Эланус - Урсула Познански

собой из комнаты на лестницу. – Как ты отнесешься к тому, если я приготовлю тебе чай? А может, ты выпьешь бокал вина с нами, а?

Йона сопротивлялся искушению освободиться от ее хватки.

– Спасибо, но я думаю, что я лучше помогу здесь. В таких серьезных технических проблемах определенно не помешают лишние руки.

– Мы закончили уже, – объявил Мартин. – Послушай, Йона, я понимаю, что все это кажется странным. Но мы действительно случайно заговорили о шкафе, и Петер сразу осмотрел его. Никто не рыскал в твоей комнате, я уверяю тебя.

Его слова звучали все более и более разумно. Йона, возможно, принял бы во внимание, что они говорят правду, если бы не разговор, который он услышал до того, как зайти в комнату:

«– Там ничего нет. Ты думаешь, мы об этом не подумали?

– А ты уверен, что письмо было от него?

Письмо. Это было большой ошибкой».

Йона спустился с тремя взрослыми вниз. Он отказался и от чая, и от вина, но выпил большой стакан воды. Следующие полчаса он делал вид, как будто со временем находил все произошедшее забавным.

Он продолжал подтрунивать над Мартином, но больше ни единым словом не вспоминал тот факт, что было нарушено его личное пространство. Он был слишком импульсивным вначале, теперь они будут всегда настороже и не станут больше доверять ему.

Около одиннадцати он отправился к себе в комнату, зевая, но все еще пребывая в отличном настроении.

– Было здорово пообщаться с тобой чуть подольше, – засмеялся Рогински и пожал крепко руку Йоны. – А ты ловкий малый, с этим не поспоришь.

– Я тоже очень рад. – Он помахал Мартину и Сильвии: – До завтра.

Он медленно поднимался вверх по лестнице, внимательно прислушиваясь к разговорам взрослых. Говорили ли они сейчас о нем? И о том, что случилось? Скорее всего, нет. А может, и говорили, так как включили громко музыку. Играла какая-то группа пятидесятых годов – как звуковая дорожка, которая вплеталась в их разговор.

Они совсем не знали, какую услугу тем самым они оказали Йоне. Он не остановился возле своей комнаты, а поднялся выше, на чердак. Открыл дверь, затем открыл шкафчик у пеленального столика и вздохнул с облегчением. Чемоданчик был на месте. Но Йона не мог ни в коем случае оставить его здесь.

В эту ночь Йона спрятал чемоданчик еще раз под кроватью. Он дважды проверил, закрыл ли дверь в комнату, выключил свет и встал у окна.

Машина Рогински стояла на месте. Йона много отдал бы за то, чтобы узнать, о чем они говорили сейчас в гостиной. Хотя конечно же о нем, а еще о том, почему Сильвия так хотела, чтобы он исчез из дома. А может, даже о том, когда и как Эрих позаботится о нем.

На улице остановился старый Golf, пару минут постоял с включенным двигателем. Затем из машины вышла Керстин и направилась к дому. Помахала еще раз кому-то, прежде чем машина уехала.

С кем бы она ни проводила вечер, он определенно был не из Замка Deluxe. Как Марлен. Интересно, знала ли она об этом названии их общежития?

Но еще важнее было другое: наткнулась ли она уже на письмо, которое он подсунул ей в сумку? И вообще, письма. Кто-то из тех трех, кто получил от него письмо, показал его еще кому-то и тем самым вызвал панику.

И одному из этих людей Йона хотел завтра раскрыть свой самый большой секрет.

Он улегся в постель и закрыл глаза. Возможно, это было глупо. И уж точно это было рискованно. Но все равно он это сделает.

Уже засыпая, Йона услышал, как Керстин поднялась по лестнице, напевая что-то, а затем от дома отъехала машина.

Завтра. Все завтра.

21

Им потребовался почти час, чтобы найти идеальное место для разговора, и все благодаря Марлен – она вспомнила про раздевалки на старой спортивной площадке. Там с прошлого года ничего не проводилось, с тех пор как появилась новая спортплощадка с осветительными прожекторами и плавательным бассейном.

– Здесь можно было бы устроить чемпионат Европы по легкой атлетике, – смеясь сказала она.

Это была, очевидно, очередная попытка поднять настроение Йоны. За все время он почти не произнес ни слова – его парализовала сама мысль о том, что сейчас должно было произойти. Как только Марлен узнает правду, она не захочет иметь с ним ничего общего. Он слишком хорошо узнал ее за это время, чтобы так думать.

– Ты выглядишь как-то слишком мрачно, – сказала она, глядя на него сбоку и открывая металлическую дверь заброшенного здания.

Йона мысленно отметил скрип петель двери. Это могло стать предупреждающим сигналом в случае, если войдет кто-то еще. Это хорошо.

Здесь было два этажа: внизу находились в основном душевые кабины, а наверху – раздевалки с поцарапанными, частично сломанными шкафчиками, скамейками и несколькими зеркалами. Одно из них было с трещиной. И хотя никто давно не использовал это место, в воздухе до сих пор слегка пахло старыми носками и выдохшимся дезодорантом.

Но здесь было несколько окон, и их можно было открыть. Это стало решающим фактом.

Йона сел на одну из скамеек и поставил рядом с собой чемоданчик.

– О’кей, – сказал он. – Момент истины.

– Звучит неплохо.

Он посмотрел на нее снизу вверх:

– Подожди. – Его пальцы постучали по ручке чемодана. – Ты помнишь, как рассказывала мне о своем подозрении? Ты говорила, будто за нами наблюдает администрация университета.

– Да.

– Но это не так. Ты помнишь фотографию, которую сделала? – Йона положил чемодан, сделал глубокий вдох и открыл замки. – Я уверен, что этого персонажа ты уже видела. Разреши представить – это Эланус.

Марлен сделала шаг вперед. Она протянула руку и коснулась мерцающей поверхности дрона.

– Точно, – сказала она. – Я его знаю. Может, ты объяснишь мне, почему он завис надо мной тогда на несколько минут? Сначала я попробовала оторваться от него, но он следовал за мной.

Йона даже не пытался скрыть свое удивление. Марлен не выглядела раздраженной, скорее наоборот. Как будто она познакомилась с каким-нибудь домашним животным и нашла его очень милым.

– Ты не злишься?

Она улыбнулась, не глядя на него:

– Мне очень любопытно.

Любопытно. Йона замешкался. Где-то внутри он хотел, чтобы она поняла, какое доказательство доверия он ей сейчас продемонстрировал.

– Мои родители ничего не знают об Эланусе. А Хельмрайхи тем более. В общем-то, никто не знает, кроме одного моего друга.

А мог ли он называть Паскаля другом? В голове у него возникло возможное уравнение: