Студёная любовь (СИ) - Билык Диана

— Ты можешь уйти, — отчеканил я твердыми губами. Не ее, а себя упрашивая остановиться, запретить, заткнуть нахрен низменные желания. Магия не может лишать нас выбора! Не имеет права.

Я хотел Любаву, как безумец, но теперь — это будто жрать горький перец, пытаясь набить голодный желудок. Только хуже станет. И каждый раз, прикасаясь, я буду думать, что она не со мной, а думает о другом. Представляет какого-то оборванца на моем месте.

Любава подступила ближе, мягкая ткань платья коснулась моих рук, что безжизненно лежали на полу. Легкое движение размотало нервы, вызвало жуткую дрожь по всему телу. Сдерживаясь изо всех сил, я смотрел в потолок и почти умолял:

— Уходи …

— Уйду, но не сейчас.

Я перевел на Любаву злой взгляд. Светлые зрачки расширились от увиденного, но она не отступила и не попятилась. Румяная, растрепанная, дышит часто. Нежно-персиковое платье придерживает на плечах и вдруг… отпускает.

С тихим шорохом шелк упал ей к ногам, открывая обнаженное стройное тело.

— Твоя жизнь привязана к моей, — прошептала девушка, стискивая опущенные вдоль тела руки.

Я прищурился. Слабого тепла, что почувствовал сквозь дверь, было мало, но вытянутая фигурка, вздернутый подбородок, брошенные слова и непокорность во взгляде Любавы на мгновение оглушили. Я ей не нужен.

Сжал зубы, поднялся на ноги. Возвысился над хрупкой девушкой качающейся горой. Она смотрела на меня сквозь побелевшие ресницы и подрагивала, кусала губы, стискивала руки. Розовые вершинки груди на молочной коже притягивали взгляд. Я шагнул ближе. Не-невеста натянулась, слабо дернулась, но осталась на месте.

— Что может быть хуже безысходности и отсутствия выбора? — прошептав, я приподнял ладони, собрал мелкую дрожь с ее опущенных рук. Выше, выше, до плеч, чтобы одной кистью заперетъ ее дыхание, сжав шею, вторую уронить на упругую грудь. Любава с сухим выдохом закрыла глаза и будто окаменела, резко втянула воздух через зубы и задержала дыхание. Цветок, что до этого покоился на ее плече темным рисунком, вдруг засиял, затрепетал разными переливали алого. Лозы сине-серебристого цвета выскользнули из центра метки и ласково огладили мои пальцы. Дали глоток желанного тепла.

Но этого ничтожно мало.

Меня трясло. От жажды. От злости. Но больше от последнего.

— Одолж-ж-жение… д-да? — вытолкнул из скривленных губ. — Ради своего спасения стараешься?

Девчонка распахнула глаза и шарахнулась, но я вовремя переместил ладонь с шеи на затылок и резко потянул ее на себя. Приблизился к открытым губам. Так близко, что каждый ее судорожный выдох обжигал кожу. А каждый вдох будто вытягивал жизнь. Несколько раз глубоко подышал, надеясь, что этого хватит продержаться пару дней без ее прикосновений.

— Спасибо, — прошипел. — Обойдусь. — Я потянулся к двери, преодолевая мерзлую боль в мышцах, щелкнул замком, подхватил не-невесту за плечи двумя руками и вместе с платьем, обнаженную и дрожащую выставил наружу. Голос прозвучал низко, будто внутри меня проснулось чудовище: — Пошла вон. Как только сделаю колесницу, мы вернемся во дворец и оторвем эту гадость, — я зыркнул на пламенный цветок на бледной коже девушки, что все еще не закрылся.

Отказываться от жизненно-важного оказалось больно. Меня хлестнуло по горлу ледяным жгутом, но я не подал вида. Так и продолжал стоять.

Я должен отказаться от нее.

— Убирайся! — гаркнул, вырывая из себя последнее тепло.

Захлопнул дверь, не желая слушать ответ. Любава ничего и не говорила, лишь смотрела на меня, будто хотела убить. Кажется, даже через плотное дерево чувствовался этот взгляд. Я и сам скоро сдохну, марать руки не придется.

Долго стоял около двери и, прижавшись к ней холодным лбом, прислушивался. К шороху платья, к тихим всхлипам, к коротким, но быстрым шагам, гаснущим в коридоре.

Ушла…

Я поплелся к камину, что давно зачах и уже не отдавал тепло. Мне бы хоть как-то успокоиться, хоть немного согреться, принять, что жизнь меня выплюнула из своего ласкового лона еще три года назад. Поверить в свою смерть и все отпустить. Замер напротив ростового зеркала, что на латунных ножках стояло около окна. Волосы высветлились до полной бесцветности. Лишь на темечке осталось несколько черных прядей, что будто смоляные ободранные ленты спадали на бледный лоб и подчеркивали тенью длинный уродливый шрам от виска до скулы.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Вот почему волосы у нее белоснежные. Любава так же замерзала, так же мучилась, но не было никого рядом, кто мог бы помочь и согреть. Или был? Не тот ли, кому она отдала свое сердце?

От ярости перед глазами поплыло. Я схватил с комода темную вазу и размозжил ее об стену на мелкие кусочки. Легче не стало. Я бесился несколько минут. Трощил все, что попадалось под руку, пока не выдохся и не упал посреди разгрома на колени.

— За что, Нэйша? — прорычал в пыльную тишину. — Что я сделал не так? За что ты меня наказываешь?

И будто в ответ рухнул тяжелый карниз, ударив меня по плечу и расцарапав спину.

Но я даже не пискнул. Завалился на бок и замер, бездумно глядя в окно.

Глава 28

Любава

Меня словно раздавили. Выжали кровь из тела и выбросили на пол, как тряпку. Никогда еще не чувствовала себя настолько униженной. И опустошенной.

Я же пришла помочь. Через силу, через преодоление своих принципов. А он… а он!

Накинув впопыхах платье, зло глянула на закрытую дверь.

Старший принц правда выставил меня и прогнал? Я шла сюда, зная, что он умирает, что нуждается в тепле, запрещала себе думать, как это дико и гадко выглядит, а этот… отморозок… растоптал все. Отказался, будто я последняя шалава в его королевстве. Будто хуже собаки!

Убирайся, значит?!

Моя жизнь, как оказалось, пыль в его руках. Захотел взял, захотел выбросил. Бессовестный царек!

Я всхлипнула. Прожигая деревянное полотно взглядом, все не могла уйти. Понимала, что это обоюдоострое решение, но и точно не могла сказать, почему все-таки решилась на эту низость. За себя боялась или за него?

Синар ведь прав. Все выглядит так, словно я за свою жизнь переживаю.

Монстры черной бездны!

Замахнулась. Хотелось грохнуть кулаком по двери, чтобы до бессовестного дошло! А лучше по белобрысому затылку приложится. Принц высветлился до корней, только прядка и осталась от его каштановых волос.

О Нэйша! Я ведь была по ту сторону холода, знаю, как это больно и мерзко, и сегодня искренне хотела помочь Синару.

Не ради себя. Нет. Ради… него приходила.

Не оценил. Решил, что бегаю по первому зову в его постель, чтобы свою шкуру сохранить.

Хватит.

Я ринулась прочь, убегая от жестокости Синарьена. Убегая от своих чувств и нелепых проснувшихся эмоций. Они причиняли боль, и я не справлялась. Словно трескалась и, крошась, рассыпалась. Сго-ра-ла…

Сбежала к себе, спряталась под одеялом, будто это укрытие поможет. Дрожала и плакала, не считая времени. В груди выло диким зверем. Сердца колотились и разгоняли кровь до кипятка. Пальцы немели от напряжения — так сильно я стискивала кулаки.

Тонкая ткань пододеяльника жалобно захрустела под пальцами.

Ненавижу!

Злясь от беспомощности и теряя силы от усталости, я провалилась в беспокойный сон.

— Люба, скорее! Прыгай!

Девчушка-подросток на вид пятнадцати лет с темными прямыми волосами длиннее плеч, худая, невысокая, протянула мне маленькую ладонь, заглянула в лицо. Я непонимающе всмотрелась, как пляшут горячие блики в ее голубых глазах. По влажным щекам незнакомки сползали ленты блестящих слез. Опустив взгляд на протянутую руку, я отшатнулась от окровавленных пальцев и поморщилась от яркого железистого запаха.

— Ну же! Давай! — прошептала девчонка отчаянно. Тряхнула рукой, разбрызгивая капли крови. — Мы должны вместе, иначе ничего не выйдет. Любава, нет времени на раздумья. Приди в себя!

В меня будто кто-то вселился. Я не хотела, но подалась вперед и робко вложила кисть в грязные и очень теплые пальцы девочки.