Прекрасные дьяволы - Ева Эшвуд

он, выгибая бровь с пирсингом.

У меня слишком пересохло во рту, чтобы даже попытаться сформулировать ответ, и, к счастью, похоже, Рэнсому он и не нужен. Он просто открывает банку и делает шаг вперед, пока снова не оказывается прямо между моих раздвинутых ног.

Первая капля густого сока холодит мою разгоряченную кожу, и из-за разницы температур мои соски становятся еще тверже, чем были до этого. Рэнсом поливает сладким вишневым соком мою грудь, позволяя ему стекать на живот, а после проводит по нему ртом, слизывая и высасывая все до последней капли.

Он стонет, касаясь моей кожи.

– Вкуснятина. Я мог бы наслаждаться тобой часами. Хочу облизать каждый чертов дюйм твоего тела.

Я дрожу, когда он проворачивает тот же трюк – выливает еще сока и слизывает его. Язык у него горячий и влажный, и каждое его движение отдается в моей киске, заставляя ее ныть и пульсировать от желания. Он еще даже не приблизился к ней, но при каждом прикосновении его языка к моей чувствительной коже, клитор начинает пульсировать.

– Какая жадная девчонка, – бормочет он, касаясь губами моей кожи. – А я еще даже не приступил к основному блюду.

Я выгибаюсь навстречу ему, и Рэнсом выпрямляется, а затем достает вишню из банки, держа ее за хвостик. Сначала я думаю, что он собирается ее съесть, но вместо этого он проводит ею по моему телу. По ключицам и холмику одной из грудей, затем опускает еще ниже, огибает пупок, и я с шипением выдыхаю, когда понимаю, куда он ведет.

Мои ноги инстинктивно раздвигаются, и очень скоро прохладная, гладкая кожица вишенки скользит по моему клитору. Этого ощущения достаточно, чтобы заставить меня задыхаться от желания и извиваться на островке.

Рэнсом опускает вишенку еще ниже и позволяет ее округлому краю совсем чуть-чуть скользнуть в мое влагалище. Ровно настолько, чтобы я могла это почувствовать. Дыхание прерывается, я выгибаюсь сильнее. Боже, я так хочу его, все, что он со мной делает.

Рэнсом издает низкий горловой рык, а затем вытаскивает вишенку и опускает голову, чтобы слизать влагу у меня между ног. Я чувствую, как головка его пирсинга касается моей кожи, и дрожу.

– О боже, – стону я, запрокидывая голову. – Господи.

– Знаешь, – задумчиво произносит Рэнсом немного хрипловатым голосом, – я еще никогда так не завидовал вишне.

Прежде чем я успеваю что-либо сказать в ответ, он проводит вишенкой по моему мокрому влагалищу к клитору, нежно поглаживая его круговыми движениями.

Я изнываю от желания, хнычу, потому что он сводит меня с ума. Все тело горит. Медленное, обдуманное поддразнивание Рэнсома доводит меня до такого дикого отчаяния, какого я никогда раньше не испытывала, и я всего в нескольких секундах от того, чтобы начать умолять его трахнуть меня.

Рэнсом встречается со мной взглядом и ухмыляется, как будто знает, в каком направлении движутся мои мысли. Затем он забирает вишенку от местечка между ног и подносит ее к моему рту, позволяя ей коснуться моих губ легким, как перышко, прикосновением.

– Попробуй, – приказывает он, и я подчиняюсь.

Я откусываю вишню с хвостика, и вкус взрывается у меня во рту – сладкий, терпкий вкус самой ягоды, смешанный с характерным привкусом моего возбуждения.

Рэнсом проводит языком по пирсингу между зубами, прядь его каштановых волос падает ему на лоб.

– Итак, что же слаще? Ты или вишенка?

Я с трудом сглатываю, но у меня нет ответа на этот вопрос. Даже если бы я хотела подумать об этом, моя голова слишком занята желанием почувствовать его.

Мои бедра приподнимаются, почти сами по себе, а в голосе слышится отчаяние:

– Прошу тебя, я хочу еще!

Я и правда в отчаянии, так что, думаю, голос должен звучать именно так. Все тело ноет, желание пульсирует почти болезненно, глубоко, и его невозможно игнорировать. Я так сильно хочу Рэнсома, что уже не в состоянии беспокоиться о том, разумно это или нет. На данный момент мне все равно.

Что-то меняется в выражении лица Рэнсома, как будто он перестал сдерживаться. Он стягивает штаны, и его член выпрыгивает наружу, словно его слишком долго держали взаперти. Он толстый и твердый, покрасневший у головки и влажный на кончике. Линия пирсинга поблескивает в мягком свете, и мой желудок делает сальто.

Он большой. Не такой большой, как у Мэлиса, но все равно толстый и длинный, и, вдобавок ко всему, с пирсингом. Я помню, как сильно моему телу приходилось растягиваться, чтобы вместить его.

Я хочу этого снова.

Хочу так растянуться.

Хочу этот укол боли.

Этот прилив удовольствия.

Рэнсом сжимает член у основания, устраиваясь между моих ног и прижимаясь своим стволом к моей киске. Толстая головка упирается во влагалище, а затем он начинает скользить внутрь, заполняя меня до краев.

– Черт, ты такая тугая, – выдыхает он.

– А ты большой, – выпаливаю я в ответ, стараясь не задерживать дыхание, когда мое тело реагирует на проникновение.

Несмотря на то, что он уже трахал меня, и не один раз, времени прошло много, и я снова такая же тугая, как и в первый раз. Киска настолько влажная, что он входит в меня полностью, но делает это осторожно, не торопясь, что вызывает небольшое жжение, которое лишь усиливает ощущение. Легкая боль смешивается с ошеломляющим удовольствием. И пока его пирсинг трется о мои чувствительные стенки, я задыхаюсь, извиваясь и выгибаясь ему навстречу.

– Вот так, – грубо бормочет он. – Да, малышка.

Когда Рэнсом, наконец, полностью входит в меня, то следом вынимает член, чтобы убедиться, что я чувствую его целиком, а затем снова вводит его, задавая темп, от которого у меня перед глазами уже мелькают звезды. Думаю, мы оба ждали этого больше, чем были готовы признать, и ясно, что Рэнсом не намерен больше терпеть.

– Мать твою, это просто идеально, – выдыхает он. Его пальцы сжимают мои бедра, впиваясь в них с такой силой, что я задаюсь вопросом, не оставит ли он после себя синяков. – Ты так круто ощущаешься, ангел. Я хочу быть погруженным в тебя по самые яйца все гребаное время.

Все, что я могу, это стонать и кивать, ведь сейчас я хочу только его член. Я хочу, чтобы он был глубже, тверже, быстрее, наполнял меня и заставлял забыть обо всем остальном.

– Знаешь, Вик все еще наблюдает, – выдыхает Рэнсом, возвращая мое внимание к настоящему моменту. Он выходит из меня до тех пор, пока во мне не остается только кончик его толстого ствола, а затем толкается обратно, и у меня перехватывает дыхание, когда он