Южнее реки Бенхай - Михаил Домогацких

В ответ на эту просьбу Уэстморленд получил из Вашингтона указание, полностью развязывающее ему руки на использование американских вооруженных сил. «Правительство Соединенных Штатов, — говорилось в секретной телеграмме, подписанной министром обороны, — приняло решение усилить всеми мерами программу умиротворения Южного Вьетнама, включая принятие любых возможных шагов по обнаружению и уничтожению мест концентрации войск и штабов Вьетконга на территории Южного Вьетнама всеми возможными средствами, доступными правительствам Вьетнама и Соединенных Штатов. Вам разрешается использовать войска Соединенных Штатов для укрепления позиций вооруженных сил правительства Вьетнама, когда и как вы сочтете нужным».

Директор Центрального разведывательного управления Рейборн, сменивший на этом посту Маккоуна, писал Уэстморленду, что он дал указание своим представителям действовать в полном согласии с ним, обратив особое внимание на более активное развертывание психологической войны, по вопросам которой генерал Уэстйорленд имеет свои, представляющие интерес, соображения.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

С самого начала года американское командование в Южном Вьетнаме, особенно после прибытия в Сайгон нового главнокомандующего, стремилось создать такое устрашающее военное превосходство над противником, которое, по мнению специалистов, должно было привести его к деморализации, породить страх, заставить отказаться даже от мысли о проведении наступательных операций и дерзких налетов на укрепленные районы и базы. В первую очередь надежды возлагались на авиацию как тактического, так и стратегического назначения. Тяжелые самолеты с военно-воздушных баз в Таиланде и на Гавайях совершали налеты на Северный Вьетнам, обрушивая бомбовые удары на объекты любой значимости — будь то железнодорожный мост или швейная фабрика, электростанция или кирпичный завод: летчики, не задумываясь, подвергали их разрушению. На Юге целями для бомбардировок тактической авиации и бесчисленных эскадрилий вертолетов были деревни, которые якобы укрывали партизан, дороги, каналы, каждая повозка или сампан, потому что они, считалось, везли или продовольствие, или боеприпасы для Вьетконга. Сбрасывали бомбы, выпускали ракеты, вели огонь разрывными пулями по группам крестьян, потому что это, как были убеждены американцы, или люди Вьетконга, или сочувствующие ему, других здесь просто не могло быть. Другие должны были находиться в «стратегических деревнях», или, как они стали называться, в «деревнях революционного развития», откуда не так легко выбраться за пределы колючей проволоки.

Фотографии и кинопленка, запечатлевавшие лихие налеты грохочущих и изрыгающих смертельный огонь вертолетов, показывали бегущих в панике людей, горящие хижины, бушующий огненный смерч; пропагандистский аппарат Вашингтона начал продавать для зарубежного экрана — надо же возвращать хоть часть истраченных денег, — неожиданно стали для Америки опасным обвинительным доказательством о ведении войны недозволенными методами, внесенными в устав Международного трибунала для суда над главными военными преступниками гитлеровской Германии. В государственный департамент стали поступать донесения послов о недопустимости распространения фильмов о войне во Вьетнаме, поскольку они вызывают быстрый рост антиамериканских настроений. Генерал Уэстморленд получил указание опровергнуть убедительными фактами несправедливость обвинений в том, что карательные воздушные акции против Вьетконга будто бы вызывают недовольство населения, а за рубежом сеют неверие в победу американского оружия.

Генерал разослал по вьетнамским деревням специалистов по психологической войне, обязав их собрать мнение вьетнамцев об американских бомбардировках. Очень быстро в его распоряжение были предоставлены убедительные доказательства того, что «вьетнамские крестьяне приветствуют бЬмбардировки, потому что они помогают им избавиться от влияния Вьетконга». Только донесение, полученное Уэстморлендом от какого-то полковника Смита с базы Фусань, говорило о том, что «на голову Америки призывают самые страшные божеские кары за то, что ей мало расстрелов невинных, она еще посылает на их головы бомбы с неба. Акции, которые проводятся под предлогом разрушения опорных пунктов Вьетконга, — писал полковник Смит, — чаще всего, судя по наблюдениям на нашем участке, обрушиваются на мирных жителей, потому что их легче обнаружить и подвергнуть возмездию, чем найти действительный лагерь противника».

— Кто такой полковник Смит? — спросил командующий прибывшего к нему с докладом полковника Мэрфи.

Последнее время Уэстморленд благоволил к Мэрфи.

Видимо, ему нравились острые, не лишенные наблюдении мнения полковника о событиях и о людях.

— Это очень хороший офицер военной разведки, сэр. Могу добавить, что таких не очень много даже в нашей фирме [20],— сказал Мэрфи, думая, что генералу стало что-то известно о Юджине Смите из закрытой информации. — Наш шеф, простите, бывший шеф, Маккоун предпринимал попытки перетянуть его в ЦРУ. Он высоко ценил способности Смита, который за участие в крайне деликатной операции, связанной с Нго Динь Зьемом, был удостоен одной из высших наград Америки. И вручал ему эту награду сам президент Джонсон. У вас есть какие-то планы в отношении Юджина, сэр?

— Я вижу, вас связывают дружеские чувства, не так ли, Джим? — спросил генерал.

— Мы вместе учились, сэр, а это немало. Но самое главное, хотя в нашей фирме и не принято хвалить кого-то, кроме себя, конечно, — Мэрфи улыбнулся, — но полковник Смит, сэр, одна из ярких личностей. Он знает вьетнамский язык, а это, согласитесь, непростое дело. И он знает эту страну. Возможно, — вот видите, я перехожу к настоящему нашему стилю, — он излишне романтично смотрит на нее. Но слабости есть почти у каждого человека, — дипломатично произнес Мэрфи, давая понять, что из числа людей, обладающих слабостями, он, естественно, исключает генерала.

Генерал никак не отозвался на эту тираду. Может, не придал значения ее откровенной направленности, а может, решил не реагировать, уже зная о способности Мэрфи рассматривать каждого как бы через микроскоп, стараясь увидеть в нем черты, не замечаемые другими. Лучше этому язвительному человеку не давать повода для обвинения в нескромности.

— Ваш друг, Джим, — после ваших горячих дифирамбов в его адрес боюсь утверждать определенно, — кажется, ставит под сомнение методы нашей войны во Вьетнаме. Вот почитайте, — генерал передал полковнику записку Смита.

Быстро пробежав ее, Мэрфи вернул со словами:

— Конечно, его мнение некоторым образом идет вразрез с последними указаниями центра, посылать ее туда не стоит, но полковник Смит, сэр, человек в высшей мере искренний и откровенный. Если он что-то написал, значит, написал обдуманно. Вы знаете, он, вернувшись из Вьетнама после того, как Нго Динь Зьем и его брат ушли со сцены, не побоялся сказать своему шефу: «В Сайгоне мы сделали не все честным путем, о чем, возможно, пожалеем в будущем». И шеф выслушал его, не одернул, не топнул ногой, а стал поручать задания, какие давал только самым авторитетным в его глазах офицерам. Вы, я знаю, собираетесь на базу. Если будет время, пригласите Смита хотя бы на коротенькую беседу, и вы сразу поймете, что к мнению этого человека можно относиться серьезно.

— Хорошо, Джим, я послушаю вашего совета, но ходу его донесению я не дам. И еще вопрос: как долго думает ваш генерал отсутствовать в столь горячее время?

Речь шла о шефе ЦРУ в Сайгоне, с которым Уэстморленд почему-то не смог установить хороших отношений. Ни разу в жизни не встречался с ним ранее, никогда и нигде их дороги не перекрещивались, но Уэстморленд почему-то почувствовал, что тот будет мешать ему. Почувствовал по первой обстоятельной беседе, по тому, как тот небрежно, несколько свысока относился к тому, что говорил Уэстморленд. Несколько раз проскользнул в его словах намек, тонкий, гючти неуловимый, на то, что вроде бы он, Уэстморленд, поступил бы более правильно, если бы больше прислушивался к мнению людей его «фирмы», знающих обстановку лучше, чем многие профессиональные военные. Уэстморленд, наторевший за время вращения в верхах в служебных интригах, раскусил генерала и проникся недоверием. Оно возросло, когда он узнал, что шеф сайгонского отделения ЦРУ требует от своих офицеров, сидящих в южновьетнамских войсках, а также отвечающих за проведение политики умиротворения деревень, подробных донесений и собственных мнений о целесообразности некоторых указаний, поступающих из штаба командующего. Правда, это требование было облечено в благовидную форму, дескать, не встречают ли указания штаба негативного отношения у вьетнамских военных и гражданских чиновников. Последние два месяца генерал отсутствовал. Из Сайгона вылетел в Пномпень, а оттуда к королю Лаоса, в Луангпрабанг, потом в Бангкок, а сейчас вроде снова обретается в Лаосе. За эти два месяца Уэстморленд хорошо узнал полковника Мэрфи и не раз думал предложить Вашингтону сделать его шефом в Сайгоне. «Правда, — размышлял Уэстморленд, — Мэрфи парень сложный, он, видимо, не будет становиться по стойке «смирно» при распоряжениях командующего, но зато с ним заранее можно будет обсудить все вопросы, найти золотую середину в оценке событий. В то же время Джим отличается аналитическим умом, подвергающим все скептическому препарированию, не лишен выдумки и инициативы. Что это, качества младшего поколения?»