Пока смерть не разлучит нас - Мэри Джонстон

без воли Твоей!102

Я подошел к костру, сел, а он прилег на песок возле меня.

– Мастер Спэрроу, – спросил я, – вы когда-нибудь страдали от жажды?

– Нет, – ответил он.

Мы говорили очень тихо, чтобы не разбудить ее. Дикон и милорд Карнэл, лежавшие по другую сторону костра, спали как убитые.

– А вот мне пришлось, – продолжал я. – Однажды летом я целый день пролежал на поле боя, тяжело раненный и придавленный своим убитым конем. И знаете, я смог бы забыть и ужас того покинутого поля, и душившую меня тяжесть, и боль от раны, но только не жажду. – Вы полагаете, у нас нет надежды?

– А на что нам надеяться?

Спэрроу не ответил. Немного погодя он повернул голову, посмотрел на сонную женщину, освещенную розовыми отблесками костра. Потом его взгляд встретился с моим.

– Если другого пути не будет, я избавлю ее от мучений, – сказал я.

Он понурил голову, и какое-то время мы сидели молча, глядя в землю и слушая тихий рокот прибоя и треск дров в костре.

– Я люблю ее, – не выдержал я наконец. – Господи, помоги мне!

Спэрроу приложил палец к губам: жена моя шевельнулась и открыла глаза. Я встал подле нее на колени и спросил, как она себя чувствует и не нужно ли ей чего.

– Мне тепло, – удивленно промолвила она.

– Вы уже не в лодке, – сказал я. – Вы теперь в безопасности, на берегу. Вы спали у костра, который мы разожгли.

Ее лицо озарила счастливая улыбка, и отяжелевшие веки вновь опустились.

– Я так устала, – проговорила она сонным голосом, – что посплю еще немножко. Вы не могли бы принести мне воды, капитан Перси? Мне очень хочется пить.

Мгновение помедлив, я мягко сказал:

– Я схожу за ней, сударыня.

Ответа я не услышал: она уже спала. Мы со Спэрроу тоже замолчали. Он лег на бок, лицом к океану, а я сел, уронив голову на руки, и думал, думал, думал, но не находил выхода.

Глава XXI, в которой на острове копают могилу

Когда звезды погасли и луна начала бледнеть, я отнял ладони от лица и поднял голову. От костра остались только тлеющие угли, а запас дров, сделанный накануне, уже иссяк. Я решил собрать еще, чтобы разжечь огонь к тому времени, когда проснутся остальные. Выброшенного на берег дерева было особенно много возле виднеющейся неподалеку гряды невысоких дюн. За нею островок резко суживался, образуя длинную серую косу из песка и мелких ракушек. Шагая к дюнам в первом робком свете зари, я случайно поднял взгляд и увидал, что за оконечностью косы стоит на якоре корабль.

Я остановился как вкопанный и протер глаза. Застывший на спящем океане, он был похож на сон. Его мачты и такелаж чернели на бледном небе, корпус был наполовину скрыт лежащим на море туманом. Водоизмещение корабля достигало, пожалуй, трехсот тонн, он был весь черный, двухпалубный, с очень высокими полубаком103 и полуютом104 и множеством пушек. Я перевел взгляд на берег и увидел вытащенную на песок шлюпку со сложенными в ней веслами.

Между мною и косой за полоской травы и ракушек высились дюны. Невидимый с моря за этими столь удачно расположенными взгорками, я сколь мог бесшумно прокрался наверх, пока не очутился прямо над шлюпкой. Тут я услышал голоса. Я поднялся еще выше, встал на колени и, раздвинув высокую жесткую траву, росшую во впадине между двумя буграми, осторожно поглядел вниз. На песчаной косе двое человек рыли могилу.

Они копали с лихорадочной поспешностью, выбрасывая песок во все стороны и ругаясь последними словами.

Оба были дюжие молодцы с самыми злодейскими рожами, и оба одеты донельзя странно. На одном была рубаха из грубого коленкора, разбитая голова была повязана грязной тряпкой – и вместе с тем он щеголял в бархатных штанах, а пот с лица отирал вышитым носовым платком. На другом, венчая драные латаные лохмотья, красовался пышный гофрированный воротник, а с плеча свисал дорогой плащ из шелкового репса на тафтяной подкладке. Рядом с двумя могильщиками лежал длинный белый сверток.

По мере того как они копали и бранились, заря все разгоралась.

Небо на востоке из серого стало бледно-розовым, из розового – малиново-золотым. Туман над водой растаял, и море стало огненно-алым.

С корабля спустили две шлюпки, и они быстро поплыли к косе.

– Наконец-то, – проворчал один из могильщиков, тот, у которого была разбитая голова и бархатные штаны.

– Долго же они тянули, – сердито добавил второй. – А ты торчи на этом проклятом острове наедине с мертвецом, да еще в такой час, когда привидениям полное раздолье. Брать на абордаж корабль мне нипочем, но ночью, до петухов, копать могилу, да еще когда рядом с тобой лежит покойник, – это уж чересчур! Почему нельзя было пристойно и благородно похоронить его в море, как остальных?

– Потому что такова была его воля, – отвечал первый могилыцик. – Когда он понял, что умирает, то захотел, чтобы мы на всех парусах убрались из золотых южных морей и схоронили его в такой земле, где золота нет и никогда не будет. Может, он думал, что на морском дне, от Багамских островов до Картахены, его поджидают те, кого он туда отправил, пока был жив, а ведь их было ох как много. И потом, капитан Пэрдайс говорит, что опасно перечить предсмертной воле покойного и надо уважить его в последний раз.

– Что-о? Капитан Пэрдайс? – завопил оборванец в гофрированном воротнике. – Это кто же выбрал его капитаном, черт его возьми?!

Обладатель бархатных штанов перестал копать и рывком выпрямился.

– Кто выбрал его капитаном? Команда – вот кто его выберет! Если не он, тогда кто?

– Рыжий Джил – вот кто!

– Рыжий Джил? Ну нет! Тогда уж лучше выбрать Испанца!

– Испанец бы сошел, не будь все мы, остальные, англичанами. Правда, свое племя он на дух не переносит, и если б ненависть к испанцам делала человека англичанином, он стал бы им давным-давно! – Головорез с разбитой головой зычно захохотал.

– Слушай, а помнишь тот барк105, что мы захватили возле Порто-Белло, ну тот, с ихними попами на борту? Ха-ха-ха!

Громила в гофрированном воротнике ухмыльнулся:

– Еще бы! Небось эти padres106 и посейчас не забыли, что он с ними вытворял, и теперь ад кажется им местом отдыха. Ну, кажись, все. По мне, яма уже достаточно глубокая.

Они оба вылезли наверх. Один сел на корточки в изголовье могилы, вытирая физиономию своим изящным платочком, а второй, картинно запахнувшись в щегольской плащ, встал рядом, расставив грязные босые ноги.

Между там спущенные с корабля шлюпки уже заскребли днищами