Крутой мэн и железная леди - Елена Арсеньева

Читаем все вместе: «Изисторииблужданиймоейдуши».

Из истории блужданий моей души …

Души, а не тела!

Тела без души не бывает!

При чем тут немецкое leib?! Совершенно ни при чем! Оно просто-напросто сбило ее с толку, и сбило надолго!

– Я, гений Игорь Северянин! – ошеломленно прошептала Алёна:

Я, гений Игорь Северянин,Своей победой упоен:Я повсеградно оэкранен,Я повсесердно утвержден!

Ты этого заслуживаешь, вот уж правда что!

Боже мой, как всё просто!

Просто? Да ты минут десять только одну строчку расшифровывала, а тебе их сколько накидали в компьютер. Первое послание, самое короткое, всего тысяча пятьдесят знаков, как свидетельствует «Статистика», но ведь их еще надо разобрать, эти знаки!

Итак, начнем:

«Xtkjdtxtcrbq hfpev – nb[jt? ntgkjt? venyjt ,jkjnwt? d rjnjhjv vtkmntifn ujkjdfcnbrb – vsckb/ Jndhfnbntkmysq ,tcgjhzljr!..

– Ой, нет… – простонала Алёна через пять минут.

Это почему же – нет? Задачка как раз для «Достоевского», который, как известно, любит решать неразрешимые задачи, и чем они труднее, тем ему больше кайфа.

Бедный, бедный Достоевский…

Спокойно, господа. Во-первых, тысяча пятьдесят знаков – это считая с пробелами. А без пробелов их всего восемьсот восемьдесят четыре. Ну, это семечки… правда, здесь их очень много, этих семечек.

Алёна выбралась из-за стола и немножко походила по комнате. Еще кофе выпить, что ли? Для храбрости. А то как-то страшно приступать к этому… щелканью такого количества семечек!

Или сначала посуду помыть? Ведь уже два дня не мыла, а еще Дева, называется!

Вот именно.

Но не зря ведь писал это Олег, не зря шифровал, не зря посылал ей. Это что-то значит…

Это значит, что бедный мальчик и впрямь сошел с ума. Ты могла сама убедиться не далее как вчера.

Ну и что, ты ничего не сделаешь, чтобы ему помочь? Уж кто-то, а ты просто обязана что-нибудь сделать!

Вдобавок тебя ведь любопытство загрызет, если ты не расшифруешь этот текст. Ты себя презирать станешь!

Алёна вернулась к компьютеру. Нет, на самом деле – ничего страшного. Тупо смотришь на клавиши, тупо выискиваешь нужные знаки, тупо нажимаешь на Xtkjdtxtcrbq и так далее…

Да ладно! Посуду двухдневной давности мыть куда противней.

Ну, с богом…

Что получилось?

«Человеческий разум – тихое, теплое, мутное болотце, в котором мельтешат головастики – мысли. Отвратительный беспорядок!»

Совершенно верно! Алёна думает абсолютно так же. О, да ей повезло! Олег, значит, склонен к философствованию. Интересно, что он там нафилософствовал дальше?

Nfrjq ;t ,tcgjhzljr wfhbn d vbht j,sltyyjcnb/

Ничего, ничего, не боги обжигают эти самые горшки… Горшки, горшки, гор-шки-и…

Ну вот и последние строчки: Vyt ,eltn jxtym ;fkm? tckb/// Vyt E:E jxtym ;fkm/

Итак, что у нас получилось?

«Человеческий разум – тихое, теплое, мутное болотце, в котором мельтешат головастики – мысли. Отвратительный беспорядок!

Такой же беспорядок царит в мире обыденности. Дремучий, темный лес. По-хорошему, мои письма к тебе следовало бы назвать «Из истории блужданий моей души в мире обыденности». Однако я остановлюсь на слове «души», потому что оно способно и сбить тебя с толку – и в то же время наставить на путь истинный. Это слово – первый шаг к разгадке тех загадок, которые я намерен перед тобой поставить. Рано или поздно ты поймешь, ты всё поймешь…

Поймешь ли?..

Думаю, да. Все-таки положение обязывает!

В крайнем случае – в самом крайнем! – я сам открою тебе глаза. Но – лишь за миг до того, как закрыть их навеки…

Да, всё просто, мое условие сурово, но непререкаемо: или ты разгадаешь мои загадки сама и тогда останешься жива, или узнаешь правду перед тем, как в последний раз вознегодовать, что мгла, закрывавшая твой разум, так и не рассеялась и не дала тебе возможности узнать счастья.

Мне будет жаль, если…

Мне УЖЕ очень жаль».

Ага. Можно давать отбой Николаю Носачеву. Алёну больше не интересуют отношения Олега и Влада Сурикова. Влад тут вообще сбоку припека, случайно затесавшееся тело.

Тело, вот именно! Leib!

Leib Влада Сурикова абсолютно ни при чем. Олег ведь хотел убить не Влада.

Он хотел убить ее, Алёну… Теперь это ясно. Признание обвиняемого – царица доказательств. Прав был товарищ Вышинский!

Стрелял Олег в тот вечер в Алёну Дмитриеву. Промахнулся. Вот смех!

Она бы, наверное, даже могла заставить себя засмеяться, если бы в дверь не позвонили.

Алёна отшвырнула стул и ринулась вперед, в прихожую. Отодвинула щеколду и повернула рукоять замка. Она была уверена, что это Олег, явившийся завершить то, что у него не получилось несколько дней назад, на что не хватило решимости сегодня. И все же у нее и в мыслях не появилось остеречься, не открывать. Письмо – это безумное письмо! – и сам процесс его чтения, отнявший столько времени и сил, привели ее в такую ярость, что Алёна забыла о страхе. Она только и мечтала оказаться сейчас с Олегом лицом к лицу и высказать ему все, что о нем думает.

Сумасшедший, дурак! Да разве можно губить свою жизнь из-за какого-то кратковременного эпизода в юности – прелестного, упоительного, счастливого, между прочим, эпизода! И вообще – да разве можно губить свою жизнь из-за бабы ?!

Она была совершенно уверена, что это Олег, уверена до такой степени, что даже не посмотрела в глазок. Распахнула дверь и не сразу сообразила, кого видит перед собой.

Да ведь это Капа, снова Капа!

Стоит в длинном, до полу, халате и в тапочках, лицо бледное. Волосы причесаны кое-как, губы от волнения в ниточку. На сей раз в руках нет очередного экземпляра «Женской логики» (спасибо и на том!), а сжимает она руку какого-то высокого сутулого человека… в обвисших джинсах, в обвисшем пуловере, то ли с чужого плеча вещи, то ли хозяин их внезапно и резко похудел. Да, вид у него больной… Волосы седые, лицо морщинистое, взгляд затравленный. Где-то его Алёна видела, это точно.

Кто ж это такой? Капа вроде не замужем – то есть насколько помнит Алёна, живущая в этом доме с 1996 года. Нет, вроде бы в те времена мелькала с нею рядом какая-то мужская фигура… не эта ли самая? Ну что ж, очень может быть, только так давно это было, теперь и не вспомнить. Потом тот мужчина куда-то подевался… Куда?

Да какая разница, куда подевался тот мужчина? Не важнее ли, кто – этот ?

– Леночка, Алёна, – прошептала Капа, – извините, Христа ради, вы нас впустите, а? Пожалуйста! Дело очень важное, вопрос жизни и смерти!

– Жизни и смерти? – ошалело переспросила Алёна, до которой только теперь начало доходить, что времени – часа четыре утра, а перед нею – практически незнакомые люди.

– Да, – шепнула Капа, которой явно не хотелось, чтобы кто-нибудь из досужих соседей услышал ее. – Клянусь вам! Мы с Костей…

В это мгновение мужчина, которого, видимо, и звали Костей, осторожно высвободил ладонь из Капиных пальцев, потом обеими руками взял Алёну за плечи и, чуть склонившись вперед, всмотрелся в ее лицо своими запавшими и в морщинистых веках, блекло-голубыми глазами. Тонкие, бледные губы его чуть вздрогнули, будто попытались улыбнуться. Костя несколько раз медленно кивнул, словно довольный тем, что видит, а потом отпустил Алёну и ловко ввинтился мимо нее в коридор. Он заглянул в спальню (Алёна испытала мгновенную неловкость при воспоминании о неубранной постели, да и только теперь осознала, как она выглядит, в халате поверх пижамы… ну и что, она их в гости не звала, это им должно быть стыдно, а не ей!), на кухню (а посуду-то она так и не вымыла!) и прошел в гостиную, служившую Алёне также и кабинетом.

Алёна оглянулась на Капу. Та комкала воротник своего халата дрожащими руками.

– Извините, – пискнула она совсем уж чуть слышно. – Пожалуйста, извините. Дело…

– Ну да, жизни и смерти, я уже поняла, – обреченно кивнула Алёна. – Проходите, раз пришли, только я, честное слово, не пони…

Она осеклась. Костя выскочил из кабинета с очень странным выражением своего и без того странного лица. Подбежал к Капе, схватил ее и потащил за собой, приговаривая:

– Ты только посмотри! Нет, ты только посмотри!

Маленькая Капа влачилась за ним, словно банка, привязанная к хвосту ошалелого пса. Алёна ринулась следом с видом хозяйки, которая хочет эту банку от хвоста отцепить.

Да что он там такое увидел, в ее кабинете?!

А увидел Костя компьютер. Таращился на него с тем же ужасом и восторгом, с которым первые кинозрители таращились на паровоз братьев Люмьеров, аплодировали при его появлении на экране, а потом, при его приближении, бросались вон из зала, спасаясь бегством.

«Боже ты мой, – снисходительно подумала Алёна, – да ведь он же совсем дикий, этот Костя! Откуда он взялся такой, что компьютера не видел?!»

Капа, судя по всему, тоже никак не могла понять, почему ее друг впал в такой экстаз. Она тихонько подергала его за руку, пытаясь привести в чувство, и наконец-то ей это удалось. Костя обернулся к ней, потом к Алёне и спросил тонким, напряженным голосом: