Хочешь мира… (СИ) - Гринчевский Игорь Леонидович

Подданство? Так и тут всё непросто. Хоть родился и вырос он в Одессе, но от российского подданства отказался, чтобы перебраться в Палестину. Формально он теперь числился верноподданным турецкого султана. Тут Йося улыбнулся, вспомнив, как совсем недавно были ошарашены китайцы, увидев турецкие документы его и парочки других пленных.

Вот только с верностью султану большая проблема. Нет её, совсем нет. «Врата вавилонские» с соратниками мечтают о независимой Иудее и готовят восстание. Можно, конечно, назвать его евреем, но и тут возникает сколький момент. Дядя Аарон не раз повторял ему, что «еврей, севший на коня, перестаёт быть евреем!»

А ведь ещё в Палестине пришлось-таки освоить езду на этих норовистых тварях. Все их отряды самообороны были конными.

Одно радует, что сейчас на лошадь громоздиться не пришлось. Хоть местность тут сейчас и похожа на Палестину — та же жара, воды мало, почва выжженная, каменистая, но русские вместо лошадей выделили грузовики. А по этой части они нынче впереди планеты всей. Вот кто бы мог подумать? Но таки эти гои[2] в последние годы начали делать стоящие вещи. Вот и это шестиколесное чудо — в сухую пору пройдет по здешней степи или пустыне где угодно, догонит любого коня, не устаёт и увезти может пять тонн. Вернее, раньше могло, пока его противопульной броней по бортам не обвешали, да пушку Гочкиса с защитным щитком в кузов не поставили.

Но и сейчас осталось место для припасов и экипажа. Трясет, конечно, но терпимо. Эх, набросать бы на дно кузова сена побольше, да разлечься на нем — можно было б и вздремнуть на ходу. Но кто ж такое разрешит в боевой машине, где кругом снаряды? Если вдруг искра какая — и мяукнуть не успеешь, как перед Всевышним предстанешь. Приходится терпеть.

Ничего, недолго осталось. Китайцы уже недалеко, даже из винтовки добить можно, хоть попасть в кого-нибудь — маловероятно. Кавалеристы окружают их отряд, не подходя пока ближе. Ну а чего б не окружать? Их, как объяснил командир на инструктаже, больше полутора тысяч. А наших, то намного меньше — три сотни монгол да полусотня русских казачков.

Да дюжина грузовиков, кузова которых до поры до времени укрыты брезентом, так что китайцы их за боевые единицы не держат. Отчасти они правы, бойцов тут и сотни не наберётся. Но, с другой стороны, не только число всё решает.

«Пожалуй, пора!» — подумал Йося и немного отпил из фляги. Нет, не чудесного зелья, обычной слегка подсоленной воды. Много в такую жару пить нельзя, всё равно с потом быстро выйдет, но и в бою будет не до питья. Приходится рассчитывать момент.

И почти сразу началось. Китайские пехотинцы остановились и начали оборудовать позиции. Какие именно с такой дистанции не разобрать, но начальство говорило про четыре русских шестидесятимиллиметровых миномёта да около дюжины пулемётов. Каких именно то ли разведка не сообщила, то ли начальство не сочло нужных оводить… А винтовках там полный разнобой — есть и японские «арисаки», и русские «мосинки», и карабины Нудельмана. Как они при этом выкручиваются со снабжением патронами, Бабель понятия не имел. Трудно, наверное, приходится.

Как только китайцы остановились, наши, наоборот, ускорились. Со стороны, наверное. Смотрелось самоубийственно — бросаться в атаку на залегшую пехоту, втрое превосходящую в численности.

Но некоторое время спустя, когда грузовики опередили пехоту и с кузовов сняли тенты, китайцы должны были сильно струхнуть. Йося снова улыбнулся, представляя чувства китайского офицера. Рассмотревшего в бинокль четыре пушки Гочкиса. Они ведь только кажутся слабенькими. Моряки ими раньше мины расстреливали. Так что стреляет такая пушка быстро, в минуту до пятнадцати выстрелов. И дальность большая, почти до горизонта добить может[3]. А местность тут открытая, китайцы сами так подобрали, чтобы пулеметы эффективнее были.

Вот только… Тут «врата вавилонские» хищно усмехнулся, сейчас не спасут их ни пулеметы, ни миномёты. Первые могут попасть в грузовик да не пробьют броню. А вторые — просто не достанут. Далековато им. Шах и мат, как говорится. Сейчас пушки поработают, выбьют минометы с пулеметами, а там вперед пулеметные машины выдвинутся. Не уйти от них даже кавалерии, а уж тем более — пехоте.

И тут с неба раздался странный гул. Повертев головой боец обнаружил тройку самолетов. Те снизились, и на позиции китайцев полетели какие-то… Отсюда казалось, что капли. Вот только рвануло там так, что сомнений не осталось — это такие мощные бомбы. Сделанные специально, чтобы бросать с самолетов. Были и промахи, но миномётную позицию накрыло не один раз.

Чуть позже самолёты вернулись и с них сбросили какой-то вымпел. Хм, сдаваться, что ли, потребовали? Точно! Не прошло и пяти минут, как над китайскими позициями выкинули белый флаг.

* * *

Позже выяснилось, что за этим самым «инцидентом» наблюдал и маньчжурский патруль. После доклада о произошедшем разгроме их командование приняло решение вернуться восвояси, сделав вид, что их тут никогда и не было.

Бойцов же Юань Шикая разоружили и взяли в плен. Вернули только после подписания договоров, признающих независимость обеих Монголий и Тувы.

А Бабель всё думал, не перейти ли ему в авиацию. Грозное оказалось оружие. Свободной Иудее может пригодиться.

Опять же, уважение лётчикам со всех сторон, платят, наверняка, хорошо. Да и девки на шею вешаются. Нет, точно, нужное дело! Стоит попробовать! Самолёты — это сила!

Небольшой посёлок неподалёку от устья реки Печора, 24 июля (6 августа) 1912 года, вторник

«Самолёты — это сила!» — в который раз думал Санёк Лаухин. Вот казалось бы, отсюда до Нарьян-Мара[4] чуть больше сотни вёрст… Черт, то есть, километров. Все «Прогрессоры» старательно использовали систему измерения с метрами и килограммами. Уже не только подражая Воронцову, но и просто для удобства работы.

И вот эту жалкую сотню вёрст они на катере плелись почти всю ночь. Да еще потом до посёлка почти час добирались — дороги в этих местах даже летом не очень, да и грузовик занят был. А эти — вжух — и за неполный час долетели! И дальше полетят, уже над морем. И — вот ведь везение! — Сашку с собой берут. Он чуть не взвизгнул от восторга. Пришлось аж губу закусить, чтобы удержаться. Впрочем, его возьмут только вместе с хирургом, а того уговорить на полёт оказалось непростой задачей.

— Александр Викентьевич, ну право слово, никакого риска нет. Вы посмотрите на нашего красавца. «Сикорский-ГП-1»[5], что означает — «самолёт конструктора Сикорского, грузо-пассажирский, первая модель». Кабина полностью закрыта, удобные кресла, нигде не дует. Вы будто в автомобиле прокатитесь. Вы же не боитесь автомобилей, верно?

— Нет, господин Артузов. Я и самолётов ваших не боюсь. Но у меня есть ответственность перед пациентами. А вы предлагаете мне авантюру. Лететь над морем, без запаса горючего для возвращения… Я ведь правильно вас понял, если вы не отыщете эту самую метеостанцию, то вернуться мы уже не сможем? Да и моему молодому помощнику ещё жить да жить… Нет, я решительно отказываюсь идти на такое.

— Простите, но вы поняли не совсем верно. Наш аппарат — это последнее слово техники. Сейчас он оборудован четырьмя посадочными местами.

— Я вижу только три! — едко прервал пилота пожилой хирург.

— Четвертое слегка утоплено, фюзеляж к концу сужается, поэтому последний пассажир летит как бы в шезлонге. Но ваш молодой ассистент не возражает, тем более, что сзади есть и небольшое окошко в полу. Так что, в отличие от нас, он будет видеть всё, что прямо под нами.

Санёк, услышав это, невольно расплылся в улыбке. Ещё бы! Он был готов лететь даже в багажнике, а тут — такое предлагают.

— А наш багаж?

— Я же уже говорил! — с легкой укоризной произнес пилот. — При полной загрузке пассажирами багажник вешается под одно из крыльев. А под второе — для баланса и повышения дальности полёта вешается дополнительный бак. До места нам лететь два с половиной часа, а горючего хватит на три часа с минутами. Так что времени на поиск места посадки у нас достаточно.