Кровь фей - Дамина Райт (Вера Дельвейс)

id="id19">

Глава XVIII

Джанерианские горы издали смотрелись как тёмный неровный гребень на фоне вечернего неба, залитого светом Алой Звезды. До них оставалось не больше двух длинных полётов, и Лэннери взвесил в руке палочку, покосившись на Беатию. Её белое, чуть веснушчатое лицо дышало таким невозмутимым спокойствием, что впору позавидовать. Губы феи то и дело шевелились – наверное, разговаривала с Мираной, а пару раз до Лэннери донёсся её смех.

Сам он чувствовал себя гаже некуда, и не только потому, что есть было нечего, а росы не видать до завтрашнего утра. Лэннери терзали мрачные мысли, что фей Золотой Звезды он увидит мёртвыми и приколотыми булавками к земле, как и фей Белой. И если ни одна из них не выживет, мир укроет враждебная тьма, которой обрадуются только нечисть и черномаги. Интересно, Хранительница и тогда будет молчать? Чего она ждёт? Неужели так и предопределено, что все Звёзды, расколотые, погаснут, и мир погрузится во мрак, а Благословенные Острова постигнет участь Кэрлионы? Но ведь это означало бы, что Кэаль уже сейчас слаба, что её энергия стремительно истощается, и феи почувствовали бы это на себе. Нет, что-то здесь не так! Эх, добраться бы до Хранительницы и самому её расспросить, да только никто не знает, как её найти…

– Лэн, с тобой всё в порядке? – с неожиданным сочувствием прозвучал голос Беатии рядом.

Юный фей сделал над собой усилие и натянуто улыбнулся.

– Почти. Думаю, как нам побыстрее пролететь Джанерианские горы, чтобы не тратить силы на нечисть. Мэйе-то я сказал, что мы легко с ними справимся, но сам, – Лэннери невесело хмыкнул, – в этом не уверен. Мы голодны, а ты помнишь, к чему Риджану привело недоедание.

Беатия сосредоточенно свела брови вместе.

– А если нам, наоборот, увеличиться и проделать этот путь пешком? Чтобы не привлекать к себе внимания нечисти, парящей в небе.

– Серьёзно? – Но чем больше Лэннери размышлял над её словами, тем разумнее они казались.

«Зато в человеческом обличье вы неуклюжи и менее проворны, – напомнила ему Айя. Лэннери поморщился – позорный поединок с Мардом живой картинкой встал перед глазами. – А одноглазые птицы и на землю могут спускаться…»

Да, в рассказе Аргалена про фею Лейзану говорилось именно об этом; в несостоявшемся варианте будущего нечисть перехватила юную Хранительницу и её старшего брата прямо из рук фей.

Что ж, было ещё время поразмыслить.

«А теперь что скажешь?» – поинтересовался Лэннери, когда они с Беатией приблизились к горам, и стало видно птиц – издали они казались просто тёмными точками, разбросанными по алой ткани небес. Но стоит подлететь ближе, как эти лениво движущиеся точки обратятся в разъярённых хищниц, налетающих со всех сторон.

«Теперь ничего не скажу, – Айя помолчала. – Будь в этих горах густые леса, вы бы скрылись под кронами деревьев…»

«Но здесь нет густых лесов. Только редкие деревья и много, много травы, – перебил её Лэннери. – А значит, придётся сделать так, как предложила Беатия. Может, на две точки на земле серая нечисть не обратит внимания, а вот след нашей магии в воздухе не останется незамеченным!»

– Спускаемся, – сказал он Беатии. – Скорее всего, нам придётся что-то есть по пути. Ягоды, если найдём, грибы, если попадутся. Поджарить можно с помощью палочек.

– И то, и другое может быть ядовитым, – справедливо заметила Беатия, ныряя вниз. – Вот жаль, – донёсся до Лэннери её раздосадованный голос, – что в наших свитках всякой чепухи хватает, а про то, что съедобно у людей – нет!

Невзирая на всю серьёзность положения, Лэннери не сумел удержаться от улыбки. Конечно, Беатия была права – свитки эти годились только на растопку костра. Эх, нельзя превратить их в куски свежего, сочного сайкума!

– Трава здесь высооокая! И такая синяя, – восхитилась Беатия, стоя по колено в ней, – даже при свете Алой Звезды видно! И смотри, сколько белоцветов!

Приземлившись рядом и сложив крылья, Лэннери увеличился и сжал её руку:

– Пошли. Как только тёмные точки в небе останутся позади – сразу уменьшаемся и взлетаем.

Они зашагали вперёд, каждый молча, думая о своём. Ветер носился по всему полю, трепал волосы фей и забрасывал их в лица, пробегал невидимой поступью по синей траве. Всё ещё мечтая о сайкуме, Лэннери погрузился в воспоминания.

Сбор аргенового сока и росы у фей начинался с условных десяти лет; утром все ученики Школы, сонные и недовольные, сжимая в руках кувшинчики и сосуды для сока, с палочками, заткнутыми за пояса, летели в Аргеновую Долину. По пути кто-нибудь обязательно ссорился – Ирлани и Лейя с детских лет выясняли, кто из них больше достоин звания Наставницы в будущем; Аргален пытался рассказать о своих библиотечных чтениях; порой две феи с визгом принимались носиться друг за другом, грозясь стукнуть одна другую кувшинчиком или сосудом для сока. Сейчас Лэннери вспоминал это с грустью, а не с насмешкой, как бывало в Школе. У него-то ссор почти ни с кем не случалось. Только раз длинный, худой, угрюмый Ферген подлетел к аргене, с которой Лэннери собирал сок, и без лишних слов толкнул его. Тот чуть не упал. Сосуд вырвался у Лэннери из рук, сок потёк на землю, аргена обиженно заскрипела:

– Да что же это такое делается?

Лэннери вспыхнул и повернулся к Фергену, крепко стиснув кувшинчик, наполненный росой.

– Это моё дерево. Здесь самый вкусный сок, – объяснил тот, снисходительно глядя сверху вниз на Лэннери, который и ростом похвастаться не мог. Пришлось взлететь выше:

– Может, и самый вкусный… да только он мой!

И не успел Ферген и глазом моргнуть, как оказался весь мокрый от росы. Он отряхнулся, фыркнул, кинулся на Лэннери, феи сцепились и закувыркались в воздухе под возмущённые крики подоспевшей Ирлани.

Лэннери и Фергена разняли, но зато больше никто не посягал на ту аргену. А вскоре Лэннери подружился с Сайменом, и Ферген бросил попытки отомстить «маленькому уродцу». Связываться с сильным, широкоплечим Сайменом не стоило, он мог отшвырнуть одним ударом на десять крыльев, а затем спокойно объяснить разгневанной Наставнице: «Ферген был сам виноват. Я его предупреждал, чтобы не лез к моему другу».

А дерево, с которого стекал самый сладкий в Долине сок, приглашающе шумело ветвями, и порой Лэннери не сдерживался – припадал губами к коре и слизывал жидкие капли, как величайшее лакомство, вместо того, чтобы заполнять