Примаков - Илья Дубинский

И что ж? Доверившись голосу материнского сердца, приходил – правда, не без опаски – Антон с хутора к Ивану с Пресни…

Гремя стаканами и обсасывая косточки молодого поросенка, оба жарко спорили до рассвета. Бывало, что чубатый Антон хватался за обрез, но тут же на его порывистое плечо ложилась мудрая рука матери, утиравшей слезы кончиком ситцевого платка, возможно, и вытканного родней Крылова. А когда заголосят третьи петухи, Иван встает и строго говорит своему разгоряченному собеседнику:

– Так вот, хлопче, пока была ночь, мы с тобой чокались стаканами, а с зарей чокаться будем нашим оружием, я – своим наганом, ты – своим обрезом. Помни: я для тебя чекист, а ты для меня – бандитская морда, петлюровский выскребок. И сюда, на ваш хутор, я приду или же тебя ловить, или же твоей матери поклониться. Иначе меня и не жди. Выбирай…

И что же? Крепко придерживаясь данного слова, наш особист снова приходил на те, пользовавшиеся дурной славой хутора, чтобы поклониться мудрым деревенским матерям. Приходил и пил там не только воду…

Совершил наш Иван «нарушение» и тогда, когда его сотрудник «Конотоп» влюбился в телефонистку сельсовета. Это было весной 1921 года под Липовцем. Настоящая фамилия влюбленного была другая. А прозвище дал ему Крылов за то, что и его самого мало кто называл по фамилии, а больше «Пресня».

Молодые полюбили друг друга. И какие в те грозные дни могли быть свадьбы? Ни загсов, ни дворцов бракосочетаний… А все же они, свадьбы, были… Вместо пения скрипок молодых благословлял звон острых сабель, кодекс революционной совести заменял клятвы у амвонов, вместо ароматного шампанского молодых пьянила крепость первых горячих поцелуев…

На свадебный ужин к молодым пришел не только Крылов. Он привел и своих сотрудников… За выпивку в те сугубо пуританские времена командир лишался места, а комиссар – и партийного билета. Чекист же, в зависимости от ранга пьянки, мог потерять и голову… Очень просто! Но не слишком-то могли разгуляться родные невесты. И все же нарушение…

Снаружи, наблюдая за подступами к школе, ходил надежный страж-страховка и от дурного глаза и от дурной пули. Скорее даже от пули… Время было такое!.. И вот в разгар веселья поступил сигнал: «Чего-то новый ездовой тачанки все крутится близ школы. Нет-нет и рванется к окну…»

Самый молодой и в то же время самый бдительный уполномоченный выпалил:

– А что? Говорил я, дело нечистое… Взяли мальца на свою голову! И еще этот «Кобзарь» за пазухой… Видел такого артиста! Присмотрелись – за пазухой вместе с «Кобзарем» камень. Маскировка…

Крылов вышел во двор. Спустя минуту ввел в дом подростка, на котором военная гимнастерка и синие штаны с лампасами висели мешком. Но в глазах его сверкали огоньки. И ни тени испуга на лице, что более всего разочаровало сверхбдительного. От протянутого бутерброда парнишка наотрез отказался. Тогда Крылов спросил, пронизывая его взглядом сквозь толстые стекла очков:

– Что, тезка, наскучило возле лошадей?

– Мне лошади не наскучили… Спасибо… Доверили мне худобу. А это я так… Вот хочу им прочитать стих. – Он широко улыбнулся невесте. – Значит, но случаю такого большого дела…

– Что, стих Тараса Шевченко? – ехидно спросил тот, кто всюду видел подвохи, и перевел взгляд на грудь паренька, гимнастерка которого оттопыривалась лежащим за ней «Кобзарем».

– Могу и Тараса Шевченко. А я хочу свое почитать, вот:

О чернобровая Украина,Мой край премудрый и простой,Какая сказочная тайнаТвой затуманенный простор!Покину кручи и байраки,Покину хаты в рамках нив,И кто-то долго будет плакать.Косою очи заслонив…

Голос паренька все крепчал и крепчал, а мать невесты – учительница – от изумления так и застыла с широко открытым ртом… И лишь потом, когда разошлись гости, она долго говорила с Крыловым о его юном ездовом.

Слух об украинской боевой голоте, которая своими острыми саблями крошит гадов направо и налево, долетел и до глухой, разоренной Деникиным Старобелыцины. Долетел вместе с задушевными народными думами о ее славном вожаке.

Стать червонным казаком сделалось неотступной мечтой подпаска Ивана Овчаренко. И упругий ветер хмельной мечты гнал его неудержимо из далекой Луганщины к Днепру через всю Украину. Надежным и верным парусом юному Ивану служил припрятанный за пазухой «Кобзарь».

В декабре 1920 года паренек появился в Тараще. Там стояла 2-я Черниговская дивизия. Изможденный, оборванный, он вызывал у одних жалость, у других подозрение. Крылов, поверив пареньку, сказал: «Будешь у нас ездовым!» А потом, когда требовалась тачанка, особист командовал: «Пусть лошадей подаст Приблудный…»

Лошадей Иван любил. И умел ходить за ними. Выезд содержал в полном порядке, хотя ему и было пятнадцать лет. В постоянных разъездах не расставался с «Кобзарем». Дожидаясь начальства у тачанки, все мусолил карандаш, что-то писал на обрывках бумаги. Потом читал своему тезке собственные стихи. А тезка не забывал наставлений учительницы.

Осенью 1921 года Крылов послал со своим письмом Ивана Овчаренко в Москву. Секретарь райкома партии Красной Пресни Григорий Беленький определил паренька в интернат для одаренных ребят. А из интерната, который находился в Серебряном бору, Иван попал в Высший литературно-художественный институт имени Брюсова. Валерий Яковлевич помог молодому червонному казаку стать настоящим поэтом. Стихи его появились в печати не под его настоящим именем, а под именем, которое ему экспромтом присвоил Крылов: «Приблудного».

В одном из стихов юный лирик обращался к Есенину:

Я еще слаб, мне едва восемнадцать,Окрепну и песней поспорю с тобой,Будем как дома – шуметь, смеяться,Мой стройный, кудрявый, хороший мой…Эта ли встреча так дорога мне,Шелест ли тронул так душу мою…Тополь на севере! Тополь на камне!Ты ли шумишь и тебе ли пою!!!

Обложка книги стихов Ивана Приблудного

После той встречи с Примаковым, спустя два года, вышла еще одна книга поэта – «С добрым утром». И это была лебединая песня одаренного лирика, славного бойца украинской конницы.

Лексика бывшего ездового прорвалась все же в одном его стихе:

Эти строчки, игривые строчки,Как игривую юности кровь,Запрягу в запятые и точкиИ отдам под надзор пастухов.

Приблудный вспоминает полный смертельной опасности путь червонных казаков:

Как такие злые далиБезбоязненно прошли?Под Проскуровом не пали,Под Хотином не легли?

Вот письмо, полученное мною от Сергея Бородина:

«Ивана Овчаренко я не только хорошо знал, но и подружил с ним. Большое воспитательное значение имела для него не столько студия Брюсова, сколько круг людей, в который вошел Приблудный. В этом кругу и сложились его отношения с Никитинскими субботниками…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});