Часы любви - Меган Маккинни

Наслаждаясь восхитительными блюдами, приготовленными Фионой, они говорили немного. Баранина оказалась нежной, горошек свежим, а хлеб – белым под румяной корочкой. После обеда подали экзотический напиток из мяты, сахара и виски, называвшийся джулеп. Тревельян сказал, что узнал рецепт в Америке от знакомого ольстерца, разбогатевшего на хлопковых плантациях Миссисипи.

Равенна медленно попивала джулеп, поглядывая на Ниалла. Она завидовала графу, столько повидавшему, успевшему познать мир. Она даже сказала бы это ему, если бы вдруг появившийся Гривс не объявил графу, что с ним хочет переговорить граф.

– Не вернешься ли ты в библиотеку, а я тем временем узнаю, как дела у Симуса.

– Хорошо. И там вы расскажете мне об отце?

– Когда придет время. Впрочем, этот человек не обязательно твой отец.

– А я знаю – он мой отец, и просто чувствую это.

Усмехнувшись одними губами, граф отбыл.

Равенна сказала Гривсу, что тому незачем утруждать себя, провожая ее в гостиную, которую она сумеет найти и самостоятельно. Кивнув, Гривс начал убирать со стола.

Оказавшись в коридоре, Равенна решила повидать Малахию. Девушка нервничала, оттого что молодой человек ожидал ее в замке, хозяин которого подозревал Малахию в нападении на него. Боясь, что Тревельян возвратится от Симуса скоро, она бросилась бежать мимо гостиной туда, где, по ее мнению, находилась приемная. Одну за другой открывая двери, Равенна, наконец, обнаружила нужную комнату.

На столике у двери стояла горящая лампа; подхватив ее, девушка бросилась назад, убедившись сперва в том, что закрыла дверь за собой.

Память подсказала ей, где искать потайную дверь. Створка легко отворилась, и она спустилась по сырой винтовой лестнице, смущенная быстрым топотом разбегавшихся во все стороны крыс.

– Малахия? – обратилась она во тьму. И не услышала даже звука в ответ.

– Малахия? – вновь проговорила Равенна, на сей раз уже громче.

– Ага, – негромко донеслось издалека.

Перепрыгивая через две ступеньки, Равенна спустилась пониже, чтобы видеть свет его фонаря.

– Так вот где ты, – воскликнула она, с облегчением увидев знакомое лицо.

– Равенна. Ну, как дела? – Губы его были сурово сжаты.

Малахия явно ревновал.

– Скоро закончим, Тревельян отправился проведать Симуса.

– Симус мертв.

От этих слов она застыла на месте. Потрясение ледяной волной окатило ее, тем не менее Равенна никак не могла поверить, что происшествие закончится смертью. Она все надеялась, что смутьяны поймут, какие неприятности им грозят, и успокоятся, прежде чем натворят бед.

– Откуда… откуда ты это узнал? – Она едва могла говорить.

– Теперь это знают все.

В голосе Малахии звучал ужас и страх. Ноги Равенны подкосились, и она опустилась на лестницу, не беспокоясь о том, что испачкает свое лучшее шерстяное платье.

– Почему они это сделали, Малахия? Почему? Скажи мне. Это не принесло плодов, напротив, одни утраты. И лучше не сделалось никому. Никому!

– Ты знаешь, почему это было сделано, – ответил Малахия отстраненным голосом.

– Но чего вы добились?

Молчание Малахии несомненно подтверждало его смятение. Наконец, дрогнувшим голосом он проговорил:

– Поедем в Гэлуэй. Мы забудем обо всей этой истории. Можешь себе мечтать о Тревельяне, я не против, только едем вместе, Равенна… будь моей женой и… и… и… спаси меня…

Ответом на его слова было убийственное молчание. А потом Равенна услышала отрывистые и хриплые мужские рыдания.

Сердце Равенны разрывалось. Малахия сделался мужчиной, но возле ног ее рыдал мальчишка, ее старый приятель, тот самый, кто до последнего защищал ее перед всеми другими, в своем детском наивном благородстве сохранив то неполное представление о чести, которое успел получить от убитого отца.

Неторопливо опустив лампу, Равенна обняла Малахию за плечи. Он еще долго плакал, припав к ее груди, и она ощущала его слезы на своей щеке. В конце концов молодой человек успокоился, ибо горе очищает. Наступившее молчание свидетельствовало о смятении, вине и смерти.

– А теперь уходи, – сказала она негромко, когда Малахия поднял голову.

– Я не уйду без тебя.

– Нет, уходи. Мне нужно остаться и разузнать об отце. Тебе придется оставить графство и никогда больше не иметь дела со смутьянами. Ты можешь уехать в Гэлуэй и без меня.

– Я не сделаю этого.

– Ты должен.

– Я люблю тебя.

