Пастыри чудовищ (СИ) - Кисель Елена Владимировна

— …пять лет, страшно вспомнить. Семнадцать гнездовий… я изучал маршруты их полетов, миграций, я знал — он где-то там, он ждет, и я… я оказался прав, понимаете? Это было в землях Эрдея — ох, эти бесконечные фанатики, косные твари, они пытались меня отговорить… Я помню это как сейчас — крупное гнездовье, и вот, я шёл среди фениксов, в который уже раз… и пытался услышать…

Голос у него углубляется. Становится тише.

А я закрываю глаза. Вижу.

Скалы и сосны, горная долина. Десятки птиц в воздухе, и издалека кажется — орлы… но то одна птица, то другая тихо расцветает в небе пламенем. Обожжённые гнёзда — высокие, человеку до пояса. Груды глины и золы — постели фениксов.

Музыкальная, будоражащая кровь перекличка в небесах.

И одна птица, замершая в небе — будто услышала что-то, что только для неё. Взмахнувшая крыльями. Ушедшая вниз.

Вся объятая неярким золотым огнём, как счастьем.

— Это было так… так прекрасно!

Хмырь тычет в грудь, а может, в живот. Показывает — насколько ему хорошо сделалось, когда он нашел своего феникса.

— После мы с Фиантом путешествовали — о, вы представить себе не можете. Это были дни абсолютного счастья. Мы были неразлучны, едины! Он… он танцевал для меня в небесах. Вы видели когда-нибудь танец феникса?! И он освещал мне дорогу, и указывал путь. Согревал меня, помогал разжигать костры. Это… мой феникс, понимаете? Мой феникс, и нас с ним никто не может разлучить.

Подбирает восторженные сопли. Теперь крутит головой и косится из-под нависших бровей с подозрением.

— А зачем здесь вы? Что вы там говорили про какие-то поля? Это всё чушь, да. Местные — сплошь вымогатели и мошенники. Завистники. Я буду на них жаловаться…

— Господин Латурн, — это уже Грызи. — Мы видели вашего феникса. Я смотрела в его разум…

— Да как вы посмели! Это — мой…

— …и знаю, что он нездоров.

— Ложь! Наглая ло…

— Более того — он на грани безумия. На такой тонкой грани, что, если мы не выясним — что случилось с вашим фениксом, боюсь, он может стать причиной чьей-нибудь смерти.

Голос Грызи начинает звенеть, волнами расходится по комнате. Хмырь гаснет там, в пыльном кресле. Бормочет насчет «чушь, Фиант неспособен» — но тише и тише. Слабее.

— Господин Латурн. Расскажите нам, что не так с вашим фениксом? С Фиантом? Мы не сделаем ему вреда, поймите — мы хотим уберечь вас обоих. Местные жители уже знают о том, что причина пожаров — феникс. Отследить птицу до вашего поместья — дело уже не дней, а часов. Если мы сейчас что-нибудь не предпримем…

— Вы… вы можете им сказать, — шепчет Хмырь и облизывается, — этим… гнусным клеветникам. Что Фиант не способен, но… если они думают, даже думают, что он… скажите, что он… под надежным наблюдением. Что это мой феникс, и он не будет их беспокоить. Я… я контролирую его целиком и полностью, поверьте.

Фыркаю — оно и видно.

Хмырь подрывается из кресла на ноги — весь в облаке пыли, нелепый и скрюченный. Мутные глазки на миг вспыхивают.

— И еще знайте, что я смогу его защитить. Я не дам к нему приблизиться ни им, ни вам, понятно?! Не знаю, чего вы хотите на самом деле, но я сумею его оградить…

— Оградить? — тихо, почти нежно спрашивает Гриз. — А как?

А я понимаю — как.

Отпихиваю с дороги верещащего Хмыря и выхожу из комнаты. Дар ведет по кривым, затхлым коридорам — на запах огня и металла.

В ту комнату, откуда только что вылетел феникс.

В комнате дымятся остатки стекла. По стенам погуляло быстро прогорающее пламя.

А на полу, прямо посреди комнаты — то, что я и думала найти.

Клетка.

Шесть футов на шесть. Для феникса. Всё равно что яприля поселить в моём флигеле.

Посреди клетки, прямо между мощных прутьев — оплавленная дыра.

Мальчик не смог дышать в душной темнице. Мальчика позвало небо.

Фениксы же не терпят неволи, не переносят её совсем…

Сзади — короткий, хлесткий звук. Это Грызи втянула воздух сквозь стиснутые зубы.

