Мать Мария (1891-1945). Духовная биография и творчество - Г. Беневич

Непосредственно перед встречей с Исавом, Иаков"боролся с Богом"(см. Быт. 32, 22–31). Это то самое борение, после которого Иаков получил имя Израиль, и которому мать Мария посвятила несколько очень важных стихов в сборнике 1937 г. Вслед за матерью Марией, мы поняли это"борение с Богом"Иакова как образ Распятия (см. главу I, и подробнее – главу III. 3). Верное отношение к брату, питавшему зависть и вражду, возможно лишь через"подражание Христу", распятие ради спасения ближнего. В этой жертвенной любви Иаков (т. е. Церковь) подтверждает свое первородство и свое имя Израиль.

В"Размышлениях"мать Мария пользуется и другой метафорой, объясняя свое понимание отношений между Церковью и евреями."Мне вспоминаются две знаменитые статуи Страсбургского собора – ветхозаветная и новозаветная церкви. На глазах ветхозаветной повязка и посох ее сломан. Зрячая и сильная своей правдой новозаветная Церковь должна суметь снять повязку с глаз своей сестры. Думается, что нива уже побелела и ждет только делателя жатвы. А князь мира сего всеми мерами готовит этих делателей жатвы, проводя между собою и ими неодолимую черту, изгоняя их из своего земного града, из своих Содома и Гоморры, над которыми должен пролиться серный дождь"[436].

Снова ключевая для матери Марии тема"жатвы Духа". Весь отрывок чрезвычайно важен. Образ Страсбургского собора и самого Страсбурга встречается у матери Марии много раз, ему посвящено несколько стихов в"Тетради"(см. подробнее главу III. 1), теперь он возник в"Размышлениях", наконец, мы находим его в пьесе–мистерии"Солдаты", где немецкий офицер называет Страсбург"одним из заповедных городов, / Который вновь Отечеству достался"[437]. В Страсбургских стихах 1931 г. мать Мария предчувствовала, что с этим городом будет связано что‑то важное и страшное в ее судьбе:

О, город, город, что‑то здесь случится,

Со мной случится, – не избегну я[438].

Другим важным моментом, связанным со Страсбургом в этих стихах, было гнетущее впечатление от не совершающейся Пасхи, когда время течет, а Новая жизнь так и не рождается:

Зеленовато–сер и мутно–вял канал,

Прибрежные кусты отражены в цветеньи.

О, ангел вечности, еще ты не устал

Считать, считать, считать текучие мгновенья[439].

И вот теперь, в контексте разговора об отношении Церкви и евреев и образа двух статуй Страсбургского собора, мать Мария снова обращается к теме времени и рождения Нового. Юноша, символизирующий в пьесе Новый Завет[440], говорит Старику–еврею и одновременно присутствующему в этой сцене немецкому офицеру о двух статуях Страсбургского собора:

Пусть слушают, имеющие уши,

Но удивлюсь я, если ты услышишь.

Весь Божий мир и все пути людские

Разделены меж сестрами навеки.

Незрячая все прошлое вместила,

Другая – будущего Госпожа.

На что офицер замечает:

Что было и что будет – пусть. Сегодня –

Не этим сестрам – нам оно подвластно.

А Юноша ему отвечает:

Сегодня – грань между двумя мирами,

И этой грани в самом деле нету.

Ты не успел свои слова обдумать –

Они уж сказаны, они уж в прошлом.

Немногого ты хочешь в жизни, если

Лишь настоящее в ней бережешь[441]. (334–335)

Этот короткий отрывок из мистерии показывает, что тема отношения Церкви и евреев имела для матери Марии глубокое метафизическое измерение, связанное с философией времени. Согласно этой философии, есть"ветхое"начало, распространяющееся на прошлое (его она связывает в первую очередь с еврейством), и новое – устремленное в будущее (оно связано с Церковью). Кроме того, есть то, что претендует быть настоящим, якобы единственно подлинно существующее. Хозяином этого"настоящего"тщится быть немец–нацист (хозяин мира). Но в действительности, как замечает Юноша, такое"настоящее", а значит и власть над ним – эфемерно. Подлинным настоящим обладает тот, кто связывает прошлое с будущим,"ветхое"и"новое".

Такое настоящее принадлежит Христу, на Кресте которого исполнился Ветхий Завет и был заключен Новый. Христу принадлежит вся история – все прошлое и все будущее (Он – Царь мира, Мессия). Крест объемлет всю историю человечества, связывая все прошлое со всем будущим. Эта связь времен – подлинное Настоящее – принадлежит Христу, а не князю мира сего, власть которого над миром (как и его слуг) упразднилась через Крест. Поэтому именно ко Христу обращается Юноша с молитвой о том, чтобы гонения, претерпеваемые евреями (от"дерзновенной руки"), через крест, принимаемый добровольно христианами для спасения евреев, соединили бы"прошлое" – с"будущим", открыли бы евреям правду Креста:

Благослови, Господь, благослови.

Вели, чтоб дерзновенная десница

Во имя распинаемой любви

Двум сестрам помогла соединиться.

Благослови, Владыко, подвиг наш –

Пусть Твой народ, пусть первенец твой милый

Поймет, что Крест ему – и друг и страж,

Источник вод живых, источник силы[442]. (336)

Вольно принимаемое страдание упраздняет насилье, делает бессильным само зло. Пророчество Е. Скобцовой о"Страсбурге"(по созвучию – "городу страстей") оправдалось. Некогда в этом католическом городе, противостоя гордыне, воплощенной в Страсбургском соборе (где Церковь надмевается над синагогой), Е. Скобцова молила Бога о благодати смирения:

Не знаю я – камень иль пепел то серый –

Дай соблюсти мне смиренное сердце[443].

Тема пепла и серы, как будто предвещая пепел крематория, встречается и в мистерии"Солдаты". Там она, однако, вплетена в апокалиптическое голгофское видение, связанное с Распятием Христовым и мольбой о том, чтобы мытарства еврейского народа наконец прекратились и вместе с исходом Церкви из"Содома, над которым должен пролиться серный дождь", совершился и последний исход евреев – ко Христу:

Благослови, распятый Иисус.

Вот у креста Твои по плоти братья,

Вот мор и глад, и серный дождь и трус –

Голгофу осеняет вновь распятье.

Благослови, Мессия, Свой народ

В лице измученного Агасфера.

Последний час, последний их исход

И очевидностью смени их веру[444]. (336)

Последние слова – это мольба о том, чтобы вера евреев (иудаизм) сменилась узрением ими подлинного Лика Христова. Агасфер – вечный Жид – образ еврейского народа, не находящего себе пристанища, скитающегося по лицу земли подобно Каину, убившему брата. Как мы уже отмечали в первой главе, он является у матери Марии, продолжением образов Мельмота из"Мельмота–Скитальца"и Скитальца из пьесы"Анна". Но если Мельмот изображал русского интеллигента, оторванного от народа, а Скиталец – русского, выброшенного за пределы Родины, то теперь для матери Марии настало время спасения и взятия на себя"вины", то есть судьбы, последнего, архетипического"скитальца" – Агасфера. Спасая евреев, мать Мария разделяет их судьбу ради спасения их от того договора с дьяволом, по которому они, предпочтя земное царствие небесному (ср."нет у нас царя, кроме кесаря"), обрекли себя на ад на земле. В контексте творчества матери Марии, сопоставления Агасфера со Скитальцем из"Анны", такая трактовка очевидна.

Действие мистерии"Солдаты"происходит в немецкой комендатуре (где совершается своего рода"страшный суд"). Туда один за другим приводят коммунистов, французов–патриотов и несчастных евреев, непонятно как там оказываются Юноша–христианин (его образ, как отмечала Е. Аржаковская–Клепинина, дочь о. Димитрия, напоминает Юру Скобцова[445]) и Старик–еврей. Коммунисты, патриоты (борцы с нацистами) и евреи (жертвы нацизма) офицеру понятны, он относится к ним как к врагам и посылает на смерть. Что касается Юноши, то его речи немцу непонятны, и он прогоняет его и начавшего его понимать Старика, как безумцев, на свободу (духовно они неуловимы). В самом деле, Юноша даже не считает, что немцы – враги, они не делают ничего, что бы не было им попущено Богом, надо только увидеть Промысел Божий и исполнить его. Это произойдет, если христиане вольно разделят страдания евреев, а евреи, увидев смысл Крестной жертвы, примут Христа как своего Спасителя. Тогда враг перестанет быть для них страшен, и они обретут свободу. Вот главная мысль матери Марии. Она же развивается в стихотворении"Два треугольника, звезда"[446] и в мистерии"Семь чаш".

В одной из сцен мистерии среди гонимых евреев оказывается еврей, уверовавший во Христа. Он разделяет судьбу других евреев, но оспаривает еврейскую (иудейскую) концепцию Мессии, говоря о Нем не как о земном Царе и Первосвященнике, который освободит евреев и вернет им прежнюю силу, но как о страдающем Рабе, жертве за людские грехи (ср. Ис. 53). На эти речи ортодоксальный еврей замечает ему:"Ты говоришь не как Израильтянин"[447]. Но для матери Марии он является истинным Израильтянином, поскольку принимает Крест Христов.