Срок для Бешеного - Виктор Доценко

— Грабеж?

— Грабеж! — криво усмехнулся Федор. — Дело, конечно, твое: верить аль нет, но мне тебе лапшу на уши вешать резона нет — чистый я в этом деле! Чист как стеклышко! За предыдущее — виноват и отбарабанил сполна! А тут… Один земляк твой, тоже москвич, Доцент кликуна — не слыхал? Так вот он стих сложил, ну, словно про меня, точно…

«На свободу с чистой совестью», — — Призывает плакат на стене! Я же не виновен полностью! И угрызений и капли нет…

Эти строки он прочитал с неожиданным чувством и замолчал.

— А что же случилось? — спросил Савелий не из интереса, а точно поняв, что Федору очень нужно выговориться.

— В тот день я был, что говорится, в стельку… А у меня особенность одна: какой бы ни был пьяный, на следующий день все помню, до мелочи последней… — говорил Федор тяжело, часто замолкал, но Савелий не торопил, внимательно слушал. — Из кабака мы вышли втроем: я. Тихоня и Лом, так, слизняк один… А было за полночь, и навстречу, как на грех, парочка влюбленных… Идут, воркуют… А Тихоня и говорит: «Брать будем…» Какое брать, я и лыка не вяжу… Тихоня, зараза, перо вытащил и парню: «Деньги, мальчик, и без шума…» А паренек, видать, не из пугливых попался: хрясь ему в морду — тот в осадок! Лом меня выпустил и сзади на него навалился, а я кулем на асфальт, сучу ногами, встать пытаюсь… Какое там!.. Девчонка в крик… А Тихоня вскочил и пацану тому в грудь финкой: он и осел сразу!.. Девка, видно, кровь увидала, завизжала и деру. Тихоня за ней, а тут люди показались… Он назад, сунул мне в руки платок и шепчет: «Сдашь — из-под земли достану!» — и за Ломом… Они смотались, а меня повязали…

— Ну и?..

— Тринадцать лет!.. Пацан коньки отбросил, а девка, видно, со страху не видала, кто его… А может, и видала, да просто не сказала…

— И ничего нельзя было сделать?

— Как?.. Финку ту я мастерил, платок у меня в руках, а Тихоня всегда нож тряпкой обматывал, чтоб следов не оставлять… Экспертиза нашла ворсинки от платка на ручке финки… Куда ни кинь… — Федор махнул рукой. — Хорошо еще, что парника в больнице окочурился: могли и зеленкой лоб смазать…

— И после всего ты с ним… Как же ты мог?

— Знаешь, пока крестили меня, я много передумал: решил, отзвоню и махну куда на Крайний Север… Хотел сначала жить начать, да, видать, сначала-то невозможно: вновь судьбинушка с Тихоней столкнула… По мокрому он засыпался, но и в этот раз отвертелся от зеленки… И как нарочно, на ту же командировку, что и меня, бросили. Увидел меня и лисицей… Сука позорная! Вонючка!.. Тогда-то я и решил сам извести эту гниду, коль закон не смог!.. Побег-то я придумал: за все хотел отплатить сполна, ох и попрыгал бы я на нем! Да Бог, видно, пожалел — не позволил душу кровью замарать, сам прибрал паскуду…

— Слушай, Федор, тебе есть смысл вернуться назад, в зону!

— Ты как хочешь, — Беше… тьфу, черт, Савка, но я сам себя посудил: нет моей вины и не за что срок этот тащить… Не за что! Вот кабы пришил его, то сам бы вернулся с повинной, а так…

Говорков смотрел на Федора и всей душой пытался понять, даже оправдать этого изломанного жизнью человека. Если правда то, что он рассказал, а ему почему-то казалось, что правда, то Савелию было откровенно, по-человечески жаль парня, но как помочь и чем, что посоветовать орлу, он не знал… Самому бы кто посоветовал…

— На зоне я снюхался с одним… Браконьер, помнишь, говорил тебе о нем? Так вот, он из здешних мест: трешник оду вляпали, за браконьерство… Смешно даже! Нашли браконьера! Мужику под шестьдесят и лет тридцать живет в тайге, один! Умнейший мужик, между прочим! Сколько про тайгу знает! Куда тем ученым! Сечешь? За эти годы, живя один в тайге, ни разу не обращался к врачам! Ни разу! А ты говоришь…

— Что, не болел, что ли?

— Да нет, сам себя всегда лечил! Тайга, говорит, от всех болезней вылечить может, только знать многое нужно… А он знает тайгу как свои пять пальцев! Сюда бы его сейчас, живо вылечил бы… — Федор снова застонал.

— Ничего, сейчас сделаю тебе перевязку — легче станет! — Савелий взялся за край тампона. — Ты уж потерпи, братишка, больно будет! — Он рывком вырвал тампон из раны.

Громко вскрикнув, Федор потерял сознание. Рана была ужасной: гной с кровью потек по телу Федора, края опухли и покраснели.