— Давно вы его начали запирать?

— Запирать? Да как вы смеете… Просто необходимые предосторожности — здесь неспокойные места, а фениксы такие ценные…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Хмырь теперь пятится, глядя на лицо Грызи. Зрелище, наверное, страшноватое.

— Я спросила — как давно и какими средствами вы его запираете?!

— Что вы себе позволяете?! В моём доме… произвол…

Ну, всё. Сейчас я с этим любителем фениксов сама побеседую. Делаю шаг вперед — и ловлю взгляд Грызи. Подруга качает головой и кивает в небо — мол, не лезь, фениксы должны защищать хозяина, не хватало нам тут сейчас Фианта в таком состоянии…

— Что-то я не понял, как его вообще можно куда-то запереть, — Пухлик осматривает клетку. Трогает пальцем оплавленные прутья. — Во вдарил! Фениксы же плавят любые преграды, им и магические не помеха. В смысле, в чём тогда проблема? Он запер, феникс освободился…

В предательстве, Далли, тупая твоя башка. В предательстве хозяина, который вбил себе в пустую черепушку, что это — его феникс, будто феникс — это какая-то фамильная цацка. И лишил птицу свободы, так что пришлось освобождаться.

Небось, еще и не один раз.

— Не один раз, — шепчет Грызи. — Мел. Нужно выяснить, сколько.

Взываю к Дару. Выхожу в коридор, внюхиваюсь снова. Ищу всё то же — следы пламени, душок металла. Хмырь не держит слуг — видно по тому, какой бардак у него даже в коридорах. Значит, вряд ли он сразу избавлялся от того, чем пытался удержать феникса.

Разбирал, небось, по кускам или так куда-то складывал.

Дар ведет. Приходится выйти во внутренний двор — мерзкий и загаженный. Иду впереди, за мной Грызи. Пухлик и Хмырь галдят и мешают.

— Уходите немедленно, я сказал! Вы нагло вторгаетесь…

— Вы что, правда хотите, чтобы мы пошли прямо к уряднику?!

— Вы не смеете! Не смеете! Это мой феникс!

Дохожу до бывшей конюшни. Замираю.

Их так много там. Клеток. Разборных и склепанных намертво. От некоторых остались только куски. От других — следы сетки или металла. Выжженные круги. Кандалы. А вон магические сферы — в такие закрывают психованных магов, чтобы не буянили. Артефакты истощили магию — раскатились по полу, среди искореженных остатков клеток. И цепей.

Открываю рот, чтобы можно было дышать. Говорю Дару — всё, стой, стой, не хочу больше кислого запаха металла пополам с гарью. Не хочу запаха боли и клетки.

Но Дар не торопится униматься. Расползается, лезет во все щели. Клетки сперва плывут перед глазами, потом резко приближаются — могу рассмотреть каждый прут, каждое оплавленное звено цепи.

Кожей чувствую небо и феникса, которому сделали так невозможно больно.

— Понятно, — тихо говорит Грызи. — Началось, конечно, чуть раньше, чем крестьяне начали замечать круги на полях. Думаю, месяц с лишним.

— Ну, вы упорный, — присвистывает Далли. — Но у вас же там чертова туча книг про фениксов. Неужели ни в какой не сказано насчет того, что им ни стены, ни преграды нипочем?

Латурн ковыряет землю ногой в домашней туфле.

— Я… разумеется, я всё знал. Но я каждый раз полагал, что он… привыкнет. И… и останется. Или что он не сможет преодолеть…

— Что?

— Приказ, — Грызи подходит к бывшей конюшне, протягивает руку, но цепей, которые лежат прямо под ногами, не касается. — Вы же не клеткой пытались его запереть. Вы каждый раз приказывали ему в ней остаться. Так?

Воздух перестаёт идти даже в рот. А Грызи продолжает, теперь уже повернувшись к Хмырю.

— Вернее, сначала вы просили, а потом начали приказывать. Так или нет? Для феникса не выполнить просьбу или приказ хозяина — невероятная боль, они же так боятся нас разочаровать… огорчить. Но феникс не может оставаться в клетке. Это для них мучение. И раз за разом… он не мог это переносить, нарушал приказ и вырывался наружу. И каждый раз мучился из-за того, что вырвался на свободу, а потом возвращался к вам — он же не мог не вернуться, верно? Зная, чем кончится. И вы опять отдавали ему тот же приказ… Неудивительно, что он почти безумен.