Суперклей для разбитого сердца - Елена Логунова

– Коза, гангрена такая, опять в дом полезла! Ее, заразу, хлебом не корми, дай только герань в горшках объесть! Ну, господа хорошие, ступайте в дом, там ваш шкаф стоит, новых хозяев дожидается!

После этих слов дверь распахнулась настежь, и в нее гуськом вошли три мужика.

– Вперед, вперед ступайте! – командовал Зяма, безжалостно загоняя бандитов в ловушку. – Стойте!

Мужики послушно остановились – точь-в-точь там, где ожидалось падение навеса.

– Постойте, я вам сейчас свет включу! – пообещал коварный Зяма.

Я крепче стиснула в руках веревку и приготовилась.

– Клац! – щелкнул выключатель.

Вспыхнул свет – слишком яркий после темноты. Бандиты зажмурились, и я тоже, но мне в этот момент зрение было не нужно. Все резервы своего организма я вложила в одно-единственное разрушительное действие!

Поскольку бандиты закрыли глаза, некому было оценить по достоинству мою персональную инсценировку знаменитой картины «Бурлаки на Волге». Впрочем, вряд ли люди, на головы которых свалились обрушенные мною доски, могли стать благодарной публикой.

Я, однако, и не надеялась на аплодисменты. Не дожидаясь, пока осядет пыль, я бросила ненужную уже веревку и прыгнула на доски, под которыми еще кто-то ворочался, чтобы как следует утоптать дощатый сэндвич с тройной бандитской начинкой. Кажется, это любимый прием боевых слонов – утрамбовывать врага в блинчик.

Слоны и козы сегодня могли мной гордиться!

Подоспевший Зяма – уже в ватном наморднике – не скупясь, насыпал в щели между досками перечной смеси, а затем, ориентируясь на чихи и стоны, мы окончательно усмирили врага: сдвигали доски, открывая неприятельские лица, и укладывали на них эфирные компрессы. Вся война уложилась в пару-тройку минут!

– Вот это, я понимаю, настоящий блицкриг! – гордо воскликнула я, хлопнув брата по плечу.

– На улице еще двое остались, ты помнишь? – Зяма не дал мне толком порадоваться одержанной победе.

– Как – двое? Там одна тетка!

– Одна тетка и одна лошадь!

– Лошадь будем брать живьем! – напомнила я. – А что делать с теткой, давай быстро думать…

– А что тут случилось? Я слышала грохот! – послышалось во дворе.

Непоседливая тетка уже слезла с облучка и направлялась прямо к открытой двери.

– Ничего страшного, это просто шкаф уронили! – соврал Зяма.

От неожиданности он забыл прикидываться старичком, и голос его прозвучал предательски молодо и басовито. Я сдернула с лица ближайшего спящего красавца переходящий платочек, намочила его эфиром и, когда любопытная тетка сунула свой нос в дом, сунула вонючую тряпку ей в лицо.

Увы, на сей раз номер не удался! Восьмерых здоровых мужиков мы усыпили, а одну некрупную женщину уложить не смогли! Право, есть о чем задуматься идейным противникам рьяной феминистки Риты Цукерман!

Дамочка оказалась стойкой, как оловянный солдатик, и проворной, как кролик. Извернувшись, она увела свою физиономию от соприкосновения со снотворной тряпочкой и уже секундой позже во все лопатки бежала через двор к калитке. Переглянувшись, мы с Зямой ринулись в погоню, но умудрились глупо столкнуться в дверях дома, и это нас немного задержало. А резвая дамочка использовала фору с умом: сиганула на облучок, подхватила вожжи и с классическим криком: «Н-ну, мертвая!» – продолжила бегство с применением гужевого транспортного средства.

К счастью, лошадь, в отличие от автомобиля, не имела заднего хода, поэтому возница сначала должна была развернуть фургон на дороге к лесу задом. Когда экипаж совершал петлю, мы с Зямой выбежали из калитки, и я сделала героическую попытку ухватить тетку за ногу, чтобы стащить ее на землю. Героическая попытка успехом не увенчалась, фургон развернулся и, набирая скорость, покатил прочь.

– Нужно ее догнать! – крикнул мне Зяма. Как будто я сама этого не понимала! – Хватай велосипед!

А вот это уже была дельная мысль!

Мы мгновенно разбросали доски над свежим захоронением чужих велосипедов, оседлали двухколесных коней и помчались за фургоном, бешено крутя педали.

– Опоздали! – с сожалением констатировал капитан Руслан Барабанов, плюнув на раскаленный асфальт шоссе и растоптав дымящийся плевок ногой. – Ушли, гады!

Денис Кулебякин грустно кивнул. Получасовое ожидание с пистолетами наголо результата не принесло, синей «Ауди», под завязку набитой бандитами и их заложниками, они так и не увидели.

– Возвращаемся, – решил Барабанов.

Тройка совершила марш-бросок по пересеченной лесной местности в обратном направлении и вскоре в походном порядке вновь вошла во двор дачи на Зеленой, один.

– А где же Зайкин? – остановившись на пороге разгромленного дома, спросил шагавший в авангарде Веткин.

– И спортсменов не хватает! Одним меньше стало! – раскидав доски на полу, Денис обнаружил некомплект лежачих граждан. Полчаса назад их было четверо, а осталось только трое.

– Может, один встал и убежал? – предположил Веткин.

– И нашего Зайкина с собой унес? – съязвил Барабанов. – Ты это представляешь?

Унести слоноподобного Зайкина мог разве что настоящий слон. Слоны на вольном выпасе в окрестностях дачного поселка Бурково до сих пор не встречались.

– Тогда, значит, один из спортсменов встал и убежал, а Зайкин бросился его догонять! – выдал новую версию неутомимый Веткин.

– Ты можешь себе представить бегущего Зайкина? – выгнув бровь, снова спросил Барабанов.

Веткин кивнул, но очень неуверенно. Он присутствовал при том, как сержант Зайкин сдавал очередной зачет по бегу, и помнил выражение лица инструктора, который следил за секундомером. Инструктор громко сетовал на то, что секундомер в специальном расчете на бегущего Зайкина не оснащен часовой стрелкой. Сержант Зайкин перемещался по тартановой дорожке основательно и неторопливо, в характерной манере вымершего динозавра диплодока. Бегущим Зайкина представить можно было, но догоняющим кого-то – никак нет.

– Кстати, лежачих кто-то переодел, они уже не в форме! – заметил наблюдательный Денис. – Интересно, зачем?

– Может, их переодели в чистое, потому что они обделались? – предположил азартный выдумщик Веткин.

Капитан Барабанов сумел удержаться от естественного в данной ситуации вопроса, может ли кто-то представить себе Петю Зайкина переодевающим в чистое кого-нибудь обделавшегося. На роль сестры милосердия сержант определенно не тянул. Поэтому Барабанов в связи со вскользь затронутой темой медицинской помощи спросил другое:

– А где же «Скорая»?

– Я вызывал! – оправдываясь, ответил Веткин.

– Вызови еще раз, – велел капитан. – Да порычи на них, чтобы поторапливались! Тащатся, как эти…

– Как Зайкины! – услужливо подсказал Веткин, не в силах выйти из сложившейся системы образов.

– Третья бригада, где вы? – сквозь хрипы и стоны радиоэфира спросил раздерганный женский голос.

– Едем из Буркова, – ответил одетый в костюм цвета горчичного салата водитель-санитар.

– Трубкин, ты мне лапшу на уши не вешай! Из Буркова они едут! – стервозно завопила диспетчерша. – Только что менты звонили, ждут не дождутся вас в поселке! Опять закатились пиццу лопать? А ну, живо гоните в Бурково! Зеленая, один!

Рация затрещала, словно выматерилась. Водитель и врач переглянулись, а потом, не сговариваясь, обернулись назад. В подвесных люльках кареты лежали два спящих пациента, еще парочка тряслась в креслах, пятый номер вольготно раскинулся на полу.

– Может, мы проглядели кого? – почесал в затылке Василич. – Там темновато было…

– Так мне что, разворачиваться? – спросил Трубкин. И, не дожидаясь ответа, повернул машину обратно в Бурково.

Ворочаясь в стеганом спальнике цвета молодой древесной лягушки, Ваня Горин со стороны напоминал огромную гусеницу, бьющуюся в конвульсиях неизвестной этиологии. Впрочем, полюбоваться Ваниным дебютом в роли насекомого было некому. Многочисленные участники нескольких актов динамичного спектакля, происходящего на даче и прилегающих к ней территориях, отчего-то не задерживались на сцене подолгу. В связи с этим залежавшийся в орешнике Ваня чувствовал себя каким-то невостребованным неликвидом, вроде просроченных консервов «Завтрак туриста». Ване было обидно, по его лицу катились злые слезы. Они смешивались с каплями пота, физиономия Горина сырела, к мокрому лицу противно липла ткань спальника. Все это было гадко и очень, очень несправедливо.

Тяжелее всего активному Ване давалось вынужденное безделье. Когда он очнулся от глубокого сна, вызванного примененным к нему хитрым спецназовским приемом щадящей нейтрализации, все его органы чувств исправно функционировали, но более или менее пригодились Ване только уши. Перед глазами у него было вентиляционное окошко спальника, затянутое частой сеточкой от комаров, сквозь которую смутно виднелась низкая кровля из листвы – и только. Подать голос Горин не мог, потому что рот его был плотно залеплен полоской скотча. Тем же скотчем были связаны его руки за спиной. Таким образом, турист со стажем оказался в унизительном плену спального мешка, длинного и узкого, как чехол целомудренного тюфячка монахини. Вокруг Горина, невидимые и неопознаваемые, бегали, топали, разговаривали и загадочно возились другие персонажи, шуршали шины и гудели клаксоны автомобилей, калитка стучала, как станковый пулемет, а любитель экстрима Ваня Горин загибался, как забытая на блюде несвежая сосиска, и примерно так же был интересен окружающим!