Пастыри чудовищ (СИ) - Кисель Елена Владимировна

Спускаемся, и Грызи тут же берет курс на стоны охотника. Надо глянуть, может, его серьёзно прижгло. Шагаем между деревьев, которые тронуло пламя. Я думаю о фениксе, который полыхает заживо изнутри и потому загорается раз за разом.

Гриз тоже это покоя не даёт. Доходим до охотника — здоровенный мужик не пострадал, только штаны тушит с ругательствами. И первое, что выпаливает подруга, это:

— Вы, случайно, не знаете, чей это может быть феникс?

Детина тут же наливается кровью. Стискивает кулачищи и хрипит, что мы, падлы такие, поплатимся. Потому что он всё видел. Клятую птицу видел. И как мы ее натравливаем. Стало быть, всё из-за нас. А он сюда специально пришёл и всё видел.

Из пасти местного несёт пивом и копченым окороком. Он и сам смахивает на окорок — прокопченный солнцем, просоленный потом, а сверху еще табаком поперчили. Ума в нём, в общем-то, примерно столько же.

— Видимо, начала не с того, — говорит Грызи, у которой огромные запасы терпения на общение с разным отребьем (вроде Нэйша). — Вы не обожглись? Зелье нужно?

— П-падла, тварь лесная, натравливаешь…

— Вижу, не нужно. Я Гриз Арделл, из королевского питомника Вейгорда. Окружной инспектор вызвал мою группу, чтобы выяснить, что тут происхо…

Окорок разевает пасть и ревет ругательства. Обещает сделать с нами разное дрянное, отчего у меня довольно быстро заканчивается терпение.

У Окорока на ладони Печать Стрелка, а с собой — арбалет, который мразь поднимает в нашу сторону, пока выдаёт грязные словечки. Но мой атархэ быстрее: прыгает в ладонь, теперь коротко крутануть кистью, чтобы проучить гада. Не насмерть, но навоется как следует.

Уже почти замахиваюсь, но тут Грызи толкает меня в бок, молниеносно выхватывает кнут и захлёстывает Окороку запястья.

Арбалет валится на тропочку, Окорок удивленно моргает.

— П-падла.

Грызи добавляет петлю из кожи скортокса детине на шею — и тот цепенеет. Сползает на тропиночку, глядя вылупленными, налитыми кровью глазами.

— Прошу прощения, — говорит Грызи спокойненько, — но арбалет вы на нас наставили зря. А парализация пройдёт минут через двадцать, не волнуйтесь. Так я не договорила: мы здесь, чтобы разобраться с этими пожарами. И понять, что не так с этим фениксом. Вы, случайно, не знаете, чьим он может быть?

Толку с Окорока — шнырок наплакал. Феникса он раньше не видел ни разу. Мужики говорили про пожары. Ну, он и решил глянуть в эту долину. Говорили, камни эти, с небес летучие, дорого стоят. А тут клятая птица. А мы — падлы. Он на нас пожалуется, он нас убьёт, мы сволочи, падлы, земляное отродье.

Слышала б Шипелка — оскорбилась бы за свой народ.

— Ладно, — говорит Грызи, разматывая петли кнута. — Вы тут… полежите малость, отойдите. Феникс не вернётся, хищников здесь нет… можете считать это небольшим ночным привалом. И, пожалуй, когда вернётесь к себе в деревню, скажите, чтобы никто не совался к этой птичке. А мы сами со всем разберёмся. Договорились?

Окорока провожает нас повторением слова «падла» на разные лады.

Топать назад приходится долго. Через пару миль споласкиваем в ручье лицо и руки, пьём вволю. Грызи вызывает через сквозник Пухлика, который с чего-то ещё не храпит. Пухлик пересказывает — как найти место, которое он отыскал для ночлега.

— Ты спросила у местного, чей это феникс, — говорю, когда мы отмахиваем ещё миль пять.

— Местность, — отвечает Грызи, будто очнувшись. — Причин для воспламенений феникса и даже для безумия может быть много. Но он держится в этой местности. Гнездовий фениксов тут нет, они же любят гнездиться где потеплее. Так что самое простое предположение: что-то случилось с его хозяином. Тем более — ощущение уз… не могу придумать, к чему это было ещё.

Под ногами — чёрно-синяя лента дороги. Пахнет росой и немного — горечью. Похохатывают скрогги.

Грызи рассказывает историю о себе-восемнадцатилетней и об одном из первых заданий: только феникс не вспыхивал, а наоборот, угасал. И она пыталась понять — почему феникс не летает, не пылает, не откликается на зов хозяина. А объяснилось всё просто: хозяин был мразью, измывался над женой.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Повезло ему, что варгам нельзя убивать, — скрипит зубами Гриз. — В общем, феникс не мог выносить этих мерзостей: связь между фениксом и хозяином…

Такая же, как между фениксом и подругой — врождённая. Не связь даже — предназначение и узы на всю жизнь, и если ты встретишь своего феникса — он будет для тебя самым верным, будет слышать из любых далей, откликнется на любой зов, любые двери для тебя откроет и из любой беды вытащит.

Только вот как найти своего феникса?

— Его отравляло сознание того, что хозяин творит такие вещи — буквально убивало изнутри. Ничего подобного раньше не видела… В общем, с хозяином мы не договорились — я и до сих пор сомневаюсь, что смогу поладить с кем-то, кто жену пытает при помощи Дара Огня. Может, мне не следовало использовать кнут, не знаю. Дальше он позвал своего феникса на помощь. И тот не пришёл.

— Смылся от урода?

— Не смылся. Переродился. Взглянул нас… Жена была обожжена, я её загораживала, хозяин был уже под парализацией, выл в голос… Феникс полыхнул в воздухе, не долетая до нас, потом я подобрала птенца в пепле. Не знаю, наверное, для феникса это было лучшим выходом.

Ну да — новая жизнь, новая память. Новое предназначение. И другой хозяин, который, может, на другом конце Кайетты — не поймешь, пока не встретишь.

— Почему фениксы предназначаются всяким мразям?

Грызи долго молчит.

— Об узах фениксов и людей неизвестно даже варгам. Говорят, они дети Элементалей Огня — драконов. Будто бы те в эпоху Великой Зимы так хотели помочь людям, что переродились в огненных птиц. Одна — для каждого очага, просто люди с течением времени расплодились… Еще есть легенды о том, что Элементали пытались уберечь людей от внутреннего холода. И подарили им частичку живой магии. Огненного, бессмертного духа-хранителя. Будто бы, знаешь… никто из нас больше не один. И где-то непременно есть твой феникс.

Больше не спрашиваю ничего — ни пока доходим до деревни, ни пока нужный дом ищем. Располагаемся на ночлег, когда уже светать начинает.

А я всё вспоминаю птенцов, которые орут-орут и требуют песен и рыбы, и щиплются за пальцы, всех в золотом сиянии, будто в пуху. Искорку, Лучинку, Огонька, других. С рождения к кому-то привязанных узами. К кому-то, кому они могут и не встретить. И не узнать, что эти узы есть.

И не могу отделаться от мысли: как у них там, у фениксов. Потому что если людей греет эта мысль — что где-то есть предназначенный для тебя феникс… знают ли фениксы, что где-то — предназначенный для них человек?

И мне всё кажется, что эта мысль должна их леденить.

* * *

С утра деревня гудит — без Дара слышно. Окорок всем растрепал о нашей встрече. И о фениксе. Понятно, в своем ключе. Так что Грызи приходится успокаивать старосту, а потом делегацию местных бабёнок. А Пухлику — успокаивать старуху, которая пустила нас на постой.

— А коли-ежели мне дом-то за такое спалят? — осведомляется старуха, но Пухлик её всё равно убалтывает. Пока пихаю в себя завтрак, слышу, как он разливается за стенкой: и никто ее не тронет, и мы ее защитим, и вообще, она тут будет общая спасительница, и да — сколько ж она деревенским сможет рассказать! Последнее старуху добивает, так что нас не выкидывают на улицу.

Грызи заявляется мрачнее осеннего неба.

— Плохи дела. Насчёт феникса никто ничего не знает. Зато теперь они считают, что хозяин, кто бы это ни был, натравливает птицу на их поля. Не знаю, как скоро слухи распространятся по окрестным деревням…

— Со скоростью пожара — у каждого старосты есть сквозник… а, да еще ведь существует водная почта.

Пухлик с победным видом уписывает отвоёванный у хозяйки вчерашний пирожок.

— …боюсь, как бы не дошло до погромов или ещё чего-то такого, — завершает Грызи и присаживается на лавку у стола. — Обстановка тревожная.