Савелий вытащил из кармана Федора пакетик со спичками, разложил, чтобы просохли, снял костюм и направился к воде простирать бинты. Развесив их сушиться на солнце, вернулся к Федору и промыл рану от гноя. Как он ни старался не причинять ему боли, но раненый снова вскрикнул и очнулся. Воспаленными, ничего не соображающими глазами посмотрел на Савелия. Постепенно все осмыслил и вспомнил. Скосив глаза на грудь, обречено выдавил:

— Что, каюк мне?

— Ну что ты, Федор, все будет «хоккей», как говаривал наш боцман, большой его любитель… Сейчас бинтики просохнут, а я тем временем лопух поищу…

— Какой здесь лопух?

— Встречается… А нет, так дикой смородинки или еще чего… Сам говорил, что тайга от всего лечит! — Савелий старался говорить Бодро и весело, чтобы хоть немного успокоить Федора, а у самого сердце сжималось от жалости…

Вернувшись к воде, выстирал вторично остатки своей майки, которой обрабатывал рану, и тоже повесил сушиться. Тревожно посмотрел в сторону пещеры и стал подниматься по оврагу, высматривая какое-нибудь растение, могущее облегчить страдание Угрюмого…

ПОБЕГ ОБНАРУЖЕН

Вот уже несколько часов на плацу под ярким палящим солнцем стояла вся зона. Зеки, выстроенные доя экстренной проверки, все сильнее начали роптать: то с одного места, то с другого раздавались недовольные возгласы:

— Сколько можно парить нас?..

— Ты, хамло усатое, булками шевели!.. Засадить бы тебе, чтобы лучше бегал!..

— Чего это они, сколько можно проверять? — спросил старый зек, поминутно вытирая обильно струящийся по лицу пот.

— Собачка вагон облаяла… — вякнул кто-то.

— Не шлепай, коль не знаешь! — зло бросил краснолицый зек. — Зеленый прокурор кого-то в дорогу позвал…

Начальники отрядов и прапорщики проверяли каждого осужденного своего отряда по личным карточкам. Несколько в стороне стояло все руководство зоны и высокое начальство из Управления. Начальник зоны подполковник Чернышев со злостью поглядывал на спецконтингент и виновато на начальство.

— Ну что, выяснили, кого нет? — спросил седой высокий полковник из Управления подошедшего к ним капитана Зелинского.

— Так точно, товарищ полковник! — ответил капитан и доложил: — Данилин, Угрюмев и… — он поморщился, — и Говорков!

— Говорков? — недоуменно воскликнул Чернышев.

— Мне это тоже непонятно: по оперативным данным. Говорков не был знаком с ними…

— Способ побега? — хмуро спросил полковник.

— Предположительно, под опилками, вывезенными из первого цеха… На штыре, которым протыкали опилки, обнаружена кровь, к сожалению, с большим опозданием… — вздохнул Зелинский.

— Организуйте поиск по маршруту состава, свяжитесь с машинистом.

ГРУППА ПОИСКА

Спустя некоторое время к месту, где с состава прыгали в воду беглецы, заикаясь на каждом обороте колеса, подъехала автодрезина, на которой, тревожно поглядывая в разные стороны, сидели пять человек: капитан Зелинский и четыре автоматчика. С ними была черная с белой грудью немецкая овчарка.

— Где-то в районе этого моста машинист слышал то ли крик, то ли рев… — сказал капитан, но его перебил солдат с благообразным, интеллигентным лицом, смешливо подхватив:

— То ли человек, то ли бык, то ли тур…

— Во всяком случае, рядовой Подосин, мы обязаны проверить этот факт! — нахмурился Зелинский. — Левашов, проверить мост! Семенов, Полосни — вниз справа, а ты, Коля, пока здесь сиди со своим Бодрым…

Он, хоть и оборвал солдата, сам считал это пустой тратой времени: не могли беглецы прыгать в реку на такой скорости, если верить машинисту, — 60 километров… Но приказ есть приказ, он не обсуждается!.. Капитан тоже решил спуститься к реке, но слева. Не успел он дойти и до края насыпи, как услышал тревожный крик с моста:

— Товарищ капитан! Товарищ капитан! Сюда! Скорее, сюда!

Выхватив на ходу пистолет, Зелинский устремился на крик. За ним поспешили и остальные.

— В чем дело, Левашов? Что случи… — Капитан осекся на полуслове. Побледневший прапорщик стоял рядом с кровавым месивом…

Зелинский вытащил из планшетки фото бежавших в склонился над трупом, но лицо было так сильно изуродовано, что узнать погибшего оказалось невозможным. Удалось рассмотреть бирку, хотя капитан успел уже понять, кто иерея ними, так как и Савелий Говорков и Федор Угрюмев были гораздо рослее, чем тот, что лежал… Зелинский вздохнул с облегчением, порадовавшись про себя, что это несчастье произошло не с Савелием…

— Это Данилин!.. — Зелинский внимательно осмотрел арматуру моста и обнаружил пятна крови. — Видно, не вписался при прыжке с состава: струсил в последний момент и запоздал с прыжком… Однако кровь, найденная под брезентом в вагоне, не его: на теле нет колотых ран… Значит, кто-то из двух оставшихся… — У капитана промелькнуло: не Савелий ли?