Хочешь мира… (СИ) - Гринчевский Игорь Леонидович

* * *

Идти было недалеко, но по пути постоянно вспоминалась бессмертная фраза из «Бриллиантовой руки» про «Стамбул — город контрастов». Поблизости от порта улицы были мощены камнем, а синематограф и почта были современной европейской архитектуры. Перед ними даже были пятачки невесть откуда завезённого асфальта! Хотя, почему невесть откуда? Скорее всего, что с нашего нефтеперерабатывающего заводика во Владивостоке.

Однако было много домов из соломы, встречались и эдакие мазанки. У домов побогаче были очень своеобразные черепичные крыши — то ли из полукруглой черепицы, то ли вообще из кусков труб с дырками. Наш провожатый сказал, что это типичные для рюкюсцев крыши, в других местах таких не встретишь. У некоторых домов был надстроен второй этаж, причём видно, что такую возможность предусматривали изначально.

— И всё же, позвольте спросить, зачем вы рискуете собой? Неужто послать некого? Я ведь не шутил, в революционной среде вы — мишень номер два, лишь немного уступаете капитану Семецкому. А эти люди уже замарали руки кровью и имеют проблемы с законом. Да и район криминальный, в который полиция сунется только по прямому приказу начальства. Так зачем вам это?

— Поговорить надо. И обязательно договориться. Была бы возможность, я бы не рисковал и говорил лично с досточтимым Сунь Ятсеном. Но именно в силу перечисленных вами причин ни я не могу дойти до него живым, ни он не может приехать ко мне без ущерба для репутации. Молодой Чжунчжен — единственный, к кому я могу прийти и поговорить, глядя в глаза. Если я сумею убедить его, он убедит руководство китайских революционеров. Они поставили на наши предприятия уже почти полмиллиона рабочих. Да, те разбросаны, и безопасность хорошо их контролирует, но это только до первой искры! И её надо предупредить!

Я не стал продолжать, что с началом войны планирую эту численность удвоить, а то и утроить. Рабочие руки у будут тогда очень дороги! И потому договориться становится ещё более важным. Он же немного помолчал, а потом тихо пробурчал себе под нос:

— Всё понимаю, но… Учтите, без китайцев нам будет всего лишь плохо. А вот без вас — всё вообще развалится!

Теперь помолчал я. И во время этой паузы неожиданно ответил Генри:

— Так и постарайтесь, чтобы с ним ничего не случилось! А лично мне уже тяжело видеть, как он дёргается, что не может навестить старого Фань Вэя. Тот же не просто лидер китайской общины в Беломорске, он давно стал нашим другом, ещё с Америки. Там они с внуком спасли нам обоим жизнь. А теперь старик вынужден прикидываться умирающим, чтобы его не вынудили выбирать свою сторону.

Теперь замолчали все. И молчали, пока Семён Петрович не сказал:

— Пришли, нам в этот двор.

* * *

Во дворе невысокий, но очень мускулистый и широкоплечий китаец возился перед печкой. Похоже, заканчивал готовить обед. По крайней мере, от котелка, в котором он что-то помешивал, пахло весьма аппетитно.

Мы вошли во двор, но не успели ничего сказать, как он ухватил этот самый котелок и вылил его бурлящее содержимое в сторону Генри Хамбла, то ли определив в нём самого опасного из противников, то ли выбрав случайно. Ганфайтер, разумеется, уклонился, а китаец, вдруг дико завизжав, ухватил стоявшую возле печи лопату и бросился на меня. Надо сказать, что завертел он эту лопатку весьма ловко, работая обеими руками, но меня недаром последние годы натаскивали в баритсу. В этой борьбе учили использовать подручные материалы — плащи, тарелки, трость или зонт, которые джентльмены таскали с собой почти постоянно.

Вот тростью я и воспользовался. Хлесткий удар по кисти правой руки, уход с линии атаки и левый боковой в печень. Удар у меня поставлен неплохо, и обычно этого хватало, чтобы вывести противника из строя. Но этот крепыш явно от души прокачал мышцы пресса, да и бить пришлось вниз, всё же разница в росте у нас сантиметров тридцать. В результате эффект вышел ослабленным, противник устоял на ногах, но охнул и выронил лопату. Ну, ничего, все мои наставники учили меня не останавливаться. Рубящий удар тростью по голове — и оглушенный противник опускается на колени.

