Слон императора - Тим Северин

– Лабарум, – сказал Аврам, вскарабкавшийся на приступку рядом со мной. – Знамя и символ Римской империи.

Церковные иерархи, важно шествовавшие мимо нас вслед за знаменем, поражали роскошью облачений. Просторная туника из сияющего белизной шелка у каждого была отделана золотой и пурпурной каймой, а длинные расшитые тоги были прихвачены на плече большими брошами, сверкавшими самоцветами. Несколько человек шли простоволосыми, сверкая выбритыми тонзурами, но у большинства головы были покрыты черными и алыми квадратными шапками. Некоторые помахивали кадилами на золотых цепочках, от которых поднимались облачка дыма, а другие несли бархатные подушки, поверх которых лежали различные священные реликвии: связки ключей, священные книги, чаши и вазы.

– Адриан ценит поклонение образам, – с неодобрением в голосе пробормотал Аврам, когда один из священников, идущих в процессии, поднял над головой изображение святого, которое нес обеими руками, и повернул его сперва налево, а потом направо, чтобы его было видно всем собравшимся. В свете масляных ламп, висевших вдоль нефа, блеснули золото и эмаль.

Тут в процессии образовался небольшой разрыв, а потом я увидел номенклатора Павла. Люди, среди которых он шел, выглядели куда скромнее: они были одеты в темные сутаны и шли с торжественным выражением, застывшим на лицах, сложив перед собой руки пальцами вверх. Все они больше походили не на епископов, а на писцов или стряпчих.

– Папские сановники, – едва шевеля губами, пояснил мне Аврам.

Звук обоих хоров усилился в мощном крещендо, и я, наконец, смог мельком увидеть папу Адриана. Он уже миновал половину длины придела и шел, глядя прямо перед собой: его продолговатое аристократическое лицо казалось безмятежным и сосредоточенным. Единственным послаблением, которое он позволил себе по случаю зимних холодов, был короткий ярко-алый плащ с воротником, подбитый белым мехом. Под ним же, как и у всех остальных, на нем была длинная туника, поверх которой он, единственный из всей процессии, носил длинную, вышитую золотом столу. Пусть Адриан и был глубоким девяностолетним старцем, но шел он твердым шагом и даже в своем возрасте оставался видным мужчиной. Шедшие по обе стороны высокие сановники в темных одеждах поддерживали его под руки, ловко делая вид, будто лишь почтительно прикасаются к своему господину. Папа был на полголовы выше обоих, а остроконечная шапка, венчавшая его голову, лишь подчеркивала его высокий лоб и чеканные черты лица. Он показался мне похожим на постаревшую, но по-прежнему не знающую жалости хищную птицу.

Меня вдруг дернули за полу, да так, что я не удержался на выступе. Обернувшись, я увидел дородного прихожанина, глядевшего на меня с недовольной гримасой на лице. Я загораживал ему вид. Точно так же он скинул с удобного места и Аврама. Я рассыпался в преувеличенных извинениях и отступил подальше в толпу, откуда, увы, не видел уже ровным счетом ничего. Пение смолкло, из чего я сделал вывод, что процессия достигла усыпальницы. Потом в толпе зашикали, и раздался сильный внятный голос священника, обращавшегося к верующим. Служба началась.

* * *

– По сравнению кое с кем в процессии номенклатор выглядит довольно жалко, – сказал я Авраму, когда мы с ним через несколько часов направлялись домой, в сторону Колизея. От базилики нужно было спуститься к реке через район, застроенный сравнительно новыми деревянными домами, многие из которых служили гостиницами и приютами и предназначались для посещавших город паломников.

– Внешность обманчива, – ответил мой спутник. – Приближенные папы обладают большой властью. Двое сановников, которые вели его под руки, – его родственники. Один из них – примицерий нотариев, а второй – секундарий, глава канцелярии и заместитель первого. Адриан хочет, чтобы один из них унаследовал его пост: так он останется в семье.

– Ты очень хорошо осведомлен, – заметил я.

Раданит пожал плечами:

– Всего лишь держу ухо востро. А все слухи сводятся к тому, что, когда папы Адриана не станет, следует ждать волнений.

– Есть и другие претенденты?

– Несколько.

– Алкуин предупреждал меня, что может случиться что-то подобное. К счастью, нас эти события не заденут, – сказал я.

Драгоман плотнее завернулся в плащ. Ближе к вечеру поднялся леденящий ветер, и в воздухе ощутимо запахло дождем. Скоро должно было начать смеркаться.

– Они очень даже могут нас задеть, – сказал Аврам, по обыкновению, тщательно подбирая слова. – Всем известно, что Адриан и король Карл – верные союзники. Карл даже называет Адриана отцом.

– Откуда ты знаешь? – спросил я, излишне, пожалуй, резким тоном. Должен признаться, что меня уязвило то, что драгоман разбирается в политических делах лучше, нежели я.

Раданит вновь пожал плечами:

– Это же всем известно! Не исключено даже, что Адриан уже мог заручиться обещанием Карла поддержать на выборах следующего папы кого-то из представителей его рода.

– Ну, это всего лишь предположения, – заметил я.

– У римлян очень живое воображение. Особенно когда дело касается подготовки заговора.

– И все же я не понимаю, каким образом это может затронуть наше посольство.

Аврам остановился и повернулся ко мне – его темные глаза встретились с моим взглядом:

– Что, если кто-то захочет подать Карлу намек, что ему не следует вмешиваться в дела Рима? Как будет проще всего это сделать?

Тут я, наконец, сообразил, что он имеет в виду, и во мне сразу же шевельнулось нехорошее предчувствие:

– Сорвать отправленное им посольство!

– Совершенно верно.

– Аврам, ты становишься таким же недоверчивым и подозрительным, как и те римские любители заговоров, о которых ты только что упоминал. – Я попытался говорить шутливым тоном, но на душе у меня было неспокойно. – Нельзя же заглядывать в каждый переулок и смотреть, не затаились ли там враги!

Дальше мы шли молча. Я думал о том, что только что сказал мне драгоман, и против воли озирался по сторонам. Сумерки уже наступили и быстро сгущались. Что там говорил Павел? «Не ходите по улицам без охраны после наступления темноты…» Я прибавил шагу, с удовольствием отметив про себя, что мы находились на улице, где по обе стороны тянулись гостиницы. Навстречу нам шла кучка людей: они свернули в какую-то дверь, лишь немного не дойдя до нас. По одежде я опознал в них чужеземных паломников. Они громко переговаривались пьяными голосами, шутили и смеялись. Я же со внезапным содроганием опознал их речь. Эти люди говорили меж собой на моем родном англо-саксонском языке.

Дотерпев, пока мы не удалились настолько, что они точно не смогли бы ничего услышать, я сказал раданиту:

– Знаешь, откуда вон те люди? Из Англии.

– Так это и был постоялый двор для английских паломников. Они живут там почти даром – несколько лет назад один из английских королей сделал щедрое пожертвование, – стал рассказывать Аврам и вдруг умолк. Еще не совсем стемнело, и я разглядел, как изменилось выражение его лица, когда он осознал смысл моего замечания. – Ты считаешь, что это может иметь какое-то отношение к монете, которую ты показывал, когда мы ужинали у Павла? – спросил он, прищурив глаза. – Чеканки короля Оффы?

– Я и подумать не мог, что его людей можно будет встретить здесь, в Риме.

Настала очередь драгомана успокаивать меня:

– Ну вот, теперь уже ты готов видеть заговоры и покушения за каждым углом! Твои соотечественники ездят сюда десятками, особенно чтобы присутствовать на рождественских торжествах.

Мы пошли дальше, и я так и не смог отогнать от себя неприятную мысль о том, что даже здесь, в Риме, Оффа способен дотянуться до меня. Три месяца, которые нам предстояло провести здесь, утратили всякую привлекательность. Чем скорее мы возобновим путь в Багдад, тем лучше.

* * *

Месяцы между тем тянулись своим чередом. Январь и февраль выдались холодными, небеса почти все время были затянуты свинцово-серыми тучами. Из-за дождя, который продолжался неделю без перерыва, река разлилась и затопила низинные районы города. Вода поднялась выше человеческого роста, и местным жителям пришлось перебраться в верхние этажи – точь-в-точь, как говорил номенклатор. Колизей наводнение затронуло лишь слегка, хотя на арене, бывало, образовывалось озеро глубиной в несколько дюймов, и мы не могли выводить животных на прогулку, так что им приходилось оставаться в стойлах. Все это время за ними хорошо приглядывали. Белые медведи радовались зимнему холоду. Вало кормил их мясом, рыбой и овощами, и сведения, которые писцы Павла отыскали в архивах, подтвердились как нельзя лучше. Моди и Мади благоденствовали, наслаждаясь сырой промозглой погодой. Кречеты тоже прекрасно себя чувствовали, а однажды утром Вало пришел ко мне и, улыбаясь от радости, сообщил, что одна из собак принесла четверых щенков. Два из них оказались чисто белыми, так что свора, которую мы вывезли из Каупанга, увеличилась. Оставшиеся двое щенков были покрыты черными и коричневыми пятнами, и, как только мать перестала кормить детенышей, Вало подарил их нанятым скотникам, на которых приходилась главная часть неприятной работы по уборке стойла тура. Нрав у быка за прошедшее время нисколько не улучшился.