Ода радости - Валерия Ефимовна Пустовая

я срываюсь без предупреждения и в разгар подготовки номера?

Но и она в глубине души знает, что номера готовятся каждый месяц, а часики тикают, и я не то чтобы завалена приглашениями от больших, веселых, гендерно смешанных компаний уникально провести отпуск. И я выпрашиваю этот внеочередной отпуск, и я покупаю неудобный билет из Гамбурга в Москву, чтобы вперед всей компании вернуться и успеть в запланированный, и давно, ежегодный и поэтому некозырный уже отпуск с мамой у бабушки. И я собираю визовые документы по списку, хоть еще не знаю, что оформлять визу мне придется отдельно, буквально за неделю до выезда, и что я едва не доведу мать до нервного срыва, рассказывая ей в роковую пятницу, решавшую всю мою дальнейшую судьбу, что, представляешь, визу мне, говорят, наконец дали, но не довезли, и я все равно, все равно не успеваю ее получить, и что только благодаря волшебной подсказке девушки из кол-центра, предложившей мне поменять срочную доставку на сверхсрочную, я наконец обрету мой паспорт с пропуском в счастливое женское будущее и буду до пяти утра набивать свой старый и только раз использованный по назначению горный рюкзак, а в шесть уже выдвинусь на противоположный конец Москвы, откуда стартует наш вояж и где, вот уж чего я сейчас точно не подозреваю, незримо запустится отсчет жизни нашего сына, так что домой, ко мне, мы переедем только за триместр до его рождения.

Я готова так, как никогда в жизни, и для меня самой это открытие: ведь я приношу эти жертвы не ради любви. Никакой любви тогда еще не было, одни разговоры, во время которых я то и дело внутренне поздравляю себя с тем, как искусно – все-таки литератор – подбираю новые темы, хотя дело просто в том, что мне куда тягостней, чем ему, дается молчание.

Обсудив с коллегой все нюансы, мы пришли к выводу, что тем лучше: я поеду на фестиваль не за ним, который не зовет, а просто чтобы. Потому что, если за ним – слишком велик шанс скататься зря.

Нет, он не глупил в тот день, когда промолчал, прямо-таки глубоко ушел в себя, в ответ на мое признание, что вообще-то я и сама не прочь с ними поехать. «Если человек не делает то, чего от него хотят, это не значит, что он тормоз», – раскроет мне глаза лучшая подруга. Да и все мои несчастные влюбленности в количестве двух штук разве не научили меня, что если мужчина не звонит – значит, он просто не звонит, и более веской причины не ищи?

Что он не тормоз, я пойму только через год, в ходе куда более откровенного и смурного разбирательства, редкого между нами не потому даже, что нам не о чем поспорить, а потому, что двум интровертам, один из которых боится показаться навязчивым, другой же опасается, что ему навяжут, – двум мечтателям, каждый о своем, трудно так долго тереть языками, чтобы вспыхнуло.

Только через год получу я внятное обоснование его тогдашнему, еще и любезному, как оказалось, молчанию.

– Вакен не для романтики, – с уверенностью, что теперь-то я все пойму и приму, разъяснит мне он, – а для угара.

И когда в то, следующее, лето из палатки на одного, которую на этот раз никто не искал среди ночи, он пришлет мне милую весточку, что, мол, я зато ему снюсь, я не растрогаюсь, а испытаю чувство позадиристей.

Тогда же, на первом нашем и единственном, видимо, Вакене, так что про уникальный отпуск я главному редактору, выходит, не соврала, я дошла до точки кипения и выплеснулась на него, старательно не замечавшего меня всю трехдневную дорогу, пока, видимо, не попривык и в «Бургер Кинге» под Гамбургом не попросил лично меня принести еще салфеток.

Признаюсь, я сорвалась, но я ведь предупредила и даже заранее извинилась. Так и сказала:

– Извини меня за то, что я сейчас сделаю, но мне этого очень хочется.

И да, взяла да сделала: выхватила из-под него плоскую подушечку с символикой фестиваля – с ней-то я, беременная, прижимая к постукивающему животу, слетаю на перекладных в Шотландию, и к тому времени подушки эти сняты будут с производства, а наша окажется фамильной редкостью, – выхватила и обрушила ему на лоб со всей силой неутоленной страсти, какой в себе и не подозревала.

Палатку я нашла сама, да, и нашла там по умолчанию удобно устроенное на надувном матрасе узкое лежбище, на котором, вот дела, я не сомкнула глаз всю эту первую ночь. Мужчина живет просто: наработался и спит, но для женщины эта безобидно спящая фигура за спиной – а женщина, конечно, отвернулась напряженным лицом к выходу, независимой спиной к спутнику – настоящая интрига. На каком основании они так обыденно, тесно, близко и горячо улеглись, недоумевает она, и он последний, от кого она надеется получить ответ.

Газ – тормоз, – читывала я про нюансы мужской психологии в его гороскопе. И после выхлопа подушкой в глазах его мелькает понимание. Ну а по пути к стойкам регистрации ему пришлось газануть: взять наконец за руку, когда я, вслед за остальными вступив в глубокую грязевую топь на том, что должно быть дорогой, и целеустремленно замерев посреди, сверкнула в воздухе всплеснувшимися ручками, как чашечка, отставленная от сервиза.

Надо сказать, что заехали-то мы в чисто поле, в глубину непаханой травы, так что удивления достойны были регулировщицы, размечавшие для автомобильных и палаточных стоянок не поддающийся геометрическому делению кусман земли. Нашу машину в очереди на парковку обгоняла полнеющая за деревьями луна, и сразу, как устроились, мы с другой девушкой отправились на поиски очага цивилизации – санузла, помеченного в нашем секторе красной здоровенной рукой со сложенными «козой» пальцами. Девушка была в розовых кедах и светила мобильником, и мы наступали на последние островки травы. Теперь, к полудню нового дня, наш вчерашний переход кажется мне подвигом – душевые, умывальники и фургоны с бургерами и кофе засосало глубоко в серое месиво, по которому фирменной вакенской походкой – как обутые в гири моряки – шествуют женщины с выполосканными волосами и мужики с белейшими полотенчиками в руках.

The holy Wacken land – междулесье, вытоптанное и вымешанное за дни фестиваля. В прошлом году, говорят, была жара, и теперь участникам раздали маски от пыли. Но полил дождь, завыл ветер, застучала палатка, рухнул белый тонконогий тент, и, отстояв очередь за пропуском-браслетом и другими фестивальными атрибутами, мы ломанулись на местный маркет за резиновыми сапогами.