Православное пастырское служение - Киприан Керн

Но как бы то ни было, все это не позволяет зачислять людей в ту или иную группу без принятия во внимание различных обстоятельств: данные темперамента, все условия фено-био-генотипа. Человек всегда остается подверженным разного рода неожиданностям, которые требуют его рассматривать скорее не как тип, совершенно законченный, а склонный к разным случайностям. Поэтому пастырь всегда должен быть готовым видеть в человеке возможность разных противоречий. Человек — это загадка, иероглиф, который требует внимательного наблюдения и не может быть так легко расшифрован.

В самом деле, какие только противоречия не заложены в каждой душе? Ревность и любовь, радость и отчаяние, вдохновение и апатия, стремление к творческому увековечению себя и призрак смерти, все стирающий и всему кладущий свой предел, жажда свободы и обаяние рабства. Разве так уж легко разобраться в том, чем обусловлено то или иное настроение, тот или иной поступок? Достаточно вспомнить облик царя Иоанна Грозного, — жестокого деспота и палача, с одной стороны, и богомольного, жаждущего смирения человека. В газетах писали, что парижский палач Дэйбнер был очень добрым человеком, много заботился об учащихся и давал деньги на их воспитание. В каждом человеке заложено то, что Клуг называет "гением" и "демоном." Под "гением" не следует понимать то, что мы обычно определяем, как гениальное, но то, что тянет человека вверх, к свету, к Богу, тогда как "демон" надо понимать в смысле духа, влекущего к низкому, злому, пошлому, темному. В каждом человеке есть какая-то смесь противоположных начал, какая-то "светотень." Или это уже угасающий дневной свет, предвозвестник чего-то ночного; или, наоборот, это утренняя звезда, предвозвещающая наступление нового дня. Все это еще не законченные качества добродетели или греха, но признаки чего-то затаенного, будь то надежда положительного созидательного, либо тревожный признак наступающего помрачения.

Так как пастырь призван подать руку и содействовать "сублимации" низменных начал в человеке во что-то высшее, то он обязан внимательно следить за развитием душевных качеств своих пасомых. Он может вовремя помочь, ободрить и спасти, но может также и проглядеть угрожающие признаки зарождающегося заболевания, которое пока что не есть еще грех, но может стать таким очень легко благодаря его невнимательности. То, что пастырь не сумеет использовать, всегда используют другие, "пришедшие отынуду."

Как часто мы слышим о настроениях! Какую большую власть они имеют над человеком. Настроения не всегда греховны, но могут стать таковыми. Бдительный священник должен их использовать. Среди этих настроений очень видное место занимает тревога. Это странное душевное состояние, которое многими недооценивается. Для многих психиатров и психоаналитиков оно является часто как форма психастении, зависящая от воспитания, среды, здоровья, общей нервности. Но это упрощенное понимание. Хорошо или плохо "настроение," является ли оно произведением греховных навыков, — это вопрос один. Но сами по себе эти настроения могут и не быть греховными. В частности, и самая тревога не есть грех, за который надо пастырски карать. Но можно ли пройти мимо этого душевного состояния, которому так много внимания посвятил Киркергор. У него есть замечательная книга, "Begriff der Angst" ("Le concept de i'angoiss"). Для него тревога не факт психотерапии, а последствие первородного греха.

Определять тревогу, как грех, является слишком поверхностным подходом. Она действительно есть последствие первородного греха, как и всякое болезненное явление. Но проглядеть это явление не значит ли часто упустить необходимый момент для предотвращения худших и тогда уже поистине греховных явлений? Люди, живущие настроениями, что так свойственно в среде некоторых интеллигентов, в среде чеховских героев, где жили какими-то "неуловимостями," очень часто больны этим ощущением тревоги, которая отличается от страха. Страх является всегда боязнью чего-то определенного (войны, смерти, эпидемии, несчастий и под.), тогда как тревога тем-то и страшна, что она не знает своего предмета. Это — безотчетное состояние беспокойства, над которым пастыри должны призадуматься, вовремя подать нужный совет и рассеять ту опасность, которая может привести к пагубным последствиям. Пустое "настроение" есть "неустроение" неправильно живущей души, чего отрицать нельзя, но их нельзя признать только блажью или чем-то определенно греховным. У Андре Жида в его "Если семя не умрет" повествуется о мальчике 11 лет (книга автобиогафична), который не понимая, что есть смерть, при известии о ней впадал в какое-то безотчетное состояние беспокойства, "une angoisse indeffinissable," беспричинной грусти, как прорвавшейся плотины, не сдерживающей какое-то внутреннее море.

