Политика - Том Клэнси

В кабинете на несколько минут воцарилась тишина. Башкиров стоял неподвижно, словно каменное изваяние. Глаза Старинова смотрели, не отрываясь, на купола собора, похожие на корону.

– На этот раз, – снова заговорил он, опустив голову, – я хочу быть так же уверенным в своей правоте, как и в дни молодости. Почему рано или поздно нами овладевает чувство неуверенности и мы сходим в могилу, зная меньше, чем в то время, когда были детьми?

Башкиров молчал, глядя Старинову в спину.

– Давай покончим с этим, – сказал он наконец. – Если ты хочешь спросить меня, спрашивай.

Старинов покачал опущенной головой.

– Иван…

– Спрашивай.

Старинов глубоко вздохнул, затем повернулся и посмотрел на Башкирова с печалью в глазах.

– Мне нужно знать, правда ли то, что говорится в докладе, присланном американцами. Если ты действительно имеешь отношение к взрыву в Нью-Йорке, – сказал он, – я хочу услышать от тебя честное и откровенное признание.

– Тебе нужна правда, – голос Башкирова прозвучал, словно эхо.

Старинов снова кивнул. Что-то промелькнуло в глазах Башкирова.

– Если бы я был человеком, который готов умертвить тысячи людей в трусливом террористическом акте, человеком, считающим, что политические соображения стоят выше пролитой крови беспомощных женщин и детей, будь то американцы, русские или невинные граждане любой другой страны, разве можно в этом случае положиться на мое честное слово? Как можно верить тогда в нашу дружбу? Неужели человек, виновный в подобном заговоре против тебя, способный на такой обман, будет колебаться, прежде чем солгать?

Старинов грустно улыбнулся.

– Мне казалось, что это я задаю здесь вопросы, – сказал он.

Башкиров неподвижно замер на месте. Только щека дрогнула в невольной гримасе, но больше ничто не выдало его чувств. Затем он заговорил снова.

– Я скажу тебе всю правду, Володя. Я никогда не скрывал, что не доверяю американскому правительству, всегда отрицательно относился к твоей политике открытых дверей для американских инвесторов. Я по-прежнему верю в основные идеалы коммунизма и убежден, что нам нужно поддерживать более тесные связи с Китаем, с которым у нас общая граница, протянувшаяся на шесть тысяч километров.

Обо всем этом я говорил честно и открыто. Однако я с отвращением и ужасом отношусь к терроризму. Являясь членом твоего кабинета министров, я всегда защищал политическую линию правительства и действовал в его интересах. Ты можешь сомневаться в тех моих взглядах, которые расходятся с твоими, но не имеешь права подвергать сомнению мою лояльность и честность. Было бы намного лучше, если бы ты принимал меня таким, каков я есть, со всеми моими достоинствами и недостатками, каким я был на протяжении многих лет нашей дружбы. – Он сделал паузу. Его глаза под мохнатыми бровями смотрели прямо в лицо Старинова. – Я не имею никакого отношения к взрыву в Нью-Йорке. Никогда, ни при каких обстоятельствах я не согласился бы принять участие в таком ужасном преступлении. Ты говоришь о моей чести? Никогда больше я не унижусь до ответа на подобный вопрос. Можешь посадить меня в тюрьму, приговорить к смертной казни или, что еще лучше, выдать меня американцам, которые сделают это без малейших колебаний. Я кончил.

Наступила тишина. Старинов пристально смотрел на Башкирова, очертания его фигуры четко вырисовывались в ярком зимнем свете незадернутого окна.

– На будущей неделе я поеду на Черное море, – сказал он. – Мне нужно побыть одному, чтобы обдумать положение. Соединенные Штаты будут оказывать на нас мощное давление. К ним присоединятся те силы в нашей стране, которые хотят, чтобы мы подчинились им, но мы достаточно сильны и выдержим этот натиск. Что бы они ни предпринимали, мы не сдадимся.

Башкиров едва заметно кивнул.

– Это значит, что нам предстоит огромная работа, – заметил он.

Глава 37

Анкара, Турция, 7 февраля 2000 года

Намик Гази сидел за своим письменным столом, пальцы рук он переплел за головой, ноги вытянул, наслаждаясь теплыми солнечными лучами, бьющими в окно кабинета. На столе перед ним стоял сверкающий серебряный поднос с его утренним стаканом вина, приправленного пряностями, глазированная керамическая чаша с маслинами и искусно сложенная полотняная салфетка. Маслины, выдержанные в масле, были привезены из Греции. Он считал, что греческие маслины лучше испанских и намного превосходят те, что произрастают в его стране. Их привезли только вчера, и хотя они обходилось ему очень дорого, Намик не жалел об этом.

Разве древние не считали маслины даром богов, который предупреждает болезни, сохраняет молодость и мужскую силу? Разве они растут не на оливковых ветвях, считающихся символом мира? Если он постоянно будет иметь такие маслины, а жена и любовница не перестанут время от времени одаривать его нежными ласками, он проживет заключительную треть своей жизни счастливым человеком. Европейские и американские сотрудники, обслуживающие наземный терминал фирмы «Аплинк» многоканальной станции спутниковой связи, расположенной на Ближнем Востоке, шутили над его утренним меню, но что они понимают в этом? Намик считал, что сохранившиеся колониальные предрассудки мешали их человеческому созреванию.

Разумеется, он ничего не имел против них. Намик Гази был благожелательным и великодушным менеджером станции. Он терпел почти всех, некоторые ему даже нравились, а кое-кого даже считал своими близкими друзьями. Артур и Элейн Стайнеры, например, были частыми гостями в его доме, до того как Гордиан забрал их и перевел на работу в Россию. Но даже эта прелестная пара… нет, и они не были гурманами.

Да, западные люди склонны судить обо всем, словно их вкусы в еде, винах и любви основываются на каких-то эмпирических стандартах. Но разве он хоть раз высказал свое отвращение к их ужасной привычке поглощать за завтраком горелую свинину с яйцами? Их пристрастие к кровавому молотому коровьему мясу, которое они едят за обедом и ужином? А вульгарные моды их женщин… Только извращенный ум мог надеть на женскую фигуру штаны. Ах, уж эти западные люди. Как самонадеянно их представление, будто лишь они способны дать всеобъемлющее определение земных наслаждений. Его день начинался и кончался вином с маслинами, а почти все в промежутке между ними занимали труд и борьба.

Задумчиво вздохнув, Гази разжал пальцы, наклонился вперед, выбрал маслину из чаши, положил ее в рот и начал жевать, закрыв глаза от наслаждения, чувствуя на языке божественный вкус.

И в этот момент раздался звонок аппарата внутренней связи. Он отмахнулся от него. Звонок не умолкал, мешая ему сосредоточиться. Гази нахмурился и нажал на светящуюся клавишу.

– Да, в чем дело? – недовольно буркнул он и выплюнул оливковую косточку в салфетку.

– Вам звонит Ибрагим Байяр, сэр, – сказала секретарь. Как всегда, ее голос был приятным и спокойным. Почему он позволяет себе обращаться с ней грубо?

– Я поговорю с ним, Риза. Спасибо. – Он поднял телефонную трубку, испытывая внезапное любопытство. Глава региональной службы безопасности «Меча» получил указание заняться операцией «Политика» от самого Блакберна. Что бы это могло значить? – Добрый день, Ибрагим. Тебе удалось добиться успеха в поисках негодяев?

– Удалось добиться чего-то большего, чем просто успех, – раздался голос Ибрагима. – Мы нашли логово одного из террористов, может быть, даже женщины.

Сердце Гази бешено забилось.

– Где?

– Убежище курдов недалеко от Деринкие. Сейчас я в деревенской гостинице, ее название «Ханедан». Подробности расскажу позже.

– Тебе понадобится подкрепление?

– Потому и звоню. Пришли мне три группы, и чтобы в их числе обязательно был Токай. Операция может оказаться нелегкой.

– Я займусь этим немедленно, – пообещал Гази. – И вот что, Ибрагим.

– Да?

Гази облизнул губы от волнения.

– Будь осторожен, мой друг и брат.

Глава 38

Калпадокш, Юго-восточная Турция, 9 февраля 2000 года

Еще до того, как хетты четыре тысячи лет назад поселились в этом регионе, троглодиты бронзового века рыли тоннели в причудливых вулканических куполах, холмах, пиках и испещренных ущельями горных массивах Калпадокии, создавая там сеть подземных жилищ, которая уходила на многие мили в толщу известкового туфа, обеспечивая жильем сотни людей. Там находились спальные, гостиные и кухонные помещения, а также усыпальницы, емкости для запасов воды, конюшни, складские помещения и винные погреба, размещались лечебницы, храмы и кладбища. Из твердого, но поддающегося обработке камня, высекали входы, балконы, карнизы, лестницы и колонны и даже предметы домашней обстановки – столы, скамейки и ложа для сна. Узкие каналы в стенах между отдельными помещениями позволяли семьям общаться днем и служили надежной системой оповещения на случай тревоги.