Тут сзади бухнул выстрел из чего-то очень крупнокалиберного. Почти одновременно выстрелил и револьвер Генри. Звук его сорок пятого калибра я всегда отличу от звука наганов остальных членов нашей команды. Нет, не время миндальничать — удар ногой в голову, и мой противник вырубается окончательно.

Я быстро обернулся. Семецкий валяется ничком, а ещё один китаец баюкает повреждённую руку. У его ног валяется обрез двустволки. Ох ты ж! Хорошо, если стрелял дробью, тогда у Семецкого ещё есть шанс! А вот пулю такого калибра наши броники вряд ли удержат.

— Лежать, падла! — проревел я, а Семён Петрович что-то проорал по-китайски. Наверное, перевёл, потому что китаец тут же упал ничком.

— Не убивайте их, я сдаюсь! — донеслось из помещения на русском, и во двор вышел Цзян Чжунчжен с поднятыми руками.

* * *

Примечания и сноски к главе 21:

[1] Фриско — одно из прозвищ города Сан-Франциско.

[2] Фёдор Никифорович Плевако (13[25].04.1842 — 23.12.1908 [5 января1909], Москва[1]) — российский адвокат и юрист, судебный оратор, действительный статский советник. Нередко выигрывал дела в суде за счет почти театральных номеров, воздействующих на присяжных.

[3] Косу китайцев заставляли носить как знак покорности манчжурской династии. В реальной истории он познакомился с вождями революции в Японии, т. к. после победы Японии в русско-Японской войне вариант обучения в России даже и не рассматривался.

[4] Рюкю-хань стал японской префектурой Окинава в 1879 году. Впервые жителям Окинавы допустили к участию в выборах в Национальный Парламент Японии 15 мая 1912 года. Династия Цинь продолжала настаивать на своём номинальном сюзеренитете над Рюкю-хань. Т. е. даже беглые китайские революционеры вполне оправданно могут считать, что «Китая не покидали, но находятся на оккупированной территории».

Глава 22

Из мемуаров Воронцова-Американца

«… Это его 'я сдаюсь!» чуть не выбило меня из колеи. Это что же, он нас за киллеров принял? Впрочем, разобраться можно было и позже. Сначала Семен Петрович подал какой-то сигнал, и сопровождавший нас на некотором отдалении китайчонок побежал за подмогой. А сами мы быстро перебрались в дом сами и туда же двое китайцев отнесли третьего. Ну и убедились, что Семецкий жив и относительно здоров. Сильный ушиб, возможно, повреждены рёбра, но броня выдержала.

После этого настала пора прояснить некоторые вопросы…'

Город Наха, Окинава, 2 августа 1912 года, пятница, ближе к обеду

— Нет, вы поглядите, господа! Да мы в самое «осиное гнездо» вломились!

В доме и в самом деле, было на что посмотреть! Для начала, на стене висели наши с Семецким портреты, обведенные как мишени. В обоих торчало несколько ножей, дротиков и метательных пластин. Рядышком висела японская газета с сообщением о том, что знаменитый Воронцов побывал там-то и там-то… И было выделено сообщение о том, что десятого августа планируется торжественное мероприятие в Харбине с моим участием.

А на столе лежали найденные нами билеты от Окинавы до Харбина и поддельные документы на эту троицу революционеров. Причем на разные имена. Может быть, ловкий адвокат в суде и сумел бы доказать, что «это ещё ни о чём не говорит», но нам всё было ясно.

Какое-то сомнительное везение у нас — ухитрились вломиться в логово к киллерам всего за несколько часов до того, как они должны были отправиться убивать нас же. План разговора пришлось срочно менять. Для начала дождались, пока не прибыло подкрепление. Нет, не бойцы с карабинами и пулемётами, а какой-то уважаемый китайский старичок на рикше. Впрочем, тот громила, что их сопровождал, вполне был способен навести порядок и без оружия. Ход оказался верным, гонцов от местных преступных авторитетов этот дуэт сумел успокоить. Те предпочли поверить, что «всё нормально, тут просто разговаривают и шума больше не будет».