Эту тоску или тревогу надо вовремя заметить, не дать ей развиваться, уравновесить ее чем-то здоровым. Тут вовсе не одно только психическое заболевание и не просто грех. Это вовсе не состояние уныния, известное отцам-аскетам, а какая-то предрасположенность к душевной чуткости, могущая обратиться и во зло, но и в добро. Возможно, что это какой-то особый признак одаренности человека, который надо уметь использовать.

Одна из самых, может быть, страшных стихий в человеке — это стихия настроений, с которыми так трудно бывает подчас справиться и направить в соответствующее русло. Не из "настроений" ли и не из тревоги рождаются лучшие побуждения человека? Не признак ли это некой поэтической, романтической склонности? Не настроения ли создали лучшее, что мы знаем в художестве и поэзии: лирика Лермонтова и Тютчева, Патетическая симфония Чайковского, его Трио и 2-ой концерт Рахманинова? Какие тревоги породили эти звуки и так ли все было благополучно в душе человека, когда он писал свои бессмертные слова и звуки? Но и не настроения ли и тревоги привели других к отчаянию, унынию и даже самоубийству?

"Кто из человеков знает, что в человеке, кроме духа человеческого, живущего в нем " (1 Кор. 2:11). Кто разгадает сложную загадку, которая есть сам человек? И если далеко не все художники и музыканты остались в полосе света, а удалились от него в свой сокровенный мрак, то не лежит ли это очень часто на совести невнимательного и неосторожного пастыря?

От этих общих психоаналитических наблюдений пора перейти к прямым данным того, что пастырская психиатрия выработала за последнее время. Важно прежде всего выяснить отличительные признаки психических болезней и степень неуравновешенности, чтобы наметить возможности для пастырского вмешательства. Здесь приходится встретиться с большим разнообразием мнений отдельных ученых, различных подходов к явлениям душевных болезней, что все вместе взятое значительно усложняет вопрос. Но тем не менее, не вдаваясь в расхождения и тонкости во второстепенных вопросах, можно свести плоды пастырского психоанализа и психиатрии к некоторым общим главным положениям.

Прежде всего, все душевные заболевания могут быть сведены в две главные группы, эндогенных и экзогенных болезней. Под эндогенными подразумеваются душевные болезни унаследованные, т.е. такие, в которых генотип преобладает над фенотипом. Экзогенными же называются такие душевные заболевания, которые являются приобретенными, как следствия какой-либо заразы или нервного потрясения, и в них, таким образом фенотип и биотип преобладают над генотипом. Тут имеет место так называемый "Erlebnis-struktur." В своей ценной книге ректор психиатрического Института в Голландии де Блесс приходит к заключению, что из 14 типов психозов, только в случаях врожденных пастырь может чем-либо помочь.

Кроме этого деления душевных аномалий по их происхождению, руководства по пастырской психиатрии разделяют душевные болезни на психозы и психоневрозы. В первых наличествует в большей или меньшей мере болезнь разума и сознания, тогда как во вторых разум задет в меньшей степени, а центр болезненного состояния лежит скорее в области нервной деятельности. В психозах различаются или: 1) полная остановка мозговой деятельности (малоумные, идиоты, "дурачки") или 2) психозы, как последствия какой-либо болезни (тифа, менингита), или же 3) психозы от отравления: а) извне (от алкоголя, морфия, кокаина) и б) изнутри (от неправильного действия почек или щитовидной железы); сюда же некоторые психиатры относят 4) меланхолию и тревогу (Блесс), что, может быть, требует гораздо большей осторожности при их лечении. К психоневрозам специалисты относят разного рода: 1) психастении, в виде навязчивых идей и боязни пространства или одиночества; 2) неврастении в самой обычной форме их, где поражается деятельность человека (болезни не воли, а возможности). Наконец совершенно особое место занимает истерия, одна из самых опасных форм душевной болезни, с точки зрения религиозной, так как она проявляется очень сильно именно в области религиозной и связана с ней весьма тесно.