Равенна закрыла глаза и медленно опустила голову к плечу Малахии. Душу ее переполняло отчаяние. Она не могла ответить другу любовью и просто не могла вымолвить слова отказа.

Крепкие мускулистые руки сомкнулись вокруг нее стальными обручами. Казалось, одни они способны защитить ее от всех бушующих вокруг бурь, однако ей уже было ясно, что грубая сила обманчива. Малахия не способен защитить даже себя, не говоря уже о ней.

– По меньшей мере уходи в соседнее графство. Подожди хотя бы день, и, если что-нибудь переменится, я присоединюсь к тебе, – прошептала она, не имея сил предложить ему ничего лучшего.

– И что же переменится? – спросил он, прижавшись губами к ее волосам.

«Мои чувства, мои желания, мое отношение к тебе, к Тревельяну».

– Не знаю, – соврала Равенна.

Малахия прижимал ее к себе, словно не желая отпустить, словно понимая, что им никогда не быть вместе. Понемногу она покорилась этим объятиям, ощущая горечь и сладость родства… уже потому, что она понимала: близость эта будет недолгой.

Так и вышло.

Внезапный скрип заставил вздрогнуть обоих. Взгляды молодых людей обратились на верх винтовой лестницы. Там маячил темный мужской силуэт.

– Поднимайся наверх, Маккумхал, чтобы я мог увидеть твое лицо прежде, чем убью тебя.

Голос этот нарушил нежное прощание. Ужас пульсировал в жилах Равенны, когда она поднимала лицо от плеча Малахии. Над ними на лестнице стоял Тревельян. Тьма обволакивала его фигуру, лишь в руке в свете лампы поблескивал пистолет.

– Нет… все это неправильно, – бормотала она, пытаясь глубоким дыханием усмирить колотившееся сердце.

– Ты убил Симуса, негодяй, и заплатишь за это. – Тревельян сделал шаг вниз, потом еще один. Свет вырвал из мрака его жесткое лицо. – Всю свою жизнь он работал на меня. Он был мне как член семьи, а ты убил его… Для чего? Для чего?

Крик его пронесся по каменному лестничному колодцу стенанием призрака.

– Он не убивал Симуса, я же объяснила вам, – произнесла Равенна, все еще не отпускавшая Малахию.

Тревельян стоял уже на ступеньку над ними. Мерцающий свет фонаря не мог скрыть ярости, горящей в его глазах.

Медленным и решительным движением граф приставил пистолет к виску Малахии. А потом медленно и решительно взвел курок.

Малахия напрягся. Равенна только охнула.

– Встань и прими смерть, как подобает мужчине. Мне отвратителен трус, который убил Симуса.

– Тревельян, нет! Боже мой – нет! – протянув вверх руку, Равенна повернула ствол пистолета к себе.

– Так вы хотите, чтобы я застрелил вас обоих? – спросил Тревельян слишком уж спокойным голосом.

– Как вы узнали, что я здесь? – воскликнула Равенна.

– На столике не было лампы. Войдя в комнату, я сразу увидел свет, пробивающийся из-под потайной дверцы. – Лицо Тревельяна исказила боль. – Эти ступеньки ведут в пещеру, расположенную под замком. Вот так я и узнал, что ты встречаешься… – вставив какое-то неразборчивое ругательство, граф указал пистолетом в сторону Малахии, – …с этим.

Равенна прижалась щекой к стволу. И когда первый страх отхлынул, шепнула:

– Ниалл, вы застрелите и меня?

Она еще ни разу не называла его по имени. Граф, похоже, был тронут. Оставалось только надеяться на это. Шли секунды.

Он погладил ее волосы, обмотав прядью ладонь – как повязкой, черные волосы подчеркивали белизну сильной руки. Лицо его было совсем рядом. Горькая улыбка тронула его губы.

– По-моему, этот гейс заставит меня в первую очередь покончить с собой, Равенна.

Она подавила нервную дрожь.

– Тогда отпустите Малахию. Я уверяю вас – сегодня он не нажимал на курок. – Равенна крепко обнимала Малахию. С тем же успехом можно было обнимать столб, столь одеревенелым и напряженным было тело молодого человека. Он был в ужасе. Равенна видела капли пота на его виске.

Ствол пистолета был прижат к ее щеке.

– Итак, ты просишь, чтобы я сохранил ему жизнь, любовь моя?

– Да-да, отпустите его. Я клянусь, что он более не покажется в этом графстве.

– Такие обещания не выполняются никогда.

Ужас наполнял ее сердце. Малахия начал сотрясаться всем телом, но не произнес даже слова в свою защиту.

– Отпустите его, – умоляла Равенна. – Уж лучше убейте нас обоих, чем казнить его за преступление, которого он не совершал.

– Неужели этот подонок так много для тебя значит?

– Да, – Равенна не стала лгать, не умея и не желая определить ни начала, ни предела своих чувств к Малахии.