Anamnesis morbi. (История болезни) - Александр Светин

Она молча кивнула, глотая слезы, собирая все силы для того, чтобы не броситься на Мессанжа и не выцарапать ему глаза. Если бы не Алекс в заложниках, Тина так бы и сделала. И плевать на то, что у толстяка пистолет: она бы успела! С каким наслаждением она бы вцепилась ногтями в эту мерзкую жирную рожу!

Видимо, в ее глазах промелькнуло что-то такое, что заставило Мессанжа оборвать смех и опасливо отодвинуться еще дальше. Он вытащил из-за пояса пистолет и наставил его на женщину:

— Но-но, без глупостей! У тебя, кажется, возникла мысль о том, чтобы перейти к неким активным действиям? Так забудь. Я не нахожу ни одной причины для того, чтобы не пристрелить тебя прямо сейчас! Только моя природная доброта мешает мне это сделать, — толстяк вновь ухмыльнулся, но тут же вновь стал серьезным. — Но моя доброта имеет границы. Не советую тебе давать мне повод для того, чтобы тебя прикончить. Если уж себя не жаль, подумай о сыне: представляешь, что с ним будет?

Тина опять кивнула, но уже без слез.

— Вот и славно. Теперь слушай внимательно. Я сейчас уйду. Через три часа можешь вернуться домой. Лидия ребенка не тронет. Но учти: если до этого времени ты попытаешься предпринять что-либо для того, чтобы задержать меня или Лидию, твой сын умрет. Это ясно?

— Ясно, — прошептала она.

— И мой тебе совет, — забудь об этом приключении. Напрочь. Ничего не было. Никакого тайника, никакой амфоры, карты… ничего! Не вздумай сама или с помощью твоего лейтенанта искать то, что зашифровано на карте… во-первых, не найдешь, а во-вторых… во-вторых, если еще раз окажешься у меня на пути, я тебя просто пристрелю. Сразу же, без прелюдий и разговоров. Все поняла?

— Все. — Тина с замиранием сердца следила за тем, как Мессанж засовывает пистолет за пояс, открывает дверь, ставит ногу на землю… Неужели отпустит?!

— Ну, тогда прощай! — уже снаружи прогнусавил толстяк и с грохотом захлопнул дверь. Не торопясь, вразвалочку, дошел до конца квартала и скрылся из глаз, свернув за угол.

И почти сразу же зазвонил мобильник. Тина поднесла трубку к уху и с облегчением услышала гневный голос Андре:

— Тина?! Ты где? Я же велел тебе ждать меня и не покидать управление! Что случилось?

— Ничего. Совсем ничего. Я… я просто в магазин заехала.

— С ума сошла?! За тобой охотятся, а ты по магазинам раскатываешь? Где ты сейчас?

— Я… не волнуйся, уже возвращаюсь! Буду через десять минут! — не дослушав возмущенно бормочущую трубку, она дала отбой и завела машину.

Еще раз взглянула в ту сторону, куда удалился Мессанж и, с трудом развернувшись в узеньком переулке, медленно поехала в противоположном направлении.

Глава 19

22 июля, 03.35, Нероград

Я проснулся оттого, что меня кто-то позвал. Зевая, уселся на диванчике и посмотрел на часы: Господи, рань-то какая! Спать бы еще да спать… В конце концов, имею я право после всех приключений минувших суток отоспаться по-человечески? Кому это я понадобился?!

В поисках объекта своего негодования я окинул взглядом тесное Ванькино жилище. Сам хозяин мирно сопел на раскладушке у противоположной стены. Сон его был глубок и спокоен. Я ощутил прилив черной зависти: Петрович, понимаешь ли, спит сном младенца, а я? А что, собственно, я? Точно помню, проснулся оттого, что меня позвали. По имени. Тихо так, но требовательно: «Павел!» Но если Ванька дрыхнет, то кто же меня звал?

Петрович зачмокал во сне и перевернулся на другой бок. Я поморгал слипающимися глазами, но не увидел никого, кто мог бы меня разбудить. Да и не мог увидеть: в квартире мы были вдвоем.

Должен заметить, что решение остаться сегодня ночевать дома у Петровича далось мне ох как непросто! После вчерашних событий Кларочка просто прилипла ко мне, категорически отказываясь отпускать даже ненадолго. Справедливости ради, не могу сказать, чтобы мне это не нравилось, совсем наоборот: вызволенное из неволи восхитительное юное создание, трепещущее в моих объятиях, — это, пожалуй, самое острое ощущение из всех пережитых мною за минувшие сутки. И уж, безусловно, самое приятное! В моем полупроснувшемся сознании короткой очередью пронеслись события прошедшего дня.

«Шеф» так и не приехал. То ли почувствовал что-то неладное, то ли банально передумал. Как бы то ни было, прождав напрасно около часа, я вызвал милицию. Те примчались мгновенно: противный доктор Симакин оказался на редкость бдительным и поднял на уши всех нероградских силовиков; в поисках похищенной реанимационной бригады оказались задействованными не только милиция, но и ФСБ, и даже военные. Город, как выяснилось, в считанные минуты после похищения, был оцеплен. Но «скорая» с нашими спеленутыми телами успела проскочить до того, как были расставлены посты.

Как и предполагалось по нашему с Петровичем сценарию, мы не стали выдвигать никаких версий причин нападения неизвестных нам (якобы!) злодеев. Всего лишь констатировали факты: дескать, прибежали на вызов в приемное отделение, хотели оказать помощь неведомому пациенту прямо в машине (кстати, по просьбе врача «скорой помощи»!), подверглись коварному нападению, пришли в себя уже в незнакомом загородном доме. Удалось выкрутиться из пут, обезвредить супостатов и т. д. и т. п. Словом, рассказали почти все так, как и было на самом деле… за небольшим исключением.

Оперативников исключения не интересовали. Детально опросив нас и тщательно все запротоколировав, они принялись за несчастных Леху с Серым. Через час после начала их допроса приехала бригада психиатров. Мы с Петровичем многозначительно переглянулись: все-таки излишняя откровенность до добра не доводит!

Сдав «свихнувшихся» бандитов заботам психиатров, оперативники с помпой вернули нас в больницу. Зрелище было потрясающим: поутру в больничный двор торжественно въехал внушительный кортеж, состоящий из:

1. Машины ГИБДД с включенными «мигалками».

2. Трофейной «скорой помощи» с нами внутри.

3. Двух патрульных милицейских «коробков», опять же с включенными спецсигналами.

4. Двух черных «Волг» с чекистами.

5. Большого автобуса с зарешеченными окнами, откуда мрачно взирали на окружающий мир бойцы ОМОНа, так и не пригодившиеся при нашем освобождении.

И уж вовсе сюрреалистично замыкал процессию зеленый армейский восьмиколесный броневик с весьма символичным белым номером на броне: 03.

Все, кто мог ходить, высыпали на улицу. Кто не мог — подползли к окнам. Я ощутил некоторое разочарование, не обнаружив ковровой дорожки у входа в больницу и статной девицы в кокошнике, с хлебом-солью в руках. Вместо последней на крыльце приемного отделения красовался доктор Симакин. Без хлеба и соли.

Потом были объятия, похлопывания по плечу, расспросы и прочие атрибуты неожиданной славы. Примчались даже газетчики с телевизионщиками. Правда, интервью им отчего-то давал начмед Гаденыч, усиленно раздувая и без того не худенькие щеки.

Примерно через час суета улеглась. Мы допили кофе в ординаторской, в сотый раз пересказывая коллегам свои приключения (опять же с некоторыми поправками, не позволяющими заподозрить нас в психическом нездоровье!), сдали дежурство (а как же, похищение похищением, а дело — делом!) и отправились по домам.

Но до этого Кларочка под каким-то предлогом увлекла меня в сестринскую. Едва дверь закрылась, прелестница повисла на моей шее, прижимаясь всем телом, целуя и торопливо, сбивчиво шепча в самое ухо:

— Не оставляй меня сегодня, ладно? Я очень, очень тебя прошу! Я с ума сойду, если останусь одна… пожалуйста, поедем ко мне! Я дура, я не должна себя так вести, знаю… сама не пойму, что на меня нашло! Не оставляй меня, прошу тебя! Ведь не оставишь, правда? Поедешь?

От неожиданного напора я онемел. И с приятным удивлением обнаружил, что часть моего организма готова принять Кларочкино приглашение. Прямо сейчас. Но тут некстати включился мозг.

С неохотой оторвавшись от ее губ, я улыбнулся:

— Нет, маленькая! Не поеду. Но, поверь, очень хотел бы.

— Тогда почему не поедешь? — Огромные серые глаза широко раскрылись в недоумении.

Я погладил Кларочку по щеке, поняв попутно, отчего молодых девушек иной раз сравнивают с персиками. Тактильные ощущения те же.

— По двум причинам, милая. Во-первых, близкие отношения, возникающие при экстремальных обстоятельствах, как правило, обречены на недолгую жизнь. А мне не хотелось бы, чтобы, к примеру, уже завтра, в относительно спокойном состоянии, ты пожалела о своем минутном порыве…

— Это не порыв!.. — возразила было она, но я закрыл ее губы своими.

Через минуту, вновь с трудом найдя в себе силы для того, чтобы оторваться от нее, я продолжил:

— Очень, очень на это надеюсь… Но поверь, с уверенностью утверждать это ты сможешь лишь тогда, когда все успокоится.