Русский транзит - Измайлов Андрей

– Мне можно. Тебе – нет.

Это не заскок! Лийка – хозяйка. Веники вениками, чистота чистотой… но зрительная память у нее на самом деле абсолютная. И даже нынешний разгром отпечатался у Лийки в памяти, как на фотографии. И неизвестно, когда она вернется – за чемоданами. Главное, вернется – и сразу отметит: кто-то был. Кто?

Так что лучше Маринке ни к чему не притрагиваться. Я – иное дело. Я – всегдашний гость, старожил, можно сказать. Я-то смогу изъять из Серегиного гардероба тот необходимый минимум, чтоб срам прикрыть и не босиком бегать… Костюм тренировочный, корейский – годится. И не только для тренировок. Повадились в таких костюмах гулять где угодно, хоть по Невскому. А как же! Целую штуку стоит, надо же показаться на люди! Кроссовки… Впрочем, кроссовки – три пары, на выбор, в гараже. Ношеные, да и пусть. Лишь бы налезли. Хорошо, что мы со Шведом одних габаритов. И вот еще… деньги. Все Серегины загашники я знал: чем выше, тем верней. Лийка – миниатюра, метр сорок семь с прической. А Швед – под два метр. И все загашники там, куда Лийке при всем желании не дотянуться.

Деньги лежали в той же наволочке, в которую я их запихал там, на катране, на Ракова, у Игорька Бецкого. Их стало, разумеется, меньше, чем раньше, но… должно хватить. На первое время. А Игорек перебьется. Либо отдавать все, а тут и половины не наскребется уже. Либо… вообще не отдавать. Надо с Тихоном состыковаться. Завтра же. Ситуацию ему разъяснить. Тихон поймет. Тихон найдет слова, чтобы с каталами потолковать, – и счетчик должен выключиться. Должен.

Вот теперь намного легче. Одет, обут, при деньгах, при машине. Не то что два часа назад…

А два часа назад меня трясло от холода и перевозбуждения. И Маринку трясло – от страха.

Света не было нигде. Ни в одном корпусе. В редких окнах мелькали огоньки свечей. «Вольво» Сереги Шведа – на месте, там, куда я и поставил.

– Не дрожи, тетя, не дрожи! Сейчас поедем.

– А сам-то, дядя! – она храбрилась, и тон был истерично-ироничным. Пожалуй, единственно верный тон при всех тех обстоятельствах.

– Сматываемся! – объявил я, садясь за руль. – А то починят проводку и…

– Не починят. Если хочешь знать, я там такое… Там они только к утру разберутся, если хочешь знать! И-и-искры, ух! А потом ка-ак шарахнет!

Получается, спасла она меня поэтапно: сначала разворотила щит, потом выпустила из темницы.

– Слушай, тетя, а как тебя угораздило?! Женщины, по моему опыту, боятся электричества больше, чем мышей.

– Кто боится, а кто и нет. У меня же вибромассаж, дядя, и вообще… Что вы, мужики, без нас делали бы!

– А чем ты?

– Топором! Там рядом с щитовой – стенд пожарный.

– Так! А топор?! Остался?! Там?!

– Ага! Ка-ак же! – и она воздела ручку, сжимающую еще тот топорик. – Надо же мне чем-то отмахиваться, если что.

Это «если что», надо понимать, как раз вариант, когда на нее вдруг из темноты прыгают – вурдалаки. Вот и я бы прыгнул. Из темноты. В темноту.

Мы выкатились с территории больницы бесшумно, с потушенными огнями. А потом уже я прибавил – ходу, ходу!

Тут-то Маринка дала волю истерике, захлебывалась от хохота. Повод… поводов предостаточно.

– Хоть полотенце бы, – машинально пробормотал я.

– Растираться?! – закатилась Маринка.

– Прикрыться! – мрачно ответил я.

– Ой, а представляешь! Гаишник нас остановит! Ваши документы! Ой! Ой, не могу! Ой, умру! А ты… ой-ёй!.. а ты, мол, в другом пиджаке оставил! Ой, мамочки, умереть не встать! Ой, держите меня четверо!

– Цыц!!! – истерику надо было пресечь.

– Молчу. Молчу, дядя! – и давилась, давилась смешком. – Ладно, дядя, давай доберемся до меня, что-нибудь придумаем.

– И что мы придумаем? С твоим гардеробчиком!

– А?! О-о-ой, не могу! – дикий смех, разрывной. – Ой, если хочешь знать, у меня есть а-атличный брючный костюм! Пиджак, брюки! Восемьдесят зеленых! Мой любимый цвет!.. Ой, мамочки, умру сейчас! Мой любимый размер!!! Или юбка еще есть! Из шотландки! А чего! Шотландцы все в юбках ходят!!!

Хлестать ее по щекам, чтобы прекратить нездоровое веселье, – руки заняты. Да и пусть отхохочется. Досталось ей сегодня – никому не пожелаешь. И мне досталось. Но я-то покрепче, не гоготать, а думать-соображать надо. Куда, действительно, в таком виде?! К Маринке на Гражданку?!

Она уже обессилела и только время от времени всхлипывала – вероятно, перебирая в уме все свои наряды и в уме же примеряя их на меня.

И только когда я с Маркса свернул не на Светлановский, а на Богатырский, она вскинулась:

– Куда?! Нам же на Гражданку!

– Нам не на Гражданку. На Комендантский.

Да, это была неплохая мысль. Можно даже сказать, счастливая мысль. Серега в больнице. Лийка в Москве. Ключи от квартиры – в бардачке. А машину – загнать в гараж. Только на пять минут сначала тормознуть у подъезда. Рискнуть (иного не дано!), гигантскими прыжками доскакать до нужного, Серегиного (Лийкиного!) этажа – лишь бы никому не приспичило мусор выносить или за почтой спуститься! – отомкнуть знакомый замок. Всё! Внутри! И облачившись в корейский тренировочный костюм, степенно вернуться вниз, к «вольво». Босиком – не голышом. Много проще. Да и проблему с обувкой теперь решить – раз плюнуть. Да, хранятся у Шведа в гараже подходящие мне кроссовки. И машина пусть хранится. Под замком. Нечего ей отсвечивать у Маринкиного подъезда на Гражданке: лучшего указателя и не придумать – беглый больной туточки. Куда первым делом кинутся вурдалаки на поиски? По знакомым адресам.

– Эти… знают, где ты живешь?

– Какие эти?

– Резо. Давид. Илья. Еще кто-нибудь?

– Илья. Он вряд ли помнит. Он меня провожать как-то напросился. На такси. Пьяненький уже. В дымину, если хочешь знать! Тормознули – он говорит: на чай не пригласишь? Ну ты ж понимаешь! Проти-ивный, волосатый! А я, если хочешь знать, с уродами никогда…

– Я знаю. Я помню.

– Не перебивай! Ну я ему сунула червонец! Это, говорю, тебе на чай! И водиле тоже – червонец. А это, говорю, вам на чай! Увезите его подальше отсюда! Кивнул, повез! Понятливый! Среди мужиков тоже попадаются понятливые. А я, если хочешь знать, очень уважаю понятливых, и когда если вдруг…

Короче, мысль про квартиру Шведа – действительно, счастливая мысль. Только сидеть надо тихо-тихо. И ничего не трогать.

И дожидаться рассвета. И сразу, как рассветет, сматываться. Неровен час – Лийка вернется утренней «стрелой». Незачем ее посвящать во что бы то ни было.

Так мы и сидели. Так-тик. Тик-так. Ходики. Еще тикают. На сколько хватает одного подзавода? Когда Лийка последний раз дергала за гирьку? Не позже суток тому назад. И вполне в ее традициях вернуться до полной остановки ходиков… – чтобы гирьку подтянуть, чтобы время шло. Хозяйка. Порядок. В крови.

Тик-так. Вправо-влево. Кошка. Тик-так.

– Эй, тетя! Спишь?

– Нет. Молчу.

– А чего молчишь?

– А ты сказал: молчи. Вот и молчу.

– Примерная тетя! Послушная тетя!

– Пошел ты, дядя!

Да, это ее силуэт я увидел напоследок, прежде чем коридор закувыркался и всё расплылось. Да, она было кинулась ко мне. «Ты же был трезвый! Трезвый-трезвый – и вдруг блямс! И я – к тебе. И слышу, Давид говорит: готов! И я… спряталась за угол, поняла: что-то не так. И разговор вчера был у вас какой-то нехороший. Ну да, да, позавчера… Куда, думаю?! На первый этаж! А у нас там, если хочешь знать, только морг и прозекторская. Ну, кое-что я все-таки знаю, не последний человек в этой больнице, если хочешь знать. По репликам запросто догадаться можно: как, что, о чем. Но чтоб тако-ое?!».

– А какое?

– Вот тако-ое!

Она, конечно, кое-что знала. И про невостребованных покойничков, и про куплю-продажу… Что еще за купля-продажа?! А очень просто. Скелетами торгуем. За кордон. Вроде бы кооператив. У них там за кордоном отношение к самому себе трепетное, не то что у наших бомжей. У них там вообще никаких бомжей нет, а у нас, если хочешь знать, ради бутылки любой ханыга готов заранее свой скелет продать. Полторы-две сотни – не деньги, но на десять бутылок хватает. И вот ханыги нам себя продают, всё законно, бумаги в порядке, договор, завещание: после моей смерти… и тому подобное. За рубли. Ну, а больница, то есть кооператив законтачил с фирмами и гонит туда за валюту – для наглядных пособий. Ой, слушай, это бред собачий был! Давид из Штатов прилетел однажды (у него там родня вроде бы) и привез с собой скелет. С бирочкой! Фирму наши скелеты устраивают, только у них там система крепления другая, все переделывать приходится! Ну им надоело, и они прислали с оказией образец! Ой, умру! В багаж не приняли, Давидик наш весь рейс и просидел в «боинге» со скелетиком на коленях! Нет, ты представляешь?! А самый бред на таможне был! Похмыкали, помялись – всё в порядке, документы в порядке, но все-таки… как-то… м-м… И ты предположи, нет, хотя бы предположи, что они у него спросили?! Говорят: «А он… этот… НАШ? Или ИХ?». Идиоты! Кто, кто?! Они! И вообще все! Идиоты!