Еретик - Мигель Делибес

— Одно было следствием другого?

— Что-то вроде того. Мне хотелось знать, чем он вдохновлялся.

— И вы, наконец, нашли источник?

— Брат вашего преподобия использовал Сиснероса как прикрытие, но в действительности он черпал у Эразма. Ясно, как день. Наверняка он делал это, чтобы пригасить ропот недовольства среди слушателей.

Педро Касалья с любопытством разглядывал его невыразительный профиль.

— И какое впечатление на вас произвел «Энхиридион»?

— Слабости и безнадежности, — сказал Сальседо. — Как известно вашему преподобию, книга сыровата.

— А какое издание вы читали?

— В переводе Фернандеса Мадрида, каноника из Паленсии.

— Вот именно! — воскликнул Касалья удовлетворенно. — «Энхиридион» на самом деле значительно сильнее. Алонсо Фернандес вынул из оригинала жало, все смягчил. Он сделал из него приятную книжицу для семейного чтения.

Ободренный тишиной и одиночеством, Си-приано доверил Касалье свои сомнения и колебания. Он был им всегда подвержен. С детства он разуверился в милосердии Божием. Он повторял слова молитв много раз, боясь сбиться на скороговорку, на бессмысленное слово-говорение.

— Почему ваша милость терзается этим? — спросил Касалья. — Верьте в Христа, в то, что он принес себя в жертву ради людей. Чего стоят наши поступки в сравнении с этим?

Слова Касальи, его проницательный взгляд, убедительное звучание его голоса успокаивали Сиприано.

— Хотелось бы мне именно так верить, — пробормотал он.

— Откуда подобное маловерие? Если Христос умер, взяв на себя наши грехи, неужели он будет требовать возмещения?

Пшеничная стерня, почти белая в сумерках, слабо светилась, а слова Касальи звучали для Сальседо в духе Эразма, о чем он прямо и сказал. Педро Касалья улыбнулся и пожал плечами.

— Ваша милость должны думать не столько о том, откуда происходят те или иные идеи, сколько о самих этих идеях, о том, нравственны они или безнравственны, справедливы или нет.

— Ваше преподобие хочет сказать, что наши пожертвования, наши заупокойные молитвы, наши обращения к Богу бесполезны и бессмысленны?

Касалья ласково положил руку ему на плечо:

— Никакое доброе дело не пропадет зря, но столь же верно, что оно не так уж необходимо для приобщения к сущности Творца. Но ваша милость все время говорит только о делах, а как же вера?

Они сидели на насыпи у дороги. Касалья — опершись локтями на колени, скрытые под сутаной, обхватив голову руками. Голос Сиприано доходил до него, приглушенный волнением.

— Я верю, — говорил он. — Глубоко верю. Верю в Господа нашего Иисуса Христа и в то, что он — Сын Божий.

Касалья едва дал ему закончить.

— Так в чем же дело? — спросил он. — Христос приходил в мир, чтобы спасти нас, и его крестная смерть сделала нас свободными.

Сальседо смотрел на него, уйдя в свои мысли, словно пытаясь придать форму идеям, которые формулировал другой. Тем не менее, он чувствовал, что сделал редкостное открытие. Он сказал:

— Так оно и есть. Христос нам завещал: тот, кто верит в меня, спасется и его ожидает жизнь вечная. Если хорошенько поразмыслить, он требовал от нас только веры.

— Вашей милости не знакома ценнейшая книжечка, именуемая «Благодеяние Христа» [99]?

Сиприано Сальседо отрицательно покачал головой. Касалья добавил:

— Я вам ее дам почитать. Эта книга никогда не издавалась в Испании, но у меня есть ее копия. Дон Карлос привез оригинал из Италии.

У Сиприано возникло ощущение, что какая-то надежда зародилась в его душе. Словно на сплошь затянутом мглой горизонте появился луч света. Этот священник, казалось, открыл ему новый образ веры: упование вместо страха.

— Кто этот дон Карлос, о котором вы говорите?

— Дон Карлос де Сесо, дворянин из Вероны, прижившийся в Кастилии, человек прекрасный как телом, так и духом. Сейчас он живет в Логроньо. В пятидесятые годы он ездил в Италию и привез оттуда новые идеи и новые книги. Позднее побывал в Тренто вместе с епископом Калаорским. Кое-кто говорит, что дон Карлос завораживает при поверхностном знакомстве и разочаровывает при более глубоком. Короче говоря, что он краснобай. Не знаю. Возможно, у вашей милости будет возможность познакомиться с ним и составить свое собственное мнение.

Сиприано Сальседо чувствовал, что он словно опускается из верхних слоев воды куда-то на глубину, втягиваясь в разговор, несущий в себе трансцендентный, поворотный для его жизни смысл. И при этом его охватил неизъяснимый покой. Ему чудилось, что он уже слышал имя дона Карлоса де Сесо в доме дяди Игнасио. И хотя ему нравилось сидеть здесь, на насыпи, он начал ощущать ночную сырость.

Он встал и пошел к дороге. Касалья последовал за ним. Какое-то время они шли молча, но в конце концов Сиприано спросил:

— А не было ли у дона Карлоса де Сесо связей с лютеранами?

— Да выбросьте вы из головы эти предрассудки! Церковь нуждается в реформе и в этой ситуации ничье мнение нелишне. Важно, чтобы нас поняли. Те, кто возвращается из Тренто, говорят, что не все в лютеранстве плохо.

На душу Сальседо нисходило умиротворение. Ему доставлял удовольствие спокойный и убедительный голос собеседника. Наконец Касалья, словно ставя в разговоре последнюю точку, добавил:

— Доминиканец Хуан де ла Пенья очень верно сказал: «Зачем таить, что я верю в страсти Христовы, если они, благодаря его милосердию, стали моими?» Так говорили Отцы Церкви. Лютеране присвоили это утверждение, они всегда твердят его, как если бы оно принадлежало им, но до них это уже говорили Святые Отцы. Страх мешает нам принять истины протестантизма, которые мы прежде признавали.

В сумерках деревушка сливалась с землей и, если бы не слабый огонек не погашенной свечи, они могли бы пройти мимо, ее не заметив. Внезапно, без всяких предуведомлений, Педро Касалья пригласил его на ужин. За ним они могли продолжить разговор. Сестра Касальи Беатрис — веселая, улыбающаяся широко, во весь рот, девушка — приняла их весьма радушно. Обстановка в доме была такой же скудной, как и у Мартина Мартина: на кухне стояли только стол и две скамьи со спинками. В зале — табуретки, плетеное кресло и полка с книгами. А по обе стороны от залы — две комнаты с высокими железными кроватями, с украшениями у изголовий. Беатрис, не говоря ни слова, приготовила еду и накрыла на стол. Она с таким почтением относилась к своему брату, что, когда он говорил, боялась пошелохнуться. Она стояла недвижимо, спиной к очагу, глядя на стол, скрестив руки поверх юбки. В паузах между речами брата она лишь осмеливалась подлить вино или сменить тарелку. И хотя прошло уже полчаса, как они вернулись с прогулки, Педро Касалья возобновил свою речь с той же естественностью, с какой это делал в свое время Перуанец, как если бы разговор вовсе не прерывался.

— Я знаю дона Карлоса уже четырнадцать лет, — говорил он. — Когда-то он был красивым, изящно одетым молодым человеком, и последнее, чего можно было ожидать от него, так это богословских речей. Мы не раз собирались в Торо, и в один прекрасный вечер он заявил, что Христос говорил просто о том, что всякий, кто уверует в Него, обретет вечную жизнь. «Он всего лишь просил нас о том, чтобы мы верили, не выставляя никаких других условий», — уточнил дон Карлос.

Они машинально поглощали то, что им подавала Беатрис. Касалья говорил, а Си-приано молча вникал в его наставления. Священник за столом углублялся в те же темы, которые затронул во время прогулки, и под конец вновь обратился к книге «Благодеяние Христа».

— В этой простой книге нет особой глубины. Просто пылкое утверждение оправдания верой. Прочитав ее, маркиз де Альканьисес был восхищен. И со многими другими произошло то же.

Завершив ужин, они перешли в залу. На полке в углу виднелась дюжина книг в переплетах. Касалья без колебаний взял одну из них и протянул ее Сальседо. Это была рукопись, и Сиприано, пролистав ее, похвалил искусство переписчика.

— Вы ее автор, ваше преподобие?

— Я всего лишь ее перевел, — скромно ответил Касалья.

На следующее утро Сиприано побывал в Педросе на девятичасовой мессе. В церкви собралось не больше двух дюжин прихожан, в большинстве — женщин. После окончания службы Сиприано в ризнице попрощался со священником и вернул ему книгу. Педро Касалья глядел на него своим глубоким взором, явно ожидая его мнения. Сальседо, улыбаясь, похвалил книгу:

— Ее чтение многое мне дало, — ответил он, не вдаваясь в подробности. — Мы еще поговорим об этом.

XI

Сиприано Сальседо был одним из многих жителей Вальядолида середины XVI века, веривших в то, что их город стал столицей Испании навсегда. Вальядолид не только изобиловал искусными ремесленниками и высшей знатью: то, как обустроился в городе Двор, как протекала политическая жизнь, не производило впечатления чего-то временного. Напротив, к середине столетия расцвет охватил все области городской жизни. Вальядолид разрастался, его жилые кварталы перешагнули границы старого города, и население постоянно увеличивалось. «Мы уже не вмещаемся в крепостных стенах», — с гордостью говорили вальядолидцы. И сами же себе отвечали: «Построим новые, которые примут нас всех». Некий приезжий из Фландрии, Лоран Видаль, писал о Вальядолиде: «Это город не меньше Брюсселя». А испанский эссеист Педро де Медина измерял красоту вальядолидской главной площади, Пласа Майор, числом проемов: «Что сказать, — писал он, — о площади, на которую ведут пятьдесят ворот и выходят шесть тысяч окон?» Во второй половине столетия строительство, начавшееся еще в 1540 году, ускорилось; был заселен квартал Тенериас, расположенный у Полевых ворот, и были