Дамы и господа - Людмила Третьякова

— Да разве что-нибудь было? — с трудом проговорил я, между тем как руки и ноги у меня холодели, и что-то задрожало в самой глубине груди.

Филипп знаменательно мигнул.

— Было. Этих делов не скроешь; уж на что батюшка ваш в этом разе осторожен — да ведь надобно ж, пример­но, карету нанять или там что… без людей не обойдешься тоже».

* * *

Далее события стали разворачиваться стремительно и ужасно. Сергей Николаевич решил откровенно объясниться с женой. Отрицать свою связь с княжной было бессмыс­ленно: он лишь уговаривал жену взять себя в руки и «не делать истории».

Разговор в спальне Варвары Петровны длился долго. Муж, как никогда, терпеливо давал излиться ее гневу. Та покорность и тихая печаль, которые выражало его лицо, еще больше растравляли рану оскорбленной жены: значит, ради дрянной девчонки он мог терпеть что угодно.

В запале Варвара Петровна назвала княжну зазорным для женщины словом, но и тогда муж лишь поморщился, как от боли, а все-таки не прервал поток ее гневных слов.

Под конец Варвара Петровна объявила, что переби­рается в город. Сергей Николаевич согласился, прибавив, что, само собой разумеется, он едет с ней. Это было сказано таким примирительным тоном, что, вытерев красное, зали­тое слезами лицо кружевной оборкой рубашки, она велела распорядиться об обеде. К столу вышла прибранной. Ка­залось, все успокоилось. Супруги сели за стол как обычно. Но тут Сергею Николаевичу сделалось так тяжело и горько, что ему пришлось сделать над собой адское усилие, чтобы не закричать — и кричать долго, пока звук его голоса не превратится в надсадный сип. Приложив салфетку ко рту, он выскочил из-за стола.

В доме начались приготовления к отъезду: прислуга сновала с корзинами и ящиками. Слух о том, что Турге­невы покидают Нескучное, быстро распространился меж дачниками.

Поинтересоваться причиной столь внезапного решения пришел один из завсегдатаев их дома.

Сергей Николаевич взял его под руку, провел через залу в переднюю и тихо сказал:

«Несколько дней тому назад вашему сиятельству в одном доме указали на дверь; а теперь я не буду входить с вами в объяснения, но имею честь вам доложить, что если вы еще раз пожалуете ко мне, то я вас выброшу в окошко. Мне ваш почерк не нравится».

В один из последних вечеров в Нескучном Иван, словно завороженный, бродил возле флигеля, где жили Шаховс­кие. В окно он увидел княжну — темное платье, головка с гладко забранными назад волосами, бледное лицо. Она явно кого-то ждала, и Иван догадался кого.

…Отношения между супругами Тургеневыми, и без того прохладные, стали совсем тягостными. Они не знали, как жить дальше, и все более отдалялись друг от друга.

* * *

Итак, дачное лето 1833 года для Тургеневых закон­чилось рано. Осенью Иван успешно выдержал экзамены в Московский университет: из 167 поступавших приняли лишь 25 человек. Определилась и будущность старшего сына Тургеневых Николая — ему предстояло учиться в Петербургском артиллерийском училище.

Эти семейные радости ослабили напряженность меж­ду супругами. Все шло тихо и мирно, однако начиная с зимы 1834 года появляются сведения о болезни Варвары Петровны. Она решила ехать лечиться за границу, бра­ла с собой доктора Берса, а мужа оставляла дома. Все это выглядело странно: как раз Сергея Николаевича и следовало взять с собой — во избежание возобновления «отношений» с княжной. Но Варвару Петровну словно оставила ревность, совсем недавно сводившая ее с ума.

Тургенева уезжает, перепоручив сыновей мужу и его старшему неженатому брату Николаю Николаевичу.

Летом 1834 года за границей Варвара Петровна рожает дочь. Ее муж не имеет никакого отношения к появлению на свет этой девочки. Отец дочери Варвары Петровны — доктор Берс.

Доктор был человеком молодым, красивым и обладал на редкость приятным характером. Это помогло ему в будущем добиться в жизни больших успехов. Он имел со­лидную клиентуру, получил дворянство, обзавелся семьей. Одна из его дочерей Софья вышла замуж за графа Льва Николаевича Толстого.

Об отношениях доктора с Тургеневой никакие под­робности неизвестны. Несомненно одно: именно она была инициатором связи, приведшей ее к новому мате­ринству.

Дочери Варвара Петровна дала свое имя, а отчество у нее было Николаевна — по имени крестного Николая Николаевича Тургенева. Фамилию девочка получила Бог­данович. По русской традиции новорожденные, чьи отцы были неизвестны, а может, предпочитали таковыми оста­ваться, становились Богдановыми или Богдановичами — от выражения «Бог дал».

Постепенно удалив Андрея Евстафьевича Берса из своей семьи, Тургенева пригласила другого врача. Однако друже­ские отношения с отцом своей дочери ею поддерживались. Берс общался с Варенькой, брал ее в свою семью, где ни для кого не было тайной происхождение девочки.

Когда уже взрослой Варваре Николаевне Богданович кто-то сказал, что она похожа на графиню Толстую, та, немного смутившись, ответила: «Это моя сестра».

Да и Софья Андреевна Толстая в разговоре о Богданович спокойно заметила: «Она дочь моего отца. Подумайте, до чего добра моя мать. Она все это знала, и любила, и ласкала, и принимала у себя молодую девушку».

Оговоримся сразу, Андрей Евстафьевич никогда не был героем романа Тургеневой: сие почетное место всегда занимал Сергей Николаевич.

В докторе Варвара Петровна видела лишь человека, который помог ей отомстить мужу — за долгие годы уни­жения неверностью, за холодность, за непризнание ее прав жены, за пренебрежение ее любовью.

Конечно, можно сказать, что Варвара Петровна с са­мого начала знала, на что шла, что их брак, основанный на расчете со стороны мужа, не мог быть счастливым. Но есть ли женщина, которая, оказавшись в подобной ситуации, не попыталась бы ее изменить? Кто не живет надеждой, что на многократно доказанные любовь и преданность нельзя не ответить тем же?

Надо быть очень рациональным, холодным человеком, напрочь лишенным романтизма, чтобы посмеяться над этими «бесплодными усилиями любви». Однако при всех своих недостатках Варвара Петровна таковою не была. Тем горше было ее прозрение, тем ужаснее прозвучало жестокое напоминание мужа «об ихних годах». Недаром только после этих слов «она заплакала». Ей, стареющей женщине, нечем было защититься от сумасшедшей влюбленности в мужа молодой, смелой барышни, «авантюрьерки», как она ее называла.

И вот, получив отставку по всем статьям, Варвара Петровна решилась на собственную игру. Ей сорок седь­мой год. По меркам XIX века наступала та самая пора, когда следует задуматься, что дарить на свадьбу вот-вот заневестившимся внучкам: деревеньку или бриллианты. Но она решилась на отчаянный поступок — приехать из-за границы с дочкой на руках. Как вам это понравит­ся, Сергей Николаевич? И чтобы никаких вопросов по поводу появления ребенка! Сомнений в его внебрачном происхождении быть у мужа не могло: как явствовало из дневника Варвары Петровны, они давно не делили супружеское ложе.