Чикита - Антонио Орландо Родригес

прошвырнуться, отвесить комплимент красивой женщине, выпить. Хотя в Фар-Рокавей с развлечениями дело обстояло туго. В лучшие годы там был модный курорт с шикарными отелями, но от тех времен оставались лишь воспоминания: теперь же город-призрак оживал только с июля по сентябрь, когда приезжали отдыхающие. И в довершение бед — никакой тебе выпивки. Алкоголь запретили, и в лучшем случае ты мог накачаться отвратным ячменным сиропом и притвориться, будто выпил пива.

Когда мне становилось совсем невмоготу от Чикиты, Рустики и Фар-Рокавей, я утешался тем, что жарить рыбу у дядюшки и того хуже. За развлечениями приходилось таскаться в «Плейленд», парк аттракционов там же, на полуострове, но довольно далеко от дома, в районе Рокавей-Бич. Я съездил раза три-четыре, да и плюнул. От шума и толпы я как-то соловел, а американских горок и вовсе боялся, так и не залез ни разу. К счастью, один тип, с которым я познакомился на улице, подсказал, что в Бель-Харбор, деревушке по соседству, есть одна очень обходительная шведка, и дал мне адрес. Я собрался к ней в гости, стал ее клиентом, и жизнь немного наладилась. Раз или два в неделю навещал ее. Шведка обходилась недешево, ну так у меня и расходов почти не было. И она, молодчина, никогда не подводила. Обслуживала со смаком, словно махараджу, да еще и наливала стаканчик-другой домашнего виски.

Мне казалось, Чикита читает мои мысли. Всякий раз, когда мы работали над книгой и я предвкушал, как сегодня повеселюсь с Гретой (шведка была тезкой Гарбо), она вперяла в меня кислый упрекающий взгляд. Иногда так злилась, что переставала со мной разговаривать, или выдумывала, будто я недостаточно усерден, и грозилась уволить. Неприятно, чего уж там. Но обиды всегда быстро проходили, ревность утихала, и Чикита как ни в чем не бывало вновь меня расхваливала, говорила, что это Бог ей меня послал и что без моей помощи она никогда не написала бы автобиографию.

Так она вела себя несколько месяцев подряд, а потом поняла, что это глупо, прекратила ревновать и пытаться привязать меня навечно. Знай я тогда хоть что-нибудь про астрологию, тотчас бы сообразил, почему у Чикиты было столько любовников, а в свои шестьдесят она флиртовала со мной, словно малолетка. Чего еще ждать от человека, который родился с Луной в Тельце, Венерой в Водолее, Ураном в седьмом доме и Юпитером в пятом?

Ты как в астрологии? Я сам об этом ничего не знал, пока не вернулся в Матансас и не закрутил любовь с одной светлой мулаткой — знаешь, есть такие, на белых похожи — Кармелой. Она зарабатывала гаданием на картах и по руке. Еще проводила спиритические сеансы, составляла астральные карты и даже в хрустальном шаре читала человеку прошлое, настоящее и будущее. От клиентов отбоя не было. Но эта история никакого отношения к десятой главе не имеет, так что приберегу-ка я ее на следующий раз. Ты уже давно на часы поглядываешь, видно, заговорил я тебя совсем.

Глава XI

Кубинский водевиль. Стратегия Проктора. Приключения и злоключения говорящих попугаев. Начинаются репетиции. Скандальные признания Хоуп Бут. Новости из Матансаса. Портреты Паулины Мустерс и память о ней. Соперница-призрак. Неприятная встреча с руководителями Кубинской революционной хунты.

Ф. Ф. Проктор строил большие планы в связи с дебютом Чикиты. Мундо оставался главным аккомпаниатором, но вдобавок на сцене должен был появиться оркестр, дюжина акробатов и внушительный кордебалет. Хаммерстайн всегда выводил танцовщиц нормального роста в водевилях с «Ди Лилипутанер», чтобы подчеркнуть контраст, и Проктор не желал отставать.

Владелец «Дворца удовольствий» сгреб со стола кипу газет и разложил перед Чикитой и Румальдо. Заголовки, касающиеся Кубы, он обвел красным и теперь с удовольствием зачитывал вслух: «Новая победа повстанческих войск», «Госпиталь повстанцев захвачен, несмотря на ожесточенное сопротивление», «Девять испанцев погибли и десятки ранены в бою», «Четверо кубинцев расстреляны в Матансасе по обвинению в сговоре»… Также были отмечены статьи о суровых мерах, с помощью которых губернатор Валериано Вейлер по прозвищу Мясник тщетно пытался подавить восстание; о судах с грузом одежды, лекарств и динамита, добиравшихся до берегов Кубы, и о том, следует ли Соединенным Штатам ускорить конец этой кровавой войны. Президент Кливленд не ошибся, заметив, что вся страна охвачена кубинским безумием.

— Если людям это интересно, мы утолим их любопытство, — бодро заявил Проктор. — Кубинский водевиль с великолепной Чикитой в главной роли!

Импресарио был человеком энергичным и легким на подъем. Он привык воплощать на сцене любые фантазии, какими бы абсурдными ни казались они поначалу. Он уже и думать забыл про эскимосов, тюленей и иглу — теперь в голове его роились мятежные креолы и жестокие испанцы, винтовки, острые мачете и соблазнительные формы кубинских барышень. В конце концов, если призадуматься, гренландские лилипуты вовсе не в новинку американской публике. Олоф Крарер, Маленькая Эскимосская Леди, вот уже много лет путешествует по всей стране, щеголяет шкурами и рассказывает об обычаях своего народа[59].

Чтобы о Чиките заговорили, Проктор оплатил рекламу в крупных газетах и развесил плакаты на самых людных углах Манхэттена, Бруклина и Квинса, а кроме того, осуществил затею, сперва показавшуюся Чиките и Румальдо нелепой. Он велел служащим раздобыть двести молодых попугаев и двести золотых клеток, нанял специалистов, чтобы научили попугаев выразительно произносить: «Приходите посмотреть на Чикиту, Живую Куклу, в театр Проктора!» — и разыграл птиц в лотерею среди посетителей «Дворца удовольствий».

Стратегия полностью себя оправдала. Пернатые, разъехавшиеся по всему городу, без устали повторяли призыв, и напрасно хозяева, которым обрыдло его слушать, пытались научить их новым словам. Упрямые веселые попугаи с утра до ночи долдонили рекламный лозунг. Люди начали спихивать их первым попавшимся прохожим или попросту выпускать на свободу в Центральном парке и других общественных местах, но это вовсе не навредило, а, напротив, пошло на пользу планам Проктора, потому что послание достигло новых ушей. Когда дети стали вслед за птицами распевать про «Чикиту, Живую Куклу», а в трамваях и на рынках пошли разговоры о ней, Живая Кукла и ее брат были вынуждены признать, что их импресарио — гений рекламы.

К сожалению, уловка имела и некоторые непредвиденные последствия. Например, один попугай поселился на венгерском кладбище в Квинсе и изводил своей песенкой раввинов, могильщиков и родичей усопших во время похорон, и никто не мог поймать его. Другой уселся на часы на Бродвее и собрал такую толпу, что полицейским пришлось разгонять зевак, застопоривших движение. И совсем уж трагический случай произошел в