Колесо судьбы. Канон равновесия (СИ) - Александра Плотникова

Вот тут на меня, наконец, снизошло понимание насчет того как великий Кот умудрился меня воспитать и поднять на одну ступень с собой. Воедино сходилось все: и чувства, и дипломатия, и цели высшего мага, которому важно было соблюсти общий баланс Колеса. Он прихлопнул даже не двух, как говорят люди, а нескольких зайцев разом. Мне остается только снять перед ним несуществующую шляпу.

Смеяться будете — я не знал, как с ней следует заговорить, как себя повести. Это вам не ребенок, которому любая прибаутка-сказка в радость. Она наверняка знала не один десяток поклонников, еще один среди многих ей будет попросту скучен. Нужен ли ей самой этот союз или, став взрослой, она думать забыла обо мне? Да и я настолько отвык давать волю чувствам, что просто-напросто забыл, как это делается. Трижды клятый этикет!

Но Илленн ринулась в бой первой. Да так, что от моей защиты не оставила камня на камне. После ее танца я сдался. Дошло — без этой рыжей особы не жить мне. И не терпеть больше в своей постели ледышку-некромантку. Какой мужчина устоит, когда женщина говорит столь открыто: «я вся твоя»? Я из последних сил соблюдал приличия, говоря себе, что не имею права, будучи принятым в семью, позорить единственную дочку наставника… А кхаэли опять перевернули все с ног на голову! Явившись с такими подарками, моя рыжая открыто и нагло заявила: «никакой я не посол, а самая, что ни на есть настоящая твоя невеста!»

В тот же вечер весь дворец от сплетен встал на уши.

Мне бы головой подумать, насторожиться, вспомнить, что человечье дворянское сословие — это клубок змей и пауков, для которых значимо лишь одно слово — выгода. Мне бы к Илленн пару телохранителей приставить, а я, придурок, решил, что никто и пальцем тронуть не посмеет дочку Владыки Света. Вместе с ней развлекался доведением смертных до заикания от злости и заставлял наблюдателей из соседних миров качать головами от недоумения…

Идиот.

Я совершенно забыл о почти маниакальной мстительности Зиерры и ее умении ждать. Она затаилась. На виду по-прежнему оставаясь Эль-Тари, на самом деле она была всего лишь низложенной фавориткой, осмеянной всем двором и одной дерзкой рыжей кхаэльей в особенности. Я самонадеянно считал, что у меня достаточно власти защитить любимую женщину. Зря, оказывается.

Время летело. Дни проносились, как часы. Повседневная государственная рутина — страшная вещь. У толкового монарха времени на себя не остается. Даже так называемые «развлечения» — балы, охоты, выезды и прочая канитель — затеваются ради политических выгод, договоров, светской показухи и так далее. Ни радости, ни удовольствия от них никакого, одна нервотрепка. Но теперь я мог не замечать этой насквозь прилюдной части своей жизни. А точнее, находить в ней удовольствие.

Илленн честно старалась вникнуть в тонкости дворцовой жизни и своих обязанностей. Ей было сложно. Ее народ не привычен к постоянному притворству. Повседневная жизнь кхаэлей проста и естественна, как течение реки, они почти не обременяют себя условностями. Но княжна, воспринимая жизнь как игру, легко носила маску светской львицы, оставаясь неизменно выше сонма дворяночек из числа смертных и держа на расстоянии дам-ифенхи. Мужчинам, под хихиканье моих птенцов, не давал приближаться я. Незачем.

Гораздо более по вкусу ей приходились дела государственные. И помощником она оказалась ничуть не менее толковым, чем Зиерра. Ну может, менее опытным, но опыт — штука наживная.

Любимым местом ее пребывания стало кресло в моем кабинете. Илленн устраивалась там с ворохом бумаг — и воцарялась благостная тишина, лишь изредка нарушаемая слетавшими с уст замечаниями. Настоящее понимание рождалось в молчании, в потоке мыслей, текущем в одну и ту же сторону у обоих. Не было нужды ни ей, ни мне зубами и когтями доказывать свое превосходство. Ей нравилось быть чуть слабее меня — ровно настолько, чтобы она могла подчиняться, но я не мог раздавить ее. Не было надобности и в поединке воли, между нами царила полная гармония чувств и мыслей.

Раз в несколько лет, изгоняя из своего круга смертных, мы устраивали большие охоты для себя. Я собирал среди Кланов самых ближних ифенху, мастеров, брал за загривок сына — и мы отправлялись по дальним угодьям, гонять дичь в звериных ипостасях, на неделю, а то и на месяц. Илленн всегда присоединялась к этим выездам, что в очередной раз крепко било по самолюбию Зиерры. За двумя ошалевшими от свободы оборотнями никто и не пытался угнаться, а смертные по окрестным деревням со вздохами заявляли: «Опять рыси с волками в салочки играют…»

В тот раз мы выбрались на волю осенью, в пору первых сильных заморозков. Птичьи стаи потянулись на юг, с полей уже сняли урожай. Деревья сбрасывали листву и засыпали, мелкие духи тоже прятались и умолкали до весны. В деревнях начиналась пора свадеб, в городах — новый сезон для высшего света, ярмарка невест. От очередного «парада красавиц» меня и вынудил сбежать Бастаен, которому до смерти не хотелось расшаркиваться с десятком-другим кандидаток в его нареченные. Люди почему-то из года в год упорно надеются, что кто-то из нас обратит на одну из их драгоценных дочек внимание и одарит поцелуем, принимая в свои ряды, а заодно породнившись со знатным Домом. И невдомек им, что насчет адептов у нас имеется свое строжайшее мнение и свод неукоснительно соблюдаемых правил.

Итак, сын предложил отправиться в восточные леса, кишмя кишащие мелкой птицей и зверьем вроде кроликов и снежных лисичек. Угодье сие дальнее, настырные придворные туда не полезут, потому как не любят оставаться в глухомани без нарядов, горячей воды, паланкинов и карет дольше одного-трех дней. И мы, хищники, могли пропадать в густых ельниках сколько душе угодно.

День выдался пасмурный, но не предвещавший дождя. Тучи стелились по небу сплошным белым ковром, кое-где разбавленным набрякшей серостью, холодный воздух таял на языке мятной свежестью. Наш отряд шел рысью через убранные поля, лапы ашигхов выбивали приглушенную дробь по схваченной морозцем земле, над головами шлейфом клубился пар. На горизонте уже виднелась поредевшая стена лиственного леса.

Илленн выделялась среди нас единственным ярким пятном — верхом на резвой белой ашигхе и в накидке из рысьего меха, наброшенной поверх мужского кафтана. От скачки лента, которой она собрала волосы, сбилась и почти слетела, ветер трепал пряди как рыжее пламя. Она со смешками отмахивалась от галантных заигрываний Фицгерна и Бастаена, благосклонно отвечала Разэнтьеру и изредка пыталась расшевелить задумчивого Мелкаэна Таймара — насколько я слышал из его мыслей, наш титулованный медик опять пребывал где-то в горних высях, не иначе, в лунной лаборатории, изобретая какую-то вакцину.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});