Еретик - Мигель Делибес

Галаче, одетый в роскошный бархат, с открытыми до локтей, ухоженными руками, был столь же серьезен и внимателен, как и в первый раз. Сиприано подумал о том, как сорок лет назад его родители совершали такой же визит — впустую. И что он родился именно тогда, когда донья Каталина, его мать, уже четыре года никак не лечилась. Он готов был упомянуть об этом, но смолчал. Без сомнения, некстати сказанные слова могли бы свести на «нет» зарождающийся в жене оптимизм. Посему он утаил от нее то, что знал о своих предках: ограниченную способность рода Сальседо к деторождению. Доктор Галаче выслушал его со всей серьезностью, после чего сказал:

— Разрешите теперь обследовать вашу жену.

Тео растянулась на столе. В течение нескольких минут в кабинете царило молчание, пока Галаче не выпрямился:

— Нет никаких отклонений, — сказал он. — Детородные органы сеньоры в полном порядке и готовы к зачатию.

Затем он повел обоих на веранду, где стоял стол и белые стулья.

— Я буду откровенен, — начал он. — Наши деды в подобных случаях, когда оба супруга казались способными к продолжению рода, обращались к разного рода знахарским средствам, вроде испытания чесноком, которые, как мы теперь знаем, совершенно бесполезны. Но и без того, чтобы засовывать сеньоре во влагалище чеснок — ведь между влагалищем и ртом нет никакой связи — я вижу, что ее оплодотворению ничто не препятствует. Посмотрим теперь, что можно сделать.

Сиприано встрепенулся:

— Ваша милость считает, что мы сможем что-то предпринять?

Доктор сплел пальцы своих открытых до локтей рук.

— Ваши милости обратились ко мне, потому что мне доверяете. Я попробую разрешить ваши проблемы. Прежде всего, история семьи Сальседо приводит нас к выводу: ее мужчины не слишком плодовиты, но и не бесплодны. Им нужно время. Есть пары, которым для того, чтобы обзавестись потомством, достаточно девяти месяцев. Но Сальседо не таковы. Этим господам нужно шесть, а то и девять лет, чтобы умножить свой род. Им свойственно медленное размножение, такова их природа. Что касается вас, сеньора, то вы должны сохранять спокойствие: живите, развлекайтесь, не думайте ни о чем, и я вас уверяю: когда наступит срок для появления потомства Сальседо, вы забеременеете. Я вам это обещаю со всей ответственностью — при условии, что вы будете терпеливы, что будете принимать мужа с радостью, представляя себе, что вот-вот зачнете. Насколько я знаю, ни одной плачущей и стенающей женщине не удалось понести. Сделайте над собой усилие.

Доктор Галаче встал. На листке для рецептов он быстро написал несколько загадочных слов. И добавил:

— Мужчины из рода Сальседо обладают особенностью, которую мы, врачи, сегодня называем «упрямым семенем». Лучшее лекарство против этого — терпение. Не торопитесь, ждите, пока исполнятся сроки. Но на всякий случай я буду помогать вам. Сеньор Сальседо должен принимать каждый вечер перед сном препарат из окалины серебра и стали — для усиления эякуляции. Он эффективен и не имеем побочного действия. Что касается вас, сеньора, сделайте милость: каждый месяц четыре дня подряд воздерживайтесь от половых сношений, а на пятую ночь, ближе к обычному часу соития вместо него пейте подогретый сок шалфея с солью. Это самый лучший способ подготовить тело к зачатию.

Тео вышла из кабинета возрожденной. Совет доктора полностью развеял ее опасения. Со времени смерти ее отца прошло уже полтора года, и, вернувшись домой, она освежила вырез своего платья белой отделкой. Казалось бы, мелочь, но эта белая ленточка смягчала траур, делала его менее строгим и безжизненным, возвращала ей бодрость духа. Затем, в дни после консультации, она была занята тем, чтобы тщательнейшим образом следовать предписаниям врача. Она ставила на стол препарат из окалины серебра и стали для Сиприано, и каждый месяц неукоснительно делала перерыв в четыре дня в своей супружеской жизни, а на пятый выпивала теплый отвар шалфея с солью. Сиприано, которому наконец удалось отогнать зловещий образ совокупляющейся жабы, уже не был сексуально подавлен и даже испытывал некоторое недовольство в дни воздержания.

— Ты сошел с ума! Ты что, забыл рекомендации доктора Галаче?

Она поворачивалась к нему спиной, и он оставался, как обычно по ночам, одиноким и беззащитным. Тео упорно не предоставлять ему теплого укрытия у себя под мышкой, чтобы убаюкать его, и Сиприано довольствовался сложенной вдвое подушкой, в которую засовывал голову. Он даже привык к этому ново введению. Теперь они спали спина к спине, и всякий раз, когда Тео переворачивалась с боку на бок, она перетаскивала одеяло на себя, и Сиприано начинал мерзнуть. Но он во всем видел добрые признаки возвращения жены в нормальное состояние.

Более того, Тео решила вести более деятельную жизнь. Спозаранку она спускалась в лавку и помогала Эльвире Эстебан за прилавком. Приближалась осень. Вальядолид готовился встретить во всеоружии суровую зиму — из тех, что обычны на плоскогорьях: горожане опасались теплыми куртками и подбитыми мехом кафтанами. Было любопытно наблюдать, как кафтаны на меху, переставшие быть новинкой, стали в Кастилии расхожей зимней одеждой. По вечерам Тео рассказывала Сиприано о том, как шли дела, и представляла полный денежный отчет. Таким образом она приобщалась к торговле и приобретала вкус к ведению счетов.

Мир, воцарившийся в семье, вернул Сиприано свободу, и месяц спустя, когда сентябрь уже перевалил за половину, он побывал на новой проповеди доктора Касальи, посвященной себялюбию католиков, которому он противопоставлял самоотверженность Христа-страстотерпца. В этот вечер Доктор был очень суров. Он говорил о безобразиях, творившихся в монастырях, у которых были свои вассалы, о прелатах, считавших себя господами, и о епископах, предающихся пьянству и разврату. Но вот Касалья подошел прямо к сути и заговорил без обиняков. Среди слушателей пронесся ропот недовольства и недоверия, но именно в этот момент Доктор кстати вспомнил о Сиснеросе, исповеднике Католической королевы, человеке, который в свое время также восстал против этих пороков и которому верующие, — сказал доктор, — должны подражать.

Сиприано отправился к дяде Игнасио и попросил экземпляр «Энхиридиона» Эразма. У него было подозрение, что Доктор не упомянул Эразма намеренно и, напротив, использовал имя Сиснероса как завесу, следуя тому простому соображению, что у народа о Сиснеросе осталась добрая память. Он открыл книгу сразу после ужина и медленно, вникая в каждое слово, ее прочел. Когда свет лампы начал тускнеть, Сиприано захлопнул книгу. Он ее дочитал. Его охватило уныние. Он сознавал недостаточность своего образования для того, чтобы обсуждать основные положения труда Эразма: действенность крещения, исповедь на ухо священнику, свободу воли. Но он почувствовал главное: несогласие автора с общепринятыми взглядами, его тревогу и сомнение. Сальседо спал плохо, беспокойно, зная теперь, что есть другой мир, отличный от того, в котором он обитает, мир, который ему, возможно, следовало бы знать.

Рано поутру он отправился в Педросу. Тео он доверил тете Габриэле. Она могла бы побыть с Тео на время его отсутствия. Долгими ночами он думал о Педро Касалье и теперь, когда он так нуждался в духовном наставнике, ему пришло в голову, что, возможно, Касалья справился бы с этой задачей. Он не выносил косных духовников, любителей выслушивать в исповедальнях чужие секреты, а Педро Касалья ему казался человеком надежным и откровенным, которого не нужно было упрашивать стать его духовником.

На этот раз они впервые отправились на прогулку в Вильялар по пути, протоптанному по уходящему за горизонт жнивью. В геометрии пространства не доставало виноградников, которые создавали бы четкую перспективу. Сиприано спрашивал себя, может ли священник указать правильный выход из любой ситуации. Печальное жнивье, опустошенность полей были созвучны его внутреннему беспокойству. Сальседо признался священнику на исповеди в том, что, прослушав суровую проповедь его брата, направленную против пороков церковников, прочел «Энхиридион» [98].

— Одно было следствием другого?

— Что-то вроде того. Мне хотелось знать, чем он вдохновлялся.

— И вы, наконец, нашли источник?

— Брат вашего преподобия использовал Сиснероса как прикрытие, но в действительности он черпал у Эразма. Ясно, как день. Наверняка он делал это, чтобы пригасить ропот недовольства среди слушателей.

Педро Касалья с любопытством разглядывал его невыразительный профиль.

— И какое впечатление на вас произвел «Энхиридион»?

— Слабости и безнадежности, — сказал Сальседо. — Как известно вашему преподобию, книга сыровата.

— А какое издание вы читали?

— В переводе Фернандеса Мадрида, каноника из Паленсии.