Звени, монета, звени - Вячеслав Шторм

Утром, едва зарозовел восток, я взял двух воинов и углубился с ними в лес. Далеко идти не пришлось. Очень скоро, словно ведомый кем-то невидимым, я вывел свой маленький отряд на небольшую поляну. Одного взгляда на недавнее костровище хватило, чтобы всё понять. Лишь несколько мгновений воины ждали меня, когда я, опустившись на одно колено, пытался рассмотреть что-то на расчищенной и утоптанной земле.

Что-то, похожее на стертый рисунок, сделанный острием кинжала.

И вновь была безумная скачка, и вновь неслись колесницы, но на этот раз не друг за другом, а растянувшись широким полукругом, охватывая равнину. На этот раз я позволил править Гайдиару, а сам стоял, вцепившись побелевшими от напряжения пальцами в борт, всматриваясь вперед. Каждый удар сердца я ждал, что вот-вот они появятся. Молился в душе, чтобы это ожидание оказалось тщетным, несмотря на страх, железными обручами стискивающий сердце. Несмотря на предчувствие.

Я ждал не напрасно.

Они не ожидали нападения. Три колесницы. Шесть лошадей. Три человека.

Я уже открыл рот, чтобы приказать брать людей Мак-Аррайда живыми, но на мгновение взгляд мой заполнил утоптанный клочок земли с вырезанными на нем огамическими буквами. Пятью буквами, которые мне так и не удалось прочитать. А потом их сменило опаляющее пламя, почему-то пахнущее солнцем и полевыми цветами…

Поздно вечером следующего дня мы вернулись в Ардкерр. Все без единой царапины. На усталых конях, с окровавленным оружием. Я мчался впереди, и о борт моей колесницы бились три головы мужей с открытыми в немом крике ртами.

Утром я вновь заперся в зале с Гуайре, и на этот раз разговор был куда более долгим. И когда вышел Менд, губы его дрожали, а в глазах стоял ужас. Он позвал троих испытанных воинов и в их сопровождении пошел в Грианнан. И никто не знал, что в ушах моего побратима в тот миг продолжал звучать отчаянный крик Коранна Мак-Сильвеста, Ард-Ри Предела Мудрости: «Сделай это! Сделай это ты, Гуайре, во имя нашей дружбы! Я – не смогу! Едва увидев ее, я или прощу, или убью. А мне нельзя, нельзя так поступать!…»

И он – старый, испытанный друг, побратим, столько раз деливший со мной и горе, и радость, по одному моему слову отрекшийся от любимого сына, не смог отказать мне. Он пошел к Этайн и в скором времени вышел вместе с ней. И говорили потом свидетели: как бледная, безжизненная тень шла за ним моя жена, низко опустив голову. Шла по собственному дому, где родилась и выросла, окруженная воинами с обнаженными мечами в руках.

Ее заперли в подвале под холмом, и трое стражей неотлучно стояли у дверей. Четвертым был сам Гуайре Менд.

И наступила ночь. И зажглись над Пределом звезды. И взошла огромная кроваво-красная луна. Вряд ли нашлась бы в Ардкерре и дюжина человек, которые спали бы этой ночью спокойно, не мучимые кошмарами. А наутро, пока еще не взошло над землей солнце, всюду лежал густой туман, а трава была мокра от росы, я, пивший всю ночь в одиночестве крепкую брагу и забывшийся ненадолго лишь под утро, пришел к подвалу. Никто – даже я сам тогда – не знал, с какой целью. Я пришел и увидел.

Они лежали, сраженные смертельными ударами. Трое Стражей. Еще четверо у раскрытых настежь ворот крепости. И – Гуайре.

С пробитой копьем грудью, скорчился мой друг и побратим на пороге пустого подвала. А когда я с трудом разогнул пальцы его правой руки, сведенные смертной судорогой, то увидел клочок клетчатого пледа.

Пледа с родовыми цветами клана Аррайд…

Ребро. Двое

И был час, о котором молчала добрая половина анналов легенд, другая же половина – преувеличивала его значение. Час в котором всесильные игроки – Судьба и Случай – вновь передвинули несколько фигур на доске Мироздания. Час, когда эта перестановка соединила множество разрозненных нитей в одну. Одну переплела с другой. Две обвила третьей. Так, из хаоса и обрывков, постепенно стало восставать грандиозное, нереальное и гармоничное одновременно полотно. И не знал никто - даже всесильные игроки Судьба и Случай, – что будет с этим полотном дальше.

Распадется ли оно обратно на тысячу тысяч тонких нитей – или будет закончено?

Просуществует ли века и тысячелетия неизменным – или уже через миг станет совершенно другим?

Что изменит его: умелые, чуткие руки и новые нити, продолжающие небывалый узор, или резкий, разрывающий удар и огонь?

Никто не мог дать ответа на эти вопросы, ибо никто не скажет заранее, как упадет монета, звенящая на столе. Головой? Гербом?

Не знали об этом и двое. Не знали и не задумывались.

В предрассветном тумане, рядом с истерзанным телом, делая выбор, от которого зависели тысячи жизней.

В предрассветном тумане, рядом с прекрасным замком, подчиняясь выбору, от которого зависели тысячи жизней.

Осталось лишь закрыть глаза и сделать шаг вперед.

И крикнул один, созывая друзей и слуг, криком своим выплескивая наружу боль и ненависть. И подхватил ветер эхо, отразившееся от стен и домов.

И крикнул другой, хотя знал, что никто не услышит его, криком своим выплескивая наружу отчаяние и тоску. И поглотили скалы эхо, не успевшее родиться.

Два слова, так и не произнесенные вслух, сплелись воедино, глянувшись друг до друга сквозь пространство и время. Два слова. Война и Забвение. Почти легенда. Звени, монета! Звени…

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Легенда

Огонь самоцвета с пожарищ огнем сольется,

И отблеск звезды на отблеск клинка ложится,

Река меж холмов, как кровь, между пальцев вьется

Опавший листок, как черный ворон, кружится.

Века ли летят, песчинки ль в часах струятся,

Ласкает ли слух напев или рвет крещендо,

Нельзя не любить, не слушать, не восхищаться,

Когда вновь и вновь седая звучит легенда…

Голова. Правитель

Олень долго не хотел умирать. Всё силился поднять с истоптанной земли тяжелую голову, вращая огромным бирюзовым глазом, устремленным в небо. И заглянув в этот глаз, уловив последний, тухнущий взгляд лесного великана, я тут же почувствовал, как всё удовольствие от охоты испарилось тонкой струйкой дыма. Собаки, сидящие поодаль и слизывающие кровь с травы, тут же почувствовали мое настроение – поджали хвосты и отбежали в сторону. А я всё смотрел, и чудилось мне: не олень – кто-то странно знакомый лежит сейчас, вытянув шею и чуть вздрагивая. Преданный. Загнанный. Обессилевший. Слишком гордый, чтобы просить убийц о последнем одолжении.

Сильная рука отстранила меня в сторону, будто ребенка. Меня – Трена Броэнаха, наследника главы рода Мак-Нейлов, правителя и сына правителя! Это было так неожиданно, что я сразу же пришел в себя.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});