Коричневые башмаки с набережной Вольтера - Клод Изнер

– Я поблагодарил этого растяпу за то, что он нажал на рычаг.

Разговаривая с женой, Виктор лихорадочно обдумывал версии на тему красных бечевок – получалось, что ими пользовались и букинисты, и убитые «фруктоежки».

– Красные… – пробормотал он.

– Что? – удивилась Таша.

– Э-э… бульон… очень горячий. У меня, наверно, щеки красные…

– Опять лжешь! – не выдержала жена. – От стыда у тебя щеки красные, а не от бульона! – Вскочив, она схватила супницу и устремилась с ней на кухню, ругаясь по дороге на Кошку, которая попалась ей под ноги, на мужчин, которые вечно обманывают, и даже на дочь, которая уже давно перестала плакать и вроде бы повода не подавала.

Суббота, 22 января

Айрис казалось, что она пробудилась от долгого сна, за время которого ее истинная личность растворилась в грезе, исчезла. Этим зимним утром она вновь чувствовала себя юной, полной энергии, жажды жизни и планов на будущее. Вдохнув морозный воздух, Айрис зашагала по скверу у церкви Сен-Жермен-де-Пре, поглядывая на статую Бернара Палисси[101] и на воробьев, разыскивавших себе пропитание в увядшей, желтой траве лужайки. Она направлялась к скромному заведению у выхода с бульвара на площадь Сен-Жермен. Заведение, открытое в 1885 году, называлось «Кафе Флоры» в честь римской богини. Айрис выбрала его местом встречи, потому что когда-то частенько приходила посидеть там на террасе, чтобы полюбоваться романской часовней церкви. Но сейчас на улице было слишком холодно, и пришлось зайти в непрезентабельный обеденный зал. Грязно-серые стены и мутные окна производили унылое впечатление, зато на обитых красным бархатом банкетках здесь порой сиживали Гюисманс и Реми де Гурмон[102].

Айрис устроилась у витрины, между входной дверью и лестницей, за столиком, который некогда был любимым местечком Верлена. Чтобы чем-то заполнить время ожидания, она открыла тетрадку с незаконченной сказкой, и мысли о Верлене вдохновили ее на концовку истории под названием «В день, когда статуи…» Последние строчки сложились сами собой:

На тесной паперти сердца из камня впервые затрепетали, восстали наконец от летаргического сна и преисполнились тепла…

На плечо сказочницы легла чья-то рука, Айрис поспешно сунула тетрадку в сумочку и обернулась с улыбкой:

– Виктор! Как же я рада тебя видеть! Мы так давно не разговаривали с глазу на глаз.

– С детьми осталась Эфросинья?

– Что бы я без нее делала! Иногда, правда, не знаю, куда от нее деваться, но весь дом только на ней и держится. И когда вы с Жозефом играете в сыщиков, я чувствую себя спокойнее, если она со мной.

– О чем ты? Не играем мы ни в каких сыщиков! – запротестовал Виктор и сделал вид, что поглощен чтением меню.

– Сказки кому-нибудь другому рассказывай. Я чувствую, когда Жозеф мне врет. Вы затеяли новое расследование.

Виктор вздохнул:

– Что поделаешь, это сильнее меня. Расследования спасают от скуки повседневности.

– А Таша и Алиса не спасают? Тебе их недостаточно? А искусство фотографии? А книжное дело?

Виктор подозвал официантку, заказал бутерброд с гусиным паштетом и провансальское розовое вино.

– Таша – соль моей жизни, Алиса – счастье мое, я очень люблю фотографию и книги, но я не могу обойтись без собственной закрытой территории, без пространства игры, принадлежащего только мне. Ну вот, ты нашла мое больное место.

– Я тебя понимаю, потому что мы с тобой похожи. Если ты еще не догадался, у меня тоже есть свой тайный сад. Я сочиняю сказки. А Таша их иллюстрирует. Я хочу, чтобы мои сказки напечатали, хочу признания.

– Ты же всегда говорила, что тебя не вдохновляют книжки! А теперь сама пишешь? Ты разрешишь мне прочесть? И полюбоваться работой жены?

– Разрешу непременно. Только попозже, когда буду уверена в себе. Твое мнение для меня много значит.

– А мнение Жозефа?

– Боюсь, он меня не одобрит.

– Потому что сам писатель? Ты ошибаешься, он будет тобой гордиться!

Принесли заказ, и какое-то время брат и сестра ели молча. Потом, немного поколебавшись, Айрис призналась:

– Я бы хотела другой жизни, устала чувствовать себя только матерью семейства. Мы с Жозефом больше никуда не ходим вместе…

– И не путешествуете, – кивнул Виктор. – У меня есть идея: почему бы вам не отправиться на несколько дней в Лондон? Тебе будет приятно пройтись по знакомым местам, а Жозеф будет счастлив побывать в городе Шерлока Холмса. Мы с Таша и Кэндзи подарим вам второй медовый месяц.

Айрис захлопала в ладоши от радости, но вдруг нахмурилась:

– А как же дети? Кто ими займется?

– Ну конечно же Эфросинья!

В торговом зале «Эльзевира» было тесно: помимо Виктора, Жозефа и Кэндзи, здесь обретались Рафаэлла де Гувелин с собачьей сворой, Матильда де Флавиньоль, месье Мандоль и герцог де Фриуль, пришедший, чтобы в очередной раз попытаться продать свои книги. Вымокшая под дождем одежда посетителей насыщала влагой прогретый камином воздух. Звякнул колокольчик, и на пороге предстал Альфонс Баллю в элегантном полосатом костюме. Входить он не спешил, предоставив дамам время полюбоваться им в обновке. Этим тотчас воспользовалось ненастье: в лавку ворвался порыв холодного ветра.

– Немедленно закройте дверь, мы все простудимся! – возопила Матильда де Флавиньоль.

– Всех приветствую! Что сегодня творилось в Бурбонском дворце, вы не поверите! У меня там знакомый судебный распорядитель есть, он такое рассказал! Во время обсуждения дела Дрейфуса один депутат из правых начал выкрикивать оскорбления в адрес Жореса, выступавшего с трибуны, и получил затрещину от своего коллеги из левых. А в следующий миг – глядь! – господа вцепились друг другу в волосы, как базарные бабы! Депутат из правых совсем озверел, бросился на трибуну, навешал тумаков самому Жоресу и дал деру! Хотел бы я при этом присутствовать!

– Неслыханное безобразие! – возмутился герцог де Фриуль.

Кэндзи недружелюбно уставился на него:

– Ваше присутствие здесь удивляет меня, господин герцог. Известна ли вам причина, по которой ваша родственница мадам де Салиньяк лишила нас половины клиентуры?

– Мне нет никакого дела до общественно-политических взглядов графини и ее присных с улицы Барбэ-де-Жуи, – надменно отозвался де Фриуль. – Я уже давно не хаживал на вечера в гостиной мадам де Бри-Реовиль – там можно сдохнуть со скуки. И в лагерь сторонников Дрейфуса я записался только для того, чтобы досадить ее муженьку-полковнику. Репутация моя от этого, конечно, пострадает, да и бог с ней, с репутацией, ибо свобода – сокровище, достойное любых жертв. Собственно, я пришел предложить вам несколько прекрасных ин-октаво, не соблаговолите ли взглянуть?..

Вдруг по торговому залу распространилось зловоние. Потянув носом, месье Мандоль поддернул брючины, чтобы осмотреть подошвы своих ботинок. Рафаэлла де Гувелин выбранила собак и обнюхала каждую по очереди. Ее приятельница Матильда де Флавиньоль полезла в бездонную сумку, извлекла оттуда упаковку анисовых пастилок и принялась нервно ее потрошить. Закинув в рот целую горсть, она промокнула уголки губ кружевным платком и приготовилась извиниться за свой гастрит. Герцог де Фриуль обследовал подкладку собственного цилиндра, прикидывая, не пора ли покупать новый головной убор. Альфонс Баллю метнулся к подсобке в надежде, что никто за ним не последует. Кэндзи подышал в кулак, с ужасом подумав, что, наверное, напрасно пообедал сегодня кроликом под горчичным соусом. Виктор попросил Жозефа проветрить помещение.

Пока все отодвигались подальше друг от друга, обмахивались всем, что под руку попало, и зажимали нос, источник перемен в атмосфере явил себя взорам в образе неряшливо одетого букиниста, источавшего кошмарный запах чеснока и перегара.

Все, кто до этого считал себя виновным, немедленно успокоились и объединились в дружном порыве негодования против ароматического агрессора. Не обращая ни малейшего внимания на гневные взгляды, Вонючка тем временем, откашлявшись и отряхнув одежду, словно для пущего благоухания, мило улыбнулся Альфонсу Баллю, который, вывалившись из подсобки, оттеснил его от прилавка.

– Дражайший Альфонс, сдается мне, в этот час вы должны быть на работе в духовном ведомстве, – обронил Виктор.

– Кузина у меня занемогла, спешу на помощь.

– Мадам Баллю – спартанская женщина, она исполняет свои служебные обязанности с неслыханным рвением в болезни и в здравии. Но всякий раз, когда я встречаю вас в нашем квартале, вы говорите мне, что она прикована к постели.

– Вы еще расследование на эту тему устройте, месье Легри.

– Я всего лишь констатирую факт. Кстати, в нынешней потасовке депутатов, о которой вы поведали, нет ничего смешного. Боюсь, как бы это не стало эпидемией – во Франции идеи заразны.