Ходячие мертвецы Роберта Киркмана. Нисхождение - Джей Бонансинга

Прошло пугающее, грозовое мгновение. Никто не шевелился. Лилли и Боб ошарашенно смотрели прямо перед собой, тишину нарушало лишь тихое журчание крови, выливающейся из головы Келвина, да быстрый стук их сердец. Келвин лежал лицом вниз в разрастающейся темно-малиновой луже. Его затылок был раздроблен выстрелом с близкого расстояния – видимо, сделанным у него из-за спины, откуда-то из гостиной.

А потом Лилли услышала удар – стрелявший уронил пистолет на пол. Раздался тихий шепот детских причитаний.

Лилли посмотрела на Боба, а Боб посмотрел на нее. Его глаза округлились.

– О боже, – пробормотала Лилли, обогнула тело Келвина и выскочила в гостиную, где на коленях возле ее «ругера» двадцать второго калибра стоял Томми Дюпре. Одетый в грязные джинсы и футболку с покемонами мальчик тихо плакал. Лилли подошла к нему. – О боже, Томми, о Господи… – бормотала она, опускаясь на колени и обнимая парнишку. – Иди ко мне, иди.

Мальчик уткнулся носом ей в плечо.

– Я не должен был этого делать, но у меня не было выбора.

– Тс-с-с… Томми, – она провела рукой по его влажным волосам. – Не нужно…

– Я слышал, что он вам сказал.

– Так…

– Как только мертвецы восстали, мама с папой с каждым днем все сильнее сходили с ума.

– Томми…

– Но я думал, что это мама натворит дел…

– Тс-с-с…

– Она первой стала странно себя вести, все твердила, что это Божья воля, и я боялся, что она навредит мне самому, или братишке с сестренкой, или самой себе.

– Полно, полно, успокойся – Лилли крепко обняла мальчишку, и Боб взволнованно посмотрел на них. У Лилли по лицу струились слезы. – Не нужно ничего объяснять, Томми, я все понимаю.

Томми зарылся лицом в складки ее футболки. Его приглушенный голос стал немного спокойнее.

– Я верю в Бога, но Он не такой, как они Его описывают, – он поежился. – Сначала папа сказал, что эта эпидемия стала нашим наказанием, а потом принялся говорить во сне, прося Бога, чтобы он забрал его, забрал прямо сейчас.

– Ладно, Томми, хватит, – она прижала его к груди. – Хватит.

Мальчишка отстранился и сквозь жгучие слезы посмотрел на нее.

– Он мертв?

– Твой отец?

Томми кивнул.

– Я его убил?

Лилли снова бросила тяжкий взгляд на Боба, и тот медленно кивнул. Лилли не знала точно, кивает Боб потому, что хочет, чтобы она сказала мальчишке правду, или потому, что так подтверждает, что Келвин Дюпре мертв… или по какой-нибудь другой, глобальной причине вроде того, что все это было предопределено, поэтому всем стоит просто смириться. А может, по всем причинам сразу. Лилли утерла слезы и посмотрела на мальчика.

– Да, милый, к несчастью, твой папа… – она вдруг почувствовала такой сильный укол тоски, что у нее перехватило дыхание. Она не могла посмотреть на тело, лежащее у нее за спиной. Она ведь полюбила этого человека. Несмотря на все его недостатки, на фанатичную религиозную философию, она полюбила его. Она хотела создать с ним семью. А теперь она, не поднимая глаз, пыталась вымолвить слова, которые, казалось, весили целую тонну. – Его больше нет.

Томми не ответил, просто опустил голову и тихо заплакал. Слезы катились у него по щекам и срывались с кончика носа.

Боб, похоже, понял, на что намекала эта пауза, склонил голову, повернулся и вошел в спальню. Он встал на колени, прощупал шею Келвина в поисках пульса, ничего не ощутил, развернулся, стянул одеяло с кровати и осторожно – почти что с нежностью – накрыл одеялом еще не остывший труп. Затем Боб взглянул на Лилли и Томми.

Мальчишка перестал плакать. Проглотив свою печаль, он посмотрел на Лилли.

– Я попаду в ад?

Лилли печально улыбнулась.

– Нет, Томми. Ты не попадешь в ад.

– Нам нужно выстрелить в него еще раз?

– Что?

– Нам нужно выстрелить ему в голову, чтобы он не обратился?

Лилли устало вздохнула.

– Нет, – она погладила мальчишку по щеке. – Он не обратится, Томми.

– Почему?

– Ты попал ему в голову.

– О…

Томми более или менее успокоился, и Лилли подвела его к старому, покосившемуся креслу, которое стояло возле стены. Усадив его, она сказала:

– Приятель, посиди здесь немного, мне нужно поговорить со стариной Бобом.

Томми кивнул.

Лилли поспешила в спальню, где Боб уже заталкивал сумку обратно под кровать. Кряхтя, он быстро проверил ее положение, чтобы удостовериться, что она лежит, как прежде.

– Они придут с минуты на минуту, – вполголоса сказал он Лилли, стараясь, чтобы парнишка не услышал его. – Нужно уйти отсюда, забрать с собой это тело… постараться вытереть кровь.

– Боб, у него есть имя. – Лилли осмотрела комнату – тело, заколоченное окно, шкаф – и увидела возле ножки кровати пластиковую канистру из-под топлива и моток резинового шланга. – Это еще что за хрень?

– Это мое, объясню позже. Помоги мне прибраться.

– У тебя есть план?

– Может быть. Не знаю. Я вроде как придумываю его на ходу, – он многозначительно взглянул на Лилли. – А у тебя? Есть блестящие идеи?

– Ни одной. – Лилли посмотрела на мальчишку, который сжался в кресле в гостиной. – Я знаю только, что нужно увести детей в безопасное место.

– Долбаные религиозные психи, – проворчал Боб и сунул канистру и шланг в рюкзак. – Вечно из-за них все катится коту под хвост.

У Лилли кружилась голова, ей не хватало воздуха. Взглянув на изуродованные останки Келвина Дюпре, она пробормотала:

– Как это случилось?

– Эй! – Боб схватил ее за руку и легонько встряхнул. – Будь сильной.

Ничего не ответив, Лилли кивнула.

Боб потрепал ее по плечу.

– Я понимаю, малышка Лилли, твое сердце разбито, но ты должна быть со мной, должна проявить хладнокровие.

Лилли снова кивнула.

Боб встряхнул ее.

– Ты понимаешь, что я говорю? Нужно выбраться отсюда прямо сейчас, пока…

Вдруг из-за заколоченных окон донеслась серия характерных звуков – защелкали затворы винтовок, послышались голоса, – и от этого Боб и Лилли застыли на месте, как манекены.

Глава двадцать вторая

Достопочтенный преподобный Иеремия Гарлиц стоял перед крыльцом обшарпанного кирпичного здания. Его плечи были напряжены, штанины и полы пиджака его потрепанного костюма хлопали на ветру, в руках он держал дробовик, который придавал ему практически царственный вид рыцаря времен короля Артура. Он кричал:

– ЛИЛЛИ! БОБ! ВСЕ, КТО ВНУТРИ! ПРОШУ, НЕ СОВЕРШАЙТЕ ПОСПЕШНЫХ ДВИЖЕНИЙ! МЫ НЕ ВРАГИ! ПРОШУ, СКАЖИТЕ МНЕ, ЧТО ВЫ СЛЫШИТЕ МЕНЯ И ВСЕ ПОНИМАЕТЕ!

Ожидая ответа, проповедник поигрывал стальным спусковым крючком.

Иеремия расставил своих людей по периметру здания. Присутствовали практически все мужчины-прихожане его церкви – все они были вооружены и готовы исполнять любые приказы. Не хватало только двоих. Старый Джо Бресслер, пенсионер семидесяти трех лет, остался в тылу вместе с женщинами из церковной группы, которые готовили ритуальную пищу на кухне бывшей гостиницы «Дью Дроп Инн» на Пекан-стрит. А крепкий бывший коп Уэйд Пилчер был командирован в окрестные леса, протянувшиеся вдоль речки Элкинс, чтобы подготовить тайный механизм призыва.

Не прошло и часа с того момента, как Келвин Дюпре согласился вступить в Пятидесятническую церковь Бога, а следовательно, и стать лазутчиком в стане непокорных жителей Вудбери. Иеремию очень огорчало, что ему приходится прибегать к тяжеловесной шпионской рутине, ведь он всего лишь хотел дать добрым людям Вудбери возможность без труда вырваться из ада и отправиться в рай – бесплатно прокатиться по прямому шоссе в небеса, – но так уж устроен мир. Как сказано в Евангелии от Иоанна, глава 2, стих 15: «Не любите мира, ни того, что в мире, ибо и мир проходит, и похоть его, а исполняющий волю Божию пребывает вовек».

Поэтому Иеремия и поставил Марка и Риза с восточной части дома, Гарольда и Стивена – у его задней стены, а Энтони – возле западной. Каждый мужчина был снабжен оружием из арсенала Вудбери, ключ от которого Келвин сумел стащить из кладовки Боба в госпитале – в настоящий момент арсенал представлял собой огромное крысиное гнездо площадью двести квадратных футов в задней части склада на Догвуд-стрит, и его иссякающие запасы свидетельствовали о нехватке боеприпасов и огнестрельного оружия. Теперь некоторые церковники потрясали автоматами, а другие держали в руках мощные полуавтоматические пистолеты.

Иеремия терпеть не мог насилие любого сорта, но пришли времена, когда верным христианским солдатам настала пора следовать завету Екклесиаста, сказавшего, что есть время войне и время миру, им придется дать бой любому, кто попробует остановить благословенное жертвоприношение, назначенное на вечер.

Наконец из-за заколоченных окон кирпичного дома раздался пронзительный, тонкий голос, такой дрожащий и нетвердый, что он казался диким криком.

– МЫ ВАС СЛЫШИМ! – пауза. – МЫ ПОНИМАЕМ, ЧТО ВЫ НЕ ВРАГИ! – снова пауза. – НО ЕЩЕ МЫ ЗНАЕМ, ЧТО ВЫ ХОТИТЕ УСТРОИТЬ СЕГОДНЯ ВЕЧЕРОМ!