Прощание с колхозом - Борис Екимов

В старые годы хуторским атаманом в Большом Набатове был знаменитый Финака, полностью – Финоген. Он не кричал, не шумел, но власть его помнят и теперь, почти век спустя. Как он семьи мирил, как усмирял пьяниц, как следил за дорогами, водопоями, общественными попасами и сенокосами. Словом – хуторской атаман.

Вот и выберите себе, набатовцы и голубяне, нового Финаку. Посмотрите, каков он на своем дворе, в своей семье. Таким будет и в общем деле. И не ждите каких-то далеких сроков. Ваше дело отлагательств не терпит. Потому что сегодня вам хлеб еще возят, пусть два раза в неделю. Завтра могут не привезти. А ведь пекарни теперь, даже в райцентре, на каждом шагу. Может быть, Коньков что-нибудь придумает? Он ведь уже показал себя деловым человеком. Снабжал окрестные хутора мукой, керосином.

Надо думать о начальной школе. Без нее, рано ли, поздно, хутор вымрет. Закрыть школу районные власти в свое время сумели. Закрывать – дело нехитрое. А вот открыть обещают уже десятый год. За это время старая школа сгнила и клуб развалили. Сейчас в Набатове можно найти дом. Обычный дом для начальной школы. Ведь учеников немного. Нынче они лишь числятся в Голубинской школе. В своей, пусть неказистой, хоть читать да писать научатся. И за то слава богу. А то ведь уже на хуторе у молодых родителей получается враскорячку семейная жизнь: отец с хозяйством – здесь, мать с сынишкой – в городе, при школе. Надолго ли такое?

И конечно, нужна дорога. Ведь до станичного асфальта – рукой подать. Про асфальт на Большую Голубую мечтать нынче бесполезно: пятьдесят верст. Малая Голубая и Набатов – с асфальтом рядом. Для этих хуторов, для их жителей – это дорога жизни. Всего десять-пятнадцать километров, но такие важные. За них надо бороться. Раньше это была обычная глубинка России, нынче – ее граница, передний край. Оставлять эти земли и воды преступно. Другого Тихого Дона у нас нет.

Итак, в Большой Набатов мы не добрались, застряли в снегах. Малоголубинский хутор миновали, полезли в гору, а там – ветер сильнее, заносы выше, пробивали их с разгону, один да другой. Но застряли, принялись откапываться, чтобы назад спуститься.

А внизу, в глубокой просторной балке, лежал хутор Малоголубинский в зимней тиши, в снегах. Рядом с дорогой – начальная школа. Туда я и пошел, когда в хутор вернулись.

Славная школа. Невеликая: сени, коридор да класс. Домашняя чистота и домашний уют. На стенах удивительные картины ли, изделия из обычных тыквенных, арбузных семечек, зеленых и желтых горошин, из птичьих перьев, из донских ракушек. Из всего обыденного – того, что рядом. Но фантазия учительницы Галины Михайловны Будановой и ее ребятишек превращает обыденность в красоту.

Здесь же, на стене, под заголовком: «Гордость школы» фотографии тех, кто когда-то учился здесь, а теперь – уже взрослый. Но для учительницы все они – гордость и радость: те, кто были, и те, кто сейчас за партами.

Кудрявый Дима Чекунов, которого родители в школу не пускали, говорили, что рано, а он просился, плакал. Теперь учится. А вот Володя – умница, смышленый мальчишка. Хотя от роду ему лишь восемь лет, но он эту школу, три класса ее, закончил и начал было учиться дальше, в станице. Но школьные интернаты теперь – в прошлом, школьные обеды и завтраки отменились. Поездил на машине месяц да другой, потрясся в ее кузове. В восемь утра уходит, к вечеру возвращается. Зима нынче суровая. В станичной школе холодно. А ведь он – малыш, хоть и светлая головка. Поглядели на него, повздыхали и решили: пусть снова идет в начальную школу, в родную свою, к Галине Михайловне.

Учатся. Двенадцать учеников. Из них – восемь ребят. Дима, Арслан, Володя, Казбек, Артем… Донские казаки, аварцы, лезгины – пока детвора.

– Примета есть, что, когда много мальчиков, – говорит учительница, – это плохой знак, к войне. А у меня их вон сколько… Не дай бог.

Все мы сейчас об одном думаем, в городах ли, на хуторах. У всех тревога на сердце. Но верю я: этих мальчишек минует судьба горькая. Не солдаты нужны этой земле, а добрые пахари, хозяева.

Снова вернусь к строкам «аграрников», к их «обращению к главе администрации области»:

«Общая задолженность предприятиям сельского хозяйства… на 01.12.1995 г. составила 1160,3 млрд рублей… 1,3 млн гектаров не вспаханы… Растет падеж… вынуждены обратиться к Вам и попросить помощи для… спасения деревни».

И подписи: председатель Аграрного союза…

председатель обкома профсоюзов…

Все тут верно. Но есть и другая правда. Парчак, Штепо, Ляпин, Чичеров, Пономаревы не спасения просят, а земли. Двенадцать тысяч фермеров в Волгоградской области. Из них – целая тысяча уже крепко стоит на ногах. Спасать их уже не надо. Другое дело – не мешать и помочь, потому что пять лет – не возраст, а лишь начало.

Земли просит и коллективное хозяйство «Советское» во главе с Н. П. Мелиховым.

Земли. А воли, наверное, уже всем хватает.

Февраль 1996

Возле старых могил

Когда подъезжали мы к старинному кладбищу станицы Голубинской, что на Дону, в Калачевском районе, то мельком, сквозь планки забора, увидел я девушку, сидящую возле одной из могил. Мы обогнули просторное кладбище, подъехали к воротам. А потом долго бродили между старых могил, разглядывая замшелые плиты, кресты, вырубленные из тяжелого камня песчаника: «1870 год… третьего дня декабря…» Полустертые временем даты и письмена. А рядом – могилы новые, вчерашнего дня и нынешнего. Вспомнил о девушке, которую видел сквозь забор. Вспомнил – и пошел к тому месту. Но не было на кладбище живой души, кроме нас. Лишь – могилы, кресты, надгробья. Кладбищенская трава, кладбищенский покой. И высокое донское небо. Может, померещилось? Но вроде ясно видел: сидела. Видимо, ушла – слава богу, живая.

Живы и мы. И потому так тягостно говорить и слушать печальное. Вот и нынче: доброжелатель мой – газетный редактор, прочитав материал, позвонил и попросил: «Давай изменим заголовок. Поставим: «Возле старого погоста». А то «могилы» как-то нехорошо звучат». Что ж, изменим – значит, изменим. Бумага стерпит, как и прежде терпела.

А вообще-то писать очерки ли, заметки о сегодняшнем дне русской деревни – занятие неблагодарное, горькое. Таким оно было, таким и осталось. А ведь как естественно наше стремление к доброй солнечной жизни, как хочется тепла душе и телу, пусть не сегодня, так непременно завтра. Сегодня уж как-нибудь перетерпим. До вечера – недолго. А вечером в «Новостях» прямо рукой показывают – могучей властной рукой, пусть в воздухе, но рисуют – как плавно закончились все невзгоды и наконец вывезла нас кривая к иной жизни, вверх и вверх потянула. Разве не хорошо? Особенно – к ночи. А утром проснешься, возьмешь газету – на первой странице неглупый вроде человек, писатель, да еще и доктор, сообщает, «что в опубликованном интервью с министром сельского хозяйства и продовольствия Хлыстуном сказано, что Россия наконец-то будет не покупать зерно, а, наоборот, может быть, продавать. Впервые с 1963 года!».

Славно-то как… Дожили.

Выписка из протокола правления коллективного сельскохозяйственного предприятия «Победа Октября» от 7 июля 1997 года: «…озимая пшеница пропала почти полностью по неизвестной причине, горючего нет из-за отсутствия финансов, корпорация горючего не дает из-за большой задолженности 1995 и 1996 годов. Постановили: 1. Продать за наличный расчет что можно… 3. Просить районную администрацию об отсрочке погашения задолженности… за 1997 год».

Что это? Грязное пятнышко на фоне подъема, который… «впервые с 1963 года!»? Склочный характер автора? Ведь не лень было ехать, время убивать, жечь дорогой бензин, гробить машину. Искать худое, когда рядом… И ведь верно: не в «Победу Октября» недавно приехали министр сельского хозяйства и премьер-министр. А куда же? Куда ездили, гостя на волгоградской земле, все высокие руководители – Хрущев, Горбачев и иже с ними. Конечно же – в «Волго-Дон», хозяйство могучее, славное, орденоносное.

Не отстанем от них и мы. В «Волго-Дон» подадимся. Но не вместе с высоким начальством. Пораньше ли, попозднее, без шума и грома.

Всякий раз, когда приезжаю я в «Волго-Дон», бывший совхоз, ныне, как и все, реформированный в некое «коллективное предприятие», то в начале рабочего дня иду в гараж. Там – утренняя планерка, там – все руководители. И прежде, когда «Волго-Дон» был одним из самых могучих хозяйств в стране, и ныне, когда времена иные, начало рабочего дня в гараже завораживает. Гаражом это подразделение хозяйства называют по привычке. Это – целый автокомбинат: проходная, диспетчерская, один за другим выбираются из ворот тяжелые грузовики. Им счету нет: могучие «КамАЗы», самосвалы, молоковозы. Идут и идут. И это естественно – «Волго-Дон» не какой-нибудь колхозишко с сотней буренок. Одного лишь крупного рогатого скота – 6500 голов. 2300 – коров. Более 1000 тонн мяса произвел «Волго-Дон» в 1996 году, сдавая могучих бычков, каждый по 420 килограммов весом. Молока произвели 7 330 тонн. В среднем по 20 тонн в один день надаивали. Это половина молочного и мясного производства такого мощного района, как Калачевский, где двенадцать коллективных хозяйств. «Волго-Дон» произвел в 1996 году около 25 тысяч тонн овощей. Годовая реализация всей произведенной продукции составила 22 миллиарда рублей. Показатели не просто большие – могучие. Не то что какие-то коллективные хозяйства, целые районы могут позавидовать такому производству.