Богачи - Юна-Мари Паркер

Но сегодня все настолько вымотались и издергались, что готовы злиться на себя и весь белый свет. В такой ситуации о плодотворной работе речи быть не может. Завтра всех ждет новая репетиция, а пока актерам необходимы плотный ужин и крепкий сон. Тиффани по собственному опыту знала, что только два этих лекаря способны вернуть уставшему человеку чувство юмора.

— Тиффани, тебя там спрашивают, — крикнул ей с самой верхотуры знакомый осветитель.

— Меня? — удивилась она. — Кто же?

Светловолосый парень с насмешливыми глазами улыбнулся и ответил:

— Мне очень жаль разочаровывать тебя, дорогая, но это всего лишь твоя мать.

— Мать? Что за черт! — Тиффани посмотрела на часы. Что, интересно знать, могло понадобиться от нее матери поздним вечером в театре? Уж не стряслось ли еще чего-нибудь?

— Не знаю. Во всяком случае, мне передали, что к тебе пришла миссис Калвин, — добавил осветитель.

Тиффани бросилась к проходной и застала там охранника Эдди. Он, лениво перекатывая жвачку, в полном одиночестве смотрел по телевизору бейсбольный матч.

— Эдди, мне сказали, что моя мать здесь. Она уже ушла?

Эдди оторвался от телевизора и лаконично ответил:

— Насчет матери мне ничего не известно.

— Но…

— Вас спрашивала миссис Калвин.

Тиффани недоуменно огляделась и только тогда заметила женскую фигуру в полумраке проходной. Девушка в ярко-розовом платье и с высоко подобранными в пучок темными волосами стояла в отдалении, подперев плечом стену. Она оглядела Тиффани с головы до пят, и на ее губах появилась усмешка.

В памяти Тиффани вспыхнул образ девицы, которую они с Грегом видели в клинике у Закери, и в следующий миг ей все стало понятно. В проходной повисла тишина, которую через некоторое время нарушила Смоки.

— Это я миссис Калвин. Миссис Закери Калвин, — сказала она, горделиво выпрямившись. Смоки репетировала эту встречу перед зеркалом весь вечер и теперь была уверена, что говорит и держится как подобает настоящей великосветской даме. — Я подумала, что нам не помешает встретиться.

Смоки плюнула на окурок своей сигареты, прежде чем бросить его на пол и растоптать каблуком модельной туфельки. При этом она ни на мгновение не упускала из виду собеседницу.

— Вы вышли замуж за моего брата? — надломленным голосом спросила Тиффани.

— Разумеется! А почему бы и нет? — усмехнулась Смоки и, заняв прежнюю позицию у стены, вызывающе выставила вперед бедро. — Я единственный человек, кому есть до него дело.

— Это неправда! — Ярость окрасила щеки Тиффани, а ее глаза презрительно сощурились. — Нам есть до него дело, поэтому мы и отправили его в клинику. Я все время с ума схожу от неизвестности. Мы… Я пыталась найти вас… Я знала, что это вы помогли ему бежать!

— Я и не отпираюсь. Уж больно плохо ему было в этой дерьмовой дыре. — Смоки напрочь позабыла о том, что собиралась изображать из себя леди. — И знаешь, что я тебе скажу? Закери счастлив со мной.

— И вероятно, снова принимает наркотики, — резко заметила Тиффани. — Разве вы не знаете, что говорят врачи? Если он не откажется от них, то погибнет через пару лет.

— Ладно заливать! — рассмеялась Смоки. — Тоже мне, моралистка отыскалась! Строит из себя неизвестно что… Можно подумать, я не знаю, что все вы в театрах наркоманы!

Тиффани набрала полную грудь воздуха и… заставила себя успокоиться. Главное, не выйти из себя. Тогда с помощью этой девчонки можно выйти на Закери.

— Где вы сейчас живете? — спросила она как можно более небрежно.

— У меня. Но это временно, пока мы не найдем что-нибудь поприличнее. Ведь Закери привык совсем к другой обстановке.

— Еще бы, — тщетно стараясь избежать сарказма в тоне, сказала Тиффани. — Так чем обязана удовольствию видеть вас?

— Зак отправил меня к вам потому, что у вас хорошие отношения с родителями. Заку уже исполнилось восемнадцать, и он хочет получить причитающиеся ему деньги от отца. Вот мы и подумали…

В груди у Тиффани клокотала ярость. Она всегда готова помочь Закери. Она все сделает для своего младшего брата. Но в эти игры играть не станет!

— Хорошо, — с улыбкой ответила Тиффани. — Когда я могу навестить вас? Я не виделась с Закери с тех пор, как в последний раз навещала его в клинике.

Смоки глубоко задумалась, так что лоб ее прорезали морщины.

— Зачем вам наш адрес? — спросила она наконец.

— Как же я смогу вам помочь, если не буду знать, где вас искать? Вам ведь нужно мое содействие, не так ли?

Смоки кивнула. В словах Тиффани был резон. И потом, ей понравилась новая родственница — что ни говори, сразу видно голубую кровь.

— Мой дом на пересечении Двадцать первой улицы и Девятой авеню.

Тиффани записала адрес в блокнот.

— О'кей! Я зайду завтра около восьми. Раньше не получится, я работаю.

— Как угодно, — сказала Смоки и пожала плечом. — Я только не могу понять, зачем вы вообще работаете, если и без того могли бы жить как настоящая леди. Как ваша сестра, например, о ней в газетах каждый день пишут.

— Мне это нравится, — просто ответила Тиффани и убрала блокнот в сумочку. — Сейчас я должна идти. Увидимся завтра. Кстати, как вас зовут?

— Смоки. До замужества я была О'Мэли. И не забудьте захватить с собой немного наличных, а то мы сидим на мели. На то, чтобы вытащить Закери из больницы и привести его в чувство, ушли все мои сбережения. Я не собираюсь содержать его и дальше. — С этими словами Смоки развернулась и ушла, и только стук ее каблуков какое-то время раздавался в темноте, а потом потонул в реве ночного Бродвея.

Облако невыразимой грусти окутало Тиффани, оставшуюся в одиночестве у служебного входа в театр. Она старалась совместить в своем сознании того Закери, которого знала всю жизнь — беспечного, добродушного подростка, и одурманенного наркотиками человека, женившегося на потаскухе. Почему он так быстро и необратимо изменился?

Тиффани было шесть, когда родился брат. Она любила прокрасться в детскую рано, когда все еще спали, и подолгу разговаривать с ним, любуясь его улыбкой. Тиффани помнила его пятилетним, когда он гонял по пляжу в Саутгемптоне разноцветный мяч, крича от восторга и мелькая загорелыми коленками. А разве можно забыть то Рождество, когда ему, двенадцатилетнему, отец подарил роскошный музыкальный центр? Как тогда сверкали от счастья его глаза! Они с Морган купили ему несколько дисков с популярной музыкой, и он трое суток подряд изводил родителей своей любимой вещицей «Мельницы на ветру».

Тиффани брела домой, и по щекам у нее текли горькие слезы. Последнее ее воспоминание о Закери так не вязалось со всеми предыдущими. В клинике ее встретил чужой, озлобленный человек, враждебно настроенный против своей семьи, вожделенно ожидающий прихода этой потаскухи с дозой наркотика.