Две жены господина Н. - Елена Ярошенко

— А куда же мы отправимся превращать наш день в сказку? — весело спросил он. — Поехали в какой-нибудь хороший ресторан — в «Эрмитаж», в «Метрополь»… «Прагу» не предлагаю — она рядом с ненавистными нам номерами «Столица»…

— Ой, не напоминай мне о них, Митя! — засмеялась Мура. — Знаешь что. Если хочешь доставить мне удовольствие, поехали в Охотный ряд, в трактир Егорова. Это такое забавное, такое экзотическое место…

— Мура, но это же извозчичий трактир…

— Глупости, извозчики закусывают там на первом этаже. А второй, верхний этаж — для чистой публики. Там бывает в основном купечество, такие, знаешь, старозаветные бородачи, прямо из пьес Островского. А кормят у Егорова очень вкусно. Поехали, Митя!

В нижнем этаже трактира и вправду все было забито извозчиками с красными, обожженными морозом лицами. Они закусывали, не снимая своих толстых синих на ватном подбое армяков. От тарелок с горячей едой, от самоваров и чайников, от дыхания десятков людей под низкими сводами трактира стоял пар, как в бане.

Мура потащила Дмитрия куда-то вверх по лестнице, где в чистых залах для состоятельной публики, тоже жарко протопленных, с низкими сводчатыми потолками, купцы запивали шампанским блины…

В углу, где красным огоньком теплилась лампадка, висел старинный, почерневший от времени образ богородицы-троеручицы. Мура перекрестилась на икону и уселась на черный кожаный диванчик у длинного стола.

— Ты чувствуешь, Митя? Тут русский дух, тут Русью пахнет… А ты придумал — «Метрополь», «Эрмитаж»! Крещение все-таки, мы же с тобой православные люди…

Колычев внутренне усмехнулся. Какой Мура еще, в сущности, ребенок!

К ним уже спешил половой в белой русской рубахе с красной опояской.

— Вечер добрый! С праздничком, господа почтенные! Чего покушать желаете? Икорки, семужки, блинков? К закусочке можно графинчик домашнего травничку подать, а к ушице — хересу, херес на редкость хорош…

— Вы нам еще наваги подайте, у вас ее готовить умеют. А к наваге тоже хересу, раз уж он так хорош…

Мура перехватила инициативу и сама отдавала все распоряжения касательно обеда, а Дмитрий только удивлялся — она вела себя так уверенно, словно часто доводилось ей обедать в подобных местах и все тут было Муре хорошо знакомо.

«Играет в купчиху, — подумал он, улыбаясь. — Какая она все же забавная… И какая красивая!»

Глава 19

Апрель 1906 г.

Выслушав рассказ Савина о событиях в Москве, Азес отнесся к нему с большим недоверием.

— Не понимаю, как вы могли так легко отказаться от дела, в которое вложили столько сил, — произнес он, лениво роняя слова. — Ты говоришь — за вами следили… Сомнительно это, братец, сомнительно! Если бы следили, то наверняка и арестовали бы. Но у страха глаза велики… Ничего толком не проверили, не узнали — и пустились наутек. Поторопился ты уехать из Москвы, Борис, поторопился.

Савин был готов к таким подозрениям. Он принес с собой номер «Нового времени», в котором была напечатана заметка, расписывающая московские события в самых унылых тонах. Шайка злоумышленников-де приготовляла покушение на адмирала Дубасова, но благодаря самоотверженным действиям полиции заговор был своевременно раскрыт, членам шайки же удалось скрыться.

Савин молча с гордым видом протянул лист с заметкой Азесу. Вот пусть посмотрит и поймет наконец, какой опасности они избежали и как ловко ухитрились провести полицию…

Пыхтя папироской, Азес пробежал глазами отчеркнутые строки.

— Ну, может, там что-то и было, а может, брешут, как всегда… Пережди несколько дней и поезжай обратно в Москву. Дело нужно закончить.

Савин на секунду онемел. Да что же это такое, издевается Азес над ним, что ли?

— Знаешь что, — заговорил он наконец с обидой, — по-моему, посылать меня снова в Москву означает подвергать московскую организацию напрасному риску! (Вот так, не его, Савина, жизнь, а деятельность организации — это звучит достойнее!) К тому же, проводя слишком много времени в Москве, я реже, чем того требует покушение на Дурново, бываю в Петербурге. А ведь на мне еще и ликвидация Татаринова висит… В интересах дела я предлагаю заменить меня кем-то в московской группе, если есть такая возможность. (Савин даже придумал уже, кто именно должен заменить его в Москве — идея была на редкость удачной.) Вот ты, между прочим, ни разу за это время в Москве не был, тебя тамошние шпики не знают… Будет во всех смыслах гораздо целесообразнее послать в Москву тебя! (И пусть попробует отвертеться! Критиковать чужую работу каждый может, а пойди-ка на практике подготовь хорошее покушение!)

Азесу такой поворот разговора не понравился.

— Нет уж, поезжай ты. К тебе привыкли товарищи, и ты будешь более полезен, чем я.

— Ты товарищам тоже не чужой. Я уже сказал, мне ехать нельзя, я считаю такой риск неразумным. Да и вообще, из тех, кто работал со мной в Москве, нужно заменить всех, кого возможно.

— Что ты несешь? Кого заменить? Миллерова? Братьев Гноровских? Они хоть знают генерал-губернатора в лицо, а другим придется начинать с нуля на пустом месте.

— Ну ладно, эта троица пусть едет, каждый из них все равно был готов положить жизнь в этом теракте. Но возглавить операцию на этот раз придется тебе.

— Ладно, я поеду в Москву, — с неохотой процедил Азес.

Покушением на министра внутренних дел Дурново в Петербурге занимались две самостоятельные группы, хоть одной из них должно было повезти.

Боевики, переодетые в извозчиков, разносчиков, газетчиков и уличных торговцев, пытались отследить передвижения министра по Петербургу, чтобы в удобный момент кинуть бомбу в его экипаж. Но удача пока никому из них не улыбнулась.

— Ну не дается нам Дурново, — рассказывал Савину боевик, известный всем под кличкой Адмирал. — Не поймешь, где он ездит и как… А вот Лауница я много раз видел и шлепнуть мог легко. Может, Лауница уберем, чего его беречь? Какая, хрен, разница?

Исключительная ненависть, которую Адмирал питал к петербургскому градоначальнику генералу фон дер Лауницу, была хорошо известна всем. Почему-то именно Лауница Адмиралу больше всего хотелось убить, и он давно подбивал членов петербургской боевой группы устроить на него покушение.

Савин подумал-подумал и дал свое согласие. И вправду — какая разница? Убийство Лауница, хоть на съезде речь о нем и не шла, тоже будет громким делом.

А главное — в этом деле Адмирал проявит больше энтузиазма. Когда человек работает с огоньком, у него и успехи лучше. Ясно, что дни фон дер Лауница теперь сочтены… На носу уже открытие Государственной Думы, а по всем запланированным покушениям одни провалы да накладки, эффект нулевой, и ни одного шумного дела… Нужно срочно, прямо-таки немедленно разыскивать Медведя, а то ко всем проблемам еще и Татаринов до сих пор жив.

Покушение на Дубасова, проведенное наконец 23 апреля в Москве под руководством Азеса, тоже нельзя было назвать удачным.

Адмирал Дубасов, отстояв обедню в Успенском соборе в Кремле и навестив в Кремлевском дворце заведующего дворцовой частью графа Олсуфьева, сел в свою коляску и поехал к себе на Тверскую в генерал-губернаторский дом. Сопровождал Дубасова молодой драгунский корнет граф Коновницын, находящийся при адмирале в качестве адъютанта для исполнения поручений. Когда коляска Дубасова поворачивала из Чернышевского переулка на Тверскую, ей наперерез бросился молодой флотский офицер.

В морскую форму был наряжен Борис Гноровский. В руке он держал бомбу, спрятанную в коробку из-под конфет.

«Конфеты» были упакованы так, как обычно это делают в дорогих кондитерских, — красивая оберточная бумага, ленточки, бантики, под ленточку воткнут цветок… Ну, собрался молодой флотский с визитом к даме сердца или старенькой тетушке, ничего другого и не подумаешь!

Добежав по мостовой до экипажа Дубасова, Гноровский с силой швырнул бомбу под колеса. От взрыва поднялось густое облако дыма и пыли, а взрывная волна оказалась столь сильной, что не только в генерал-губернаторском доме, но и в соседних лопнули стекла, засыпав мостовую мелкими осколками.

Выброшенный взрывом из коляски Дубасов получил только несерьезные ушибы. Зато молодой граф Коновницын, мальчишка-корнет, у которого был буквально вырван левый бок, повреждено лицо, поранены руки и перебиты ноги, скончался на месте.

От ран пострадало также множество посторонних — кучер Птицын, управлявший коляской, дворник, случайные прохожие; часовой, стоявший у входа в генерал-губернаторский дом, получил сильную контузию и разрыв барабанных перепонок. Кроме того, испуганные лошади понесли и затоптали городового…

Тело Бориса Гноровского с размозженным черепом было также найдено на месте взрыва.