Мать Мария (1891-1945). Духовная биография и творчество - Г. Беневич

Заключение ко второй главе

Религиозно–философское наследие матери Марии, как видно даже из его краткого обзора, представляет собой заметное явление русской религиозной мысли. Большинство из затронутых ею тем – софиология, богословие творчества, анализ тоталитаризма и демократии, богословие любви к ближнему, судьбы Церкви, России и еврейства – получили у нее оригинальное осмысление. Все эти темы традиционны для русской мысли, но именно у матери Марии (как до нее, быть может, только у А. С. Хомякова) мы находим единство теоретической мысли и жизни – слова и дела, что придает ее словам особую весомость.

К какой бы теме не обращалась мать Мария, ее теоретическая мысль всегда исходила из христианских ценностей и двух главных заповедей любви – к Богу и ближнему. На основе такого подхода, верности Евангелию, ей удалось преодолеть многие соблазны русского космизма и софиологии, дать позитивный взгляд на возможность сочетания творчества и аскетизма. Она сумела правильно оценить тоталитаризм, выявить его духовные корни.

Ее последние произведения содержат в себе не только глубокий анализ современности, но и прозрение в будущие судьбы России и мира. Многие из предложенных матерью Марией ответов на вопросы русской философии актуальны до сих пор. Не случайно споры о ее наследии не утихают, и интерес к нему не ослабевает[463]. Находясь среди таких выдающихся религиозных мыслителей, как о. Сергий Булгаков, Н. Бердяев, Г. Федотов и др., мать Мария, испытав определенное влияние с их стороны, в конце жизни проявила себя как самостоятельный мыслитель. Более того, наше исследование позволяет поднять вопрос о выдающемся месте матери Марии среди русских религиозных мыслителей, о ее влиянии на них. Особый интерес представляет ее оригинальный подход к наиболее трудной для русской мысли"софиологической"проблеме, этого камня преткновения для большинства русских философов[464].

Мысль матери Марии развивалась в контексте кризиса гуманизма – веры в человека – и кризиса веры. Она вполне отдавала себе в этом отчет[465] и именно потому во главу угла своих богословских и философских работ поставила заповеди любви к Богу и человеку – их неразрывное единство.

Не все в мысли матери Марии вызывает согласие, не все в ней доведено до последней ясности. Ее произведения несут на себе еще некоторые не вполне изжитые"родовые черты"русской религиозно–философской мысли – нео–народничества, смешения Церкви и мира, Церкви и культуры, народа и Церкви. Преодоление этих заблуждений не было для матери Марии легким делом. Сам способ ее мышления с привлечением символов (таких, как меч и крест) не может удовлетворить тех, кто приучен философствовать в"понятиях". Но такова особенность мысли матери Марии, именно она помогла ей подойти к решению ряда сложнейших религиозно–философских проблем, опираясь на Евангелия и язык Церкви, в которых тоже немало образов и символов. Наша задача и состояла в том, чтобы понять этот язык.

ГЛАВА III: О ПОЭЗИИ МАТЕРИ МАРИИ

Поэтическое творчество матери Марии представляет собой уникальное явление в русской культуре и истории Церкви. Дело не только в том, что мать Мария, будучи монахиней, писала стихи[466] (само по себе это могло бы быть и курьезом – кто только не пишет сегодня"религиозных стихов"), но в том, что ее лучшие стихи – это точное и яркое свидетельство ее жизни, пройденного ею духовного пути. Установка на соединение христианства и творчества была у матери Марии одной из основных. Не всегда это сочетание оказывалось удачным, но в тех стихах, где творческое изменение ее личности происходило не только"в духе", но и в"слове", мы имеем уникальное свидетельство жизни матери Марии, ее духовных борений и опыта любви. Это свидетельство и будет предметом нашего исследования. В центре для нас – не столько поэзия как эстетическое явление, сколько та"весть", что содержится в стихах матери Марии. Настоящая глава является дополнением к исследованию духовной биографии и религиозно–философского наследия матери Марии, уточняет и проверяет ранее сделанные выводы с опорой на такое свидетельство, как стихи. Вместе с тем, мы будем говорить и об особенности поэтического творчества матери Марии. Речь пойдет о стихах 1927–1942 гг., о которых мы до сих пор почти не говорили.

1. Тетрадь стихов Е. Скобцовой (матери Марии) 1927–1933 гг.

После периода поэтического молчания, длившегося с 1917 по 1927 г., после"огненного покаяния"и прихода в Церковь, к Е. Скобцовой вернулся и поэтический голос. По свидетельству Б. Плюханова, стихи, написанные в 1927–1933 гг., были собраны в одну тетрадь (далее – "Тетрадь"), которая состояла из 12 разделов:"Люди","Земля","Города","Ханаан","Иное","В начале","Вестники","Мать","Покаяние","Смерть","Ликование","Мир"[467]. К сожалению, до сих пор"Тетрадь"в своем первоначальном виде не опубликована, стихи из нее разбросаны по разным изданиям. Мать Мария включила часть стихов из"Тетради" – меньше половины – в сборник 1937 г., в котором только два раздела – "О жизни"и"О смерти". Кроме того, часть стихов, вошедших в"Тетрадь", написаны до пострига, а часть – после, и далеко не все датированы, так что зачастую невозможно определить, когда они писались. Несмотря на эти текстологические трудности, попробуем сказать об основных темах стихов"Тетради", что чрезвычайно важно для понимания духовной биографии матери Марии.

Раздел "Люди" состоит из стихов, написанных под впечатлением от встреч Е. Скобцовой, бывшей разъездным секретарем РСХД, с русскими эмигрантами, рассеянными по Франции. Под стихами указаны места, где они писались: Марсель, Тулуза, Страсбург, Ницца, Монпелье, Мец, Лион, Тамарис, Ним, Гренобль, Безансон, Клозон, или просто – "поезд". Сегодня многие из этих городов вызывают ассоциации с чем‑то курортно–туристским, по крайней мере – благополучным, тогда же это были места бедствия русских эмигрантов. Возвращаясь в Париж после одной из таких поездок, Е. Скобцова писала:

Была я средь такой метели,

Средь злобных, злобных вьюг,

Где даже ангелы не пели,

Где сомкнут адский круг. (172)

"Метель" – символ страстей у А. Блока – приобретает смысл людских страданий. Вид людского страдания, душевных и физических мук мог бы подавить кого угодно, но для Е. Скобцовой со–пребывание с людьми в их аду и благовествование в нем было возможно благодаря вере и духовной собранности:

Здесь воронка к самой преисподней,

Скат крутой до горестного ада…

Помнить о любви Господней

И молиться надо. (124)

Одна из главных тем раздела"Люди" – обретение лика Христова, открывающегося в ближних. Романтизм и иллюзии старого народничества изживаются через христианский реализм, в котором сначала открывается правда жизни, какова она есть:

Искала я мечтателей, пророков,

Всегда стоящих у небесных лестниц,

И зрящих знаки недоступных сроков,

Поющих недоступные нам песни.

И находила нищих, буйных, сирых,

Упившихся, унылых непотребных,

Заблудшихся на всех дорогах мира… (175)

А затем в этой правде, несмотря на нее, открывается Божественная истина:

Нет, лишь с тех пор я, как дух мой прозрел,

Вижу такое средь язв и средь гноя,

Преображение вижу я тел,

Райские крылья земного покоя. (209)

Вероятно, это и значит видеть образ Божий в человеке. Речь идет не только о теоретическом знании того, что человек создан по образу Божию, но и о реальном видении этого:

Я вглядываюсь вам в глаза

И вижу тишь природы доброй,

Христов нерукотворный образ,

Которого вы образа. (208)

При этом Е. Скобцова проверяет себя, не является ли ее любовь к ближним"компенсацией"личной потери после смерти дочери:

К каждому сердцу мне ключ подобрать.

Что я ищу по чужим по подвалам?

Или ребенка отдавшая мать

Чует черты его в каждом усталом? (209)

Но сама же отвергает это – в страдающих русских людях она видит образ Христов, ибо"в каждом страждущем по евангельскому учению в униженном виде пребывает Христос".

Тем не менее, недостаточно просто увидеть в другом образ Божий. Подобно героям изложенных ею в"Жатве Духа"житийных повествований, Е. Скобцова вступает в борьбу за души своих ближних. Из ценности каждого человека как образа Божия вытекает, что он принадлежит Богу, а не миру сему и его князю, способному поглотить кого угодно рутиной повседневности и борьбой за существование ("Тоска и беспутная тяжесть. / Работай, трудись и трудись. / Никто на земле не покажет / Дорогу широкую ввысь").

Свою деятельность среди русских эмигрантов Е. Скобцова понимала как несение благой вести; после принятия монашества она будет оправдывать свое пребывание в миру необходимостью благовествования, о котором говорится уже в последовании иноческого пострижения (малой схимы):"Сестра наша… обувается в сандалия, во уготовление благовествования мира". При этом"благовестительство"понимается ею как воинское служение, борьба за душу человека с духами зла, служение ангельское: