Три года - Владимир Андреевич Мастеренко

Виктор чувствовал — он лучше напишет именно о работе на веялке…

На току Виктору сказали, что возчики отдыхают в избушке. Виктор направился туда. Дверь избушки была открыта настежь, и одинокий девичий голос доносился изнутри:

— «…А в это время их дети проходили самые последние и самые страшные из испытаний, выпавших на их долю.

Земнухов, покачиваясь, стоял перед майстером Брюкнером, кровь текла по лицу его, голова бессильно клонилась, но Ваня всё время старался поднять её и всё-таки поднял…»

Виктор догадался: Катерина читает «Молодую гвардию». Чтобы не мешать, он остановился на пороге. Вся молодёжь была в сборе, не было одного Павла, того самого Павла, который с жаром говорил Виктору о «Молодой гвардии»!

Девушка читала:

— «…Что, не можете?.. — сказал он. — Не можете… Столько стран захватили… Отказались от чести, совести… а не можете… сил у вас нет…

И он засмеялся.

Поздним вечером двое немецких солдат внесли в камеру Улю с запрокинутым бледным лицом и волочащимися по полу косами и швырнули к стене.

Уля, застонав, перевернулась на живот.

— Лилечка… — сказала она старшей Иванихиной. — Подыми мне кофточку, жжёт…»

Странно, — Виктор хорошо знал роман, и читала Катерина далеко не блестяще — куда там! — запиналась иногда, сбивалась. И всё-таки Виктор почувствовал какое-то особенное волнение. Его породила та обстановка, в которой происходило чтение, — маленькая избушка, освещенная керосиновой лампой, — слушатели в рабочей одежде, на лицах которых отражалось всё, о чём читала Катерина, — гордость за несгибаемого Ваню Земнухова, боль за измученную Улю. Образы романа неожиданно превратились для Виктора в реальность, — Ваня мог быть похож на парнишку из второй бригады, крепко стиснувшего зубы во время чтения и сжавшего в руках кнутовище так, что, казалось, оно вот-вот переломится. И Уля, — почему ей обязательно было быть высокой, темноволосой, разве маленькая, светловолосая Катерина не могла стать такой, как она?..

— «Лиля, сама едва двигавшаяся, но до самой последней минуты ходившая за своими подругами, как няня, осторожно завернула к подмышкам набухшую от крови кофточку, в ужасе отпрянула и заплакала: на спине Ули, окровавленная, горела пятиконечная звезда…»

Катерина вдруг замолчала, быстро закусила палец и словно оцепенела. Вздох, похожий на всхлипывание, донёсся из темноты, почти рядом с Виктором. От неожиданности Виктор вздрогнул. Он повернулся и лишь сейчас заметил: скрытый в тени, прислонившись к бревенчатой стене, стоял возле двери и Павел.

Слушатели терпеливо переждали паузу. Катерина снова взялась за книгу:

— «Никогда, пока не сойдёт в могилу последнее из этих поколений, никогда жители Краснодона не забудут этой ночи…»

— Э-гей! — раздался громкий крик с тока. — Возчики, кончай отдых! Запрягать!

Избушка сразу наполнилась гомоном. Загрохотали отодвигаемые скамейки, зазвенели уздечки в руках возчиков. Павел, ссутулившись, уже быстро шёл к току. Виктор с трудом нагнал его:

— Здоро́во, Павел!..

— Здравствуйте, — не глядя, буркнул парень и ещё больше, показалось Виктору, втянул голову в плечи.

— В Чёмск сейчас? — Виктор задал этот лишний вопрос только потому, что не знал, как начать разговор.

— Угу, — попрежнему несловоохотливо ответил Павел.

— Я вот тоже в Чёмск, вызывают…

Павел неопределённо хмыкнул.

— С тобой можно поехать? — спросил Виктор.

— А что — других возчиков нет? — насторожённо обернулся парень.

Виктор на мгновенье смешался:

— Других? Ну… если не хочешь, чтоб я с тобой, пойду к другим…

Павел помолчал.

— Почему — не хочу?.. Я так просто. Только… — Павел отвернулся, и в голосе его Виктору почудились нотки надежды на то, что Виктор всё-таки откажется. — Только ехать-то не придётся, лошади гружёные, вещи разве что положить… А так — всю дорогу пешком за подводой…

— Я о том и говорю, чтобы вещи только положить, — решительно сказал Виктор, хотя раньше имел в виду не одно это.

Павел запряг лошадей, сурово покрикивая на них и рывками затягивая супони, затем стал грузить зерно. Когда, сгибаясь под тяжестью мешка, он подошёл к телеге, Виктор отставил в сторону свой чемодан:

— Давай помогу…

Резким движением плеча Павел бросил мешок в телегу и с неожиданной дрожью в голосе проговорил:

— Я сам! Ясно? Без помощников… — потом шумно вздохнул, как всхлипнул, и уже другим тоном добавил: — Нечего помогать, в первый раз мне, что ли?..

Поскрипывая колёсами, подводы выезжали на дорогу. Виктор сунул чемодан где-то между двумя мешками и тут вспомнил о Маргарите: неудобно уезжать, не попрощавшись. Попросить Павла задержаться на минуту? Но, взглянув на каменное лицо парня, Виктор отказался от своего намерения.

Лошади тяжело ступали по дороге. С передних подвод доносился негромкий говор возчиков; Павел упорно хранил молчание. Пробежал ветер, бросил в лицо Виктора одну каплю дождя, другую… Виктор в последний раз оглянулся на деревню, — в сумрачной темноте ненастной ночи она казалась уже горсткой огоньков, — колеблющихся, мерцающих, затухающих. Обоз поднялся на бугор, и — лошади зашагали быстрее. Огоньки качнулись, а затем исчезли, скрывшись за неровною тёмною линией горизонта…

Павел легко вскочил на подводу.

— Садитесь, — впервые после отъезда заговорил он. — На спуске можно…

Виктор присел на подводу. И опять Павел замолчал. Виктор подумал о совете Ольги Николаевны — поговорить о том, о сём, дорога длинная. Поговори, когда слова из него не выдавишь! А поговорить нужно было, обязательно, и не только потому, что это советовала Ольга Николаевна. Какую-то тяжесть на душе ощущал Виктор при виде замкнувшегося в себе парня, — не просто угрызения совести, но именно тяжесть… Нет, нельзя было распрощаться с Павлом — и всё, надо было внести полную ясность. И без всяких обходных путей! Прямо!..

Виктор посмотрел на Павла. Тот кончиком бича чертил что-то на мешке и — а может быть, Виктору это только показалось в темноте — шептал что-то одними губами.

— Подвёл я тебя, Павел, — сказал Виктор, — очень подвёл. Ты прости, виноват я перед тобою…

Павел, не отвечая, продолжал чертить бичом на мешке. Вдруг он подскочил:

— Получится! Всё понял!..

На глазах Виктора произошло мгновенное превращение. Вместо угрюмого и замкнутого, рядом с ним опять сидел живой, словоохотливый Павел, такой, каким он был тогда, на машине.

— Будет как надо! — восторженно выкрикнул Павел. — Что нужно сделать? А вот что…

Павел принялся было снова строить на мешке одному ему понятные чертежи, но махнул рукой:

— Тут не покажешь… А толк будет! Как я промазал тогда!..

И снова лицо его стало другим: рядом с Виктором сидел угрюмый, замкнутый парень:

— А насчёт, кто виноват, бросьте… Я один и виноват, чего спирать. Трактор мой, голова, руки мои, — я и отвечаю…

Павел понукнул лошадей и продолжал:

— Я ж понимаю, вы мне худа не хотели, когда сказали — пробуй. Если уверен — вы говорили. А я тогда не совсем уверен был. Я одной штуки боялся