Во все тяжкие… - Анатолий Тоболяк

— Угрызения совести не мучают? — поинтересовался я, когда мы осушили по баночке «Баварии» на кухне.

— Иди-ка ты! Не вспоминай, — отверг эту тему Автономов. Он был, как ни странно, настроен бодро, оживлен, деятелен, — и вскоре ушел в моих джинсах, которые едва прикрывали ему щиколотки, в моем куцем свитерке и в своей ветровке. Домой, конечно, отправился. КАЯТЬСЯ И ИЗВИНЯТЬСЯ? Наверно, так. ОТКУДА ОН МОГ ЗНАТЬ РАННИМ УТРОМ, КАКИМ БУДЕТ ПОЗДНИЙ ВЕЧЕР?

А я мог ли предполагать, что бзик Наташи — так я называл ее бегство — более серьезен, чем спонтанная вспышка ее чувств? Я позвонил ей домой сразу после ухода Автономова. Откликнулся ее сын Сергей сонным еще голосом.

— Маме дай трубку, Сережа! Или она уже ушла на работу? — попросил и спросил я.

— А ее и не было, — зевнув, отвечал молодожен. — Она что, зайти должна?

— Да, собиралась перед работой заглянуть к вам, — испуганно проговорил я. — Но, видимо, раздумала. Извини, что разбудил. Как дела?

— Отлично.

— Ну, будь здоров! Жене передавай привет, — сократил я разговор и положил трубку в полном смятении.

ЭТО КАК ЖЕ ПОНЯТЬ, НАТАЛЬЯ ГЕОРГИЕВНА? ГДЕ ЖЕ ВЫ ИЗВОЛИЛИ НОЧКУ НОЧЕВАТЬ? И вдруг страшно разозлился на Автономова. Это он, несомненно, он со своими бытовыми неурядицами воздействовал, как черная бесовская сила, на мою жизнь. С ним нельзя общаться. Он несет гибель и разруху всему, к чему прикоснется… да, именно так.

Я взглянул на себя в зеркало, и там отразилось напряженное страховидное лицо, в которое мне вдруг захотелось смачно плюнуть. ДОБРАЯ, УМНАЯ ЖЕНЩИНА ПРИШЛА К ТЕБЕ НА ПОМОЩЬ ПО ТВОЕМУ ЗОВУ, А ТЫ КАК ЕЕ ОТБЛАГОДАРИЛ?

Но звонить в поликлинику я не стал и не поспешил туда. Может быть, потому, что не захотел уподобляться своему дружку, который в такой ситуации схватился бы за телефон, а верней — ринулся бы в Рыбвод, чтобы посчитаться со своей Миленой. ПРИДЕТ. НИКУДА НЕ ДЕНЕТСЯ. ПРИДЕТ И ОБЪЯСНИТСЯ.

И все-таки я, наспех позавтракав, позвонил, по не в поликлинику, а в офис фирмы «Зевс», коммерческому директору. Его телефон безмолвствовал, и я набрал квартирный номер. Тот тоже не отвечал. Ну, ясное дело! Автономов не застал Милену дома и поспешил в Рыбвод, чтобы пасть перед ней на колени, слюнтяй.

А вот Сочинитель не слюнтяй. У него есть сила воли. Я расчистил свой рабочий, то бишь кухонный стол, за которым привык творить, и уселся за него. Но уже через десять минут отбросил в гневе свою любимую ручку, попав точно в мусорное ведро. КАКАЯ, К СВИНЬЯМ, РАБОТА! Как можно включиться в жизнь героя и геройчиков, когда своя собственная трещит и рвется по швам?

На улице моросил дождь. Северный ветер дул прямо в лицо. Конечно, дождь. Конечно, ветер. Странно было бы, чтобы в такое утро стояла ясная солнечная погода. Вороны… их было сегодня особенно много: и на деревьях, и на мусорных контейнерах… предвещали очередные беды. В их карке слышалось: «КР-РОВЬ!.. КАР-РА! КОР-РУП-ЦИЯ!.. КР-РЕМЛЬ!».

Я направился в издательство и вскоре пришел туда, не угодив под машину. Деятельный, моложавый директор Саша Смирных оживленно сообщил мне, что деньги из фирмы «Зевс» поступили на их счет. «Теперь дело за вами», — сказал он, а я ворчливо ответствовал, что по ряду причин задержу рукопись еще на месяц, а может, и на полтора. Затем я посетил местную писательскую организацию, где в сигаретном дыму бездельничали и прогнозировали исход предстоящих президентских выборов два поэта и один прозаик… отсюда я вновь позвонил на службу Автономова. А ЗАЧЕМ ОН МНЕ, СОБСТВЕННО ГОВОРЯ, СДАЛСЯ? На этот раз он ответил, и голос его был под стать погоде за окном — неблагоприятного медицинского типа.

— Где ты шляешься? — дунуло из трубки холодным ветром и дождем.

— А ты?

— Я работаю. Работаю я. Сначала дома переодевался, а потом ездил в Рыбвод к Милене. А теперь работаю.

— Ну и что? Объяснился? Обцеловал ее туфли? — засмеялся я, но смех вышел и невеселым, и недружеским. Автономов тут же справедливо послал меня на… и тут же закричал: — Погоди, не бросай трубку! Встретиться не хочешь?

— Зачем?

— Да не работается мне, хоть убей. К тому же, кажется, заболел. В горле першит, сопли, башка горит… продуло, наверно, у тебя на полу.

— Ну так иди домой, ляг в постельку, прими аспирин. Закапай луковой выжимки в нос, помогает.

— И тяпнуть полстакана «Столичной» с перцем?

— Это уж как знаешь. А лучше вызови Милену. Она облегчит твои страдания.

— Нету ее! — проскрежетал Автономов. И заперхал, закашлял.

А и где же она?

— На каком-то региональном совещании. Только к вечеру освободится.

— Так ты ее видел или не видел?

— Говорю, на совещании. Как я мог ее видеть? А ты свою видел? — осведомился он.

— А зачем мне ее видеть? Придет — увижу.

— Ну, Милена придет — я тоже увижу. А ты не навестишь больного на дому? — устало прокряхтел он. А ведь несколько часов назад был свеж и деятелен!

— Извини, Костя, я тоже что-то неважно себя чувствую. Не по себе мне. Похоже на отравление… («чем?»). Забрел вот в писательскую, а сейчас пойду домой и залягу.

— Ну, давай. Звони, если что. Домой.

— И ты звони, если что.

Так мы распрощались, отчужденно, в общем-то, каждый занятый своими внутренними катаклизмами…

В четыре часа, в обычное время прихода с работы, Наташа не появилась. В шесть тоже. В седьмом часу я позвонил ей на квартиру. Опять ответил Сергей, ее сын, но на этот раз он закричал:

— Мама, тебя! — И через минуту-другую она взяла трубку.

— Да. Слушаю. Але!

— Внимательно слушаешь? — уточнил я, и наступила пауза. Затем она спросила, зачем я звоню и что я хочу ей сказать.

— Ну, собственно, мы могли бы побеседовать у меня, — ответил я. С придыханием получилось. — Ты разве не собираешься сюда?

— Пока нет.

— Как это понять, Наташа?

— Я должна успокоиться и все обдумать, — донесся до меня ее слабый голос.

Вот как! А ночью у тебя не было для этого времени?

— Ночью я ухаживала за своей подругой.

— Что ты делала? Повтори, пожалуйста.

— Моя подруга заболела. Она живет одна. Я за ней ухаживала, — исправно объяснила моя собеседница.

— И как зовут твою подругу? Иваном? Борисом? Аполлоном? — назвал я первые пришедшие в голову мужские имена.

— Ее зовут Ольга.

— Хорошее имя. Старославянское. Познакомишь меня с ней?

— Не думаю, что это необходимо. У меня может сбежать молоко на кухне.

— Хочешь, чтобы я положил трубку? Сейчас положу. Но скажи все-таки, когда мне тебя ждать?

— А ты не жди. Так будет легче и тебе, и мне. И не звони, пожалуйста, некоторое время, хорошо?

— Постараюсь, — пообещал я. — А ты сегодняшнюю ночь тоже проведешь у подруги?

— Нет, я буду дома, — не приняла Наташа подтекста этой фразы. Ту-ту-ту! — пошли гудки отбоