Пляска в степи - Виктория Богачева

Неведомо почему, но битва не особо коснулась ее.

— Истек кровью. Стрела жилу разрезала, я не сдюжила остановить, — печально сказала она, показав рукой на Гостомысла.

Горазд поглядел следом за ней вниз: рубашка на кмете была разорвана, обнажая место, куда угодила стрела. Вокруг валялись окровавленные тряпки и кожаные шнурки. Сперва мальчишка помыслил, что ему помстилось. Не спал еще угар после сражения, вот и мерещится теперь всякое. Но он моргнул, а знакомый оберег на тонкой цепочке никуда с груди Гостомысла не исчез.

Отрок вскинул взгляд на князя. Тот медленно склонился над мертвым кметем, снял с его шеи перунов оберег и спрятал в кошель на воинском поясе. Посмотрел на Горазда и одним взглядом велел не болтать.

— Что случилось? — Ярослав Мстиславич указал себе за спину, где в неподвижном оцепенении сидела его невеста.

— Поймал ее кто-то из этих, хотел уволочь, — знахарка нахмурилась, свела на переносице темные брови. — Твой воевода Крут помешал.

— Вот как.

Князь развернулся, а дернувшегося следом Горазда остановила Зима Ингваровна.

— Ты лучше мне подсоби. Никуда твой князь не денется, а то не видишь, как хромает, — сказала она и велела помочь подняться ей с земли.

Нужно было осмотреть других раненых, и первым знахарка направилась к Бажену, которого приметила, еще когда они вчетвером пришли к догоревшему костру.

Боковым зрением Горазд углядел, что князь сидел на бревне рядом с княжной, а та, кажется, плакала, уткнувшись ему в плечо. Мелко-мелко тряслись и подрагивали ее плечи. Смутившись, он поспешил отвернуться. Права, ох, права была матушка, непрестанно ругая его за длинный любопытный нос.

— У тебя-то у самого чего рубаха вся в крови?

— Да так, пустое, — он отмахнулся, мол, мелочь какая.

Взаправду, Горазд и не чувствовал ничего. Так обычно и бывало, говорили старшие кмети и гридни. Боль сразу после битвы никогда не приходит, сперва ты и не понимаешь, что ранен, что кровь хлещет. Это уж много позднее осознание доходит. Потому и важно в самом начале не упустить ничего, понадеявшись, что коли не больно, то можно и не врачевать. Немало добрых воинов такие беспечные мысли сгубили.

— Пара порезов, вот и все.

Вспомнив, как его наставляли, он все же решил сказать. Мало ли что.

— Погляжу, как с дружкой твоим управлюсь, — знахарка одарила его в ответ проницательным взглядом.

Весь оставшийся день прошел для Горазда в заботах и суматохе. Следовало с честью похоронить мертвых. Князь сказал, что они не станут собирать костер и предадут тела земле, и нужно было выкопать для них могилы. Во время налета наемники повредили колеса одной из повозок с приданым, а еще одну и вовсе сожгли. Та сгорела не до конца, и теперь часть кметей перетаскивала с нее уцелевший скарб, пока другие латали сломанные межколесные балки и днище.

Пятеро кметей из молодшей дружины князя Ярослава не увидели тем утром рассвет. Среди них и Гостомысл, к которому против воли Горазд возвращался в мыслях почти весь день, пока копал тупым заступом ямы. Раненых было куда больше, и потому мало кто из кметей мог ему подсобить. Вышата, вон, ходил с перевязанной рукой. Словил ею ночью две стрелы. Горазд сам прогнал его, устав от болтовни.

Видел еще, что воеводе Круту разбили-таки голову. Знахарка накладывала ему повязку и ругала, что поздно пришел, уж когда минул полдень. Мол, ходил как бестолочь с засохшей кровью и оторванным лоскутом кожи. А больше Горазд не расслышал, потому как опомнился и прибавил шаг. Уж кого-кого, а дядьку Крута ему гневить не хотелось.

Уже ближе к вечеру, как управились с повозками, подсобить Горазду пришел воевода Храбр. Мальчишка смутился сперва, мол, негоже воеводе заниматься работой отрока, хорошо, хоть не сам князь! Но воевода в ответ на его увещевания лишь махнул рукой. Они оба были одними из немногих, кто оказался достаточно удачлив минувшей ночью, чтобы не быть всерьез раненым.

Дружина похоронила своих мертвых перед самым закатом. Полагалось, конечно, сложить для них большой костер и справить по ним тризну. Но князь велел иначе. Ништо, как вернутся в Ладогу, принесут Перуну богатую жертву, пройдут обряд очищения, и души мертвых найдут свой путь по Калинову мосту через Смородину-реку.

Кмети стояли подле могил хмурые и молчаливые. Дюже уж поредела дружина с того дня, как покинули они Ладогу, чтобы заключить с Некрасом Володимировичем союз да скрепить его счастливым сватовством. На дядьке Круте и вовсе лица не было. Его-то из царства Морены вытащили, а вот молодых нынче — не смогли.

Украдкой Горазд все косился на княжну. Та стояла чуть поодаль, в стороне и смотрела перед собой немигающим взором. Она куталась в подбитый пушистым мехом плащ, в котором отрок узнал плащ Ярослава Мстиславича, а к ее поясу жалась все еще до смерти перепуганная девчонка, которую отрядили прислуживать княжне. Горазд слыхал, что ее насилу отыскали где-то неподалеку от лагеря. Она убежала туда еще ночью, как началось нападение, и пряталась в траве.

Разбитые, опухшие губы Звениславы Вышатовны покрылись коркой из запекшейся крови, на щеке и скуле виднелся огромный, уродливый синяк. Меньше всего она напоминала нынче княжью невесту. Горазд подумал и тотчас устыдился своих мыслей. Права его матушка, ох, права…

Мертвых наемников они оттащили подальше от своего ночлега, забрали добрые мечи, кинжалы да сняли кошели с воинских поясов, сбросили тела в одну кучу и оставили гнить под солнцем. Ибо иначе не поступают с теми, кто ночью нападает на спящих, мирных людей.

Когда Горазд возвращался к навесу, который они смастерили из уцелевших палаток, его поймал за руку Бажен. Вроде как того трепал жар, но прийти поглядеть, как хоронят мертвых, он все же сдюжил. Лучше б отлежался, больно уж худо выглядел. Глаза запавшие, что две ямы, волосы спутанные, потемневшие от пота и пыли.

Горазд поглядел на него озабоченно и покрутил головой по сторонам, вздохнув. Жаль, батьку его, воеводу, было не видать нигде.

— Ты мне жизнь спас, — без обиняков заговорил Бажен. — Когда остановился, а я на земле валялся под этим… как его… берсеркиером.

Он дышал хрипло и тяжело, каждое слово давалось ему с трудом, и он порой замолкал, чтобы набраться сил. Но воспаленные, покрасневшие глаза Бажена смотрели на Горазда неожиданно ясно.

— Ты меня тоже спас, — смутившись, буркнул отрок. — А батька твой — и вовсе нас обоих. Чего мы, считаться, что ли, станем?

— Да хоть бы и считаться, — Бажен хотел махнуть рукой, но вовремя опамятовался и заместо сжал Горазду плечо. — А я тогда ведь не со зла на