Прощание с колхозом - Борис Екимов

К возвращению стал готовиться задолго до пенсии: ремонтировал родительский дом, обложив его кирпичом, поставил летнюю кухню, гараж, сараи, пробил скважину для воды. В пятьдесят пять лет закончив путь трудовой, сначала он на хуторе лишь летовал, потом поселился окончательно, заведя хозяйство: корову (и не одну), кур, огород и прочее. Прошлым ли, позапрошлым летом помню разговор на его дворе о жизни сельской да городской.

– Все равно в городе легче, – настаивала его жена. – Уедем.

– Никуда не уедем, – махнул рукой Александр. – Лишь галдишь. Сама ведь хуторская…

Александр Адининцев, его возвращение на хутор родной – это сейчас не редкость. В том же Большом Набатове можно насчитать с десяток людей, которые приехали из райцентра, из города. Одни летом живут. Другие и на зиму остаются. Это и новые фермеры, и крепкие еще «молодые пенсионеры» в пятьдесят да шестьдесят лет. Прежний управляющий колхозным отделением в разговоре со мной назвал их как-то дачниками.

Но они вовсе не дачники, они – работники. У всех есть скот. И бывает голов до десяти. А это уже – великий труд. У всех у них – огороды, картофельники. Опять – труд. А кое у кого – земля. Например, у Лысенко, который живет рядом с Большим Набатовом, в Евлампиевском хуторе. Живут вдвоем с женой. Который уже год зимуют. Сеют, пашут, держат скотину, имея свою технику. В прошлом году купил в Набатове дом известный в округе Коньков, и тоже взял землю. Это – не говоруны, это – хозяева. Разные причины привели их сюда: трудности городской жизни; тяга к земле, к родине; стремление создать свое дело и заработать. Для многих и многих мест, для хуторов погибающих, при развале колхозной жизни эти люди – новая кровь и спасение.

Но вот письмо, которое нынешней зимой направил А. Адининцев, назвав его «Обращением к администраторам всех рангов». Его напечатала районная газета под рубрикой «Крик души».

Это истинный крик, истинная боль: «В хуторе Б. Набатов проживают более ста двадцати жителей… разрушился клуб, закрыта школа и почтовое отделение… не доставляют газеты… магазин работает два раза в неделю и продают только хлеб… два месяца нет воды, прогнили трубы в водонапорной башне, за водой ходят на Дон или растапливают снег. 17 декабря погас свет и только 5 января зажегся…»

Прочитал я это письмо, решил ехать. Конечно, не «администратор» я, не начальник и вряд ли чем, кроме сочувствия, помогу. Но края-то родные. Поехал. В районном центре, в Калаче, попросил машину надежную – вездеход, чтобы пробиться в Набатов. До станицы Голубинской – асфальт, а дальше – снега. Нынче сыплет, метет.

В Большой Набатов мы не пробились. Мучились, мучились – и встали. Я вылез из машины и пошел пешком на гору. Дорога – сплошной снежный перемет. А в сторону шагнешь – вовсе по пояс. На гору все же поднялся. Где-то там, впереди, за немногими уже верстами, за двумя холмами, лежал Большой Набатов, в метели, в снежном плену, отрезанный от живого мира. «Да мы перемрем все, и никто не узнает», – вспомнил я слова жителя хутора Большая Голубая. До того и вовсе – пятьдесят километров. А тут – почти рядом. Но доберись попробуй.

– Почту в Большой Набатов возить не будем, – сказали мне по телефону из районной почтовой связи. – До Голубинской довезем, а там – как знают…

– Хлеб возим и пока будем возить, – сказали в районной администрации. – Но у райпо за год триста миллионов рублей убытка от доставки хлеба на такие хутора. Новые коммерсанты туда ведь хлеб не повезут, невыгодно.

До Большого Набатова я не добрался. Вернулся в Калач, потом – в Волгоград. Теперь вот думаю, пишу. «Не дайте умереть хутору» – назвал свое обращение «к администраторам всех рангов» А. Адининцев.

Мое обращение не к властям, к хуторянам. К набатовским и малоголубинским, что на Дону, к вихляевским, к павловским, что на Бузулуке. У всех судьба одинаковая: «не дайте умереть».

Если говорить честно и прямо, то вы никому не нужны. И хоть перемрите вы в Большом Набатове, властям спокойнее будет. Вы ведь не стучите касками на площади возле Дома правительства в Москве. Не грозите заморозить города. Не останавливаете поезда и заводы. И уж тем более не захватываете родильные дома, больницы. И потому не к вам спешат высокие «согласительные комиссии» во главе с премьерами да вице-премьерами. И сотни миллиардов рублей, и десятки триллионов рублей, и теперь уже миллиарды долларов пойдут не вам. Хотя вы порою не три месяца, а три года не получаете копеечной зарплаты. И бесплатно порой отдаете мясо, молоко, а потом месяцами и годами выпрашиваете свои рубли. И ваши нужды порою горше шахтерской ли, другой иной. Но вы – крестьяне. В этом вся отгадка и весь ответ. Ваша судьба – крестьянская, она вековечна.

Вот выписка из записок княгини М. К. Тенишевой, 1916 год: «Твердые цены установили только на хлеб и на скот, т. е. на то, что крестьяне производят, а на то, что они покупают, нет твердых цен, и с них дерут за все три шкуры». Как видите, те же проблемы, для деревни – вечные.

Так что же вам делать? На мой взгляд, если честно и коротко – надеяться на себя, только на себя.

Вот хутор Большой Набатов. Колхоз ли, совхоз в нем развалился окончательно. Это вы знаете лучше меня. И теперь, если застрянет в снегах и не пройдет к вам сельповская машина с хлебом, поедет Лысенко на своем тракторе и привезет хлеб. И заболевшего в станицу или покойного на кладбище опять везти ему. Или Адининцеву – на «Ниве». Колхоз рухнул. Но вам – жить. До Москвы – далеко. Не приедут оттуда чинить водопровод. Ушел с хутора колхозный управляющий, с которого требовали: «Дай воду… Дай трактор…» Но ведь осталась сельская администрация, глава ее – в станице. И на хуторе должен быть староста ли, атаман. А кого выбрать – «пешку» или хозяина, – зависит от вас.

Когда ехал я в Большой Набатов, завернул в сельскую администрацию, к главе. «Поехали, – говорю, – в Набатов». – «Некогда», – отказался он. Из разговоров с вами узнал я, что даже видите его редко. Значит, такого выбрали. Сейчас не те времена, когда из райкома «кота в мешке» привозят.

Нынешней осенью в Малоголубинском и в Голубинской рубили пойменный лес. Его и осталось-то с гулькин нос. Осокори, вербы – спасение нашего Дона и наша жизнь. Но валили, рубили. Сельская администрация или казачье правление хозяйничали? Ни одни, ни другие ни единого кустика в округе пока не вырастили. А рубить – мастера. И ведь рубили на глазах у станичников да хуторян. А те лишь охали: «Рубят! Рубят…» Рубили, везли мимо школы, которая нынче без дров. Вдове ветерана войны «расщедрились» – за 100 тысяч рублей продали пару лесин.

А ведь прежде, в настоящие казачьи времена, за такие дела пороли. Тогда если рубили сухостой или талы на плетни, то извещали всех и выезжали на рубку в один день и час. Это было – по-казачьи, по совести.

На хуторе, на селе, как никогда ранее, нужен сейчас настоящий глава ли администрации, атаман. Мудрый, совестливый и энергичный. Выбрать есть из кого. На селе – безработица. А толковыми людьми наша земля никогда не скудела.

Учительница из Малоголубинского вспоминала колхозного бригадира ее молодости – Митрофана Степановича Макеева.

– Он придет, поклонится мне, – говорит Галина Михайловна. – Мне, четырнадцатилетней соплюшке, в пояс кланяется, по батюшке величает: Михайловна, приди, пожалуйста, на уборке хлеба помоги. Да за одно такое обращение день и ночь будешь работать. Сноп пшеницы с поля привезет, говорит: «Женщины… глядите, какой хлеб уродился хороший. Давайте все вместе его убирать».

Как говорится, были люди. Но есть они и сейчас. Надо лишь выбирать по-настоящему, для своей, а не чужой жизни.

И, надеясь лишь на себя, объединившись вокруг хорошего старосты ли, атамана, многое можно сделать. А беды у всех общие.

Не только в Большом Набатове остались люди без воды. Был колхоз, он содержал хуторской водопровод. Нынче насос ли, электродвигатель – это миллионы, которых у нищего колхоза нет. Значит – забота общая: по дворам ли бурить скважины или заботиться о хуторской. Прежде ведь электрик включил насос и запил. Течет ли, сгорело – все на колхоз спишется. Теперь нет колхоза. Но остались люди, их жизнь.

В малоголубинскую школу дров не привезли. Кто виноват? Партократы или демократы? От нее же, от школы, украли два звена штакетника. А в Большой Голубой весь забор ночью от школы унесли. В Малоголубинской уволокли, явно трактором, тяжеленные лаги, приготовленные для мостика через ручей. Весной да осенью как теперь в школу детишки пойдут? А старые люди – в магазин, за хлебом? Кто опять виноват? Государственная или областная дума?

В старые годы хуторским атаманом в Большом Набатове был знаменитый Финака, полностью – Финоген. Он не кричал, не шумел, но власть его помнят и теперь, почти век спустя. Как он семьи мирил, как усмирял пьяниц, как следил за дорогами, водопоями, общественными попасами и сенокосами. Словом – хуторской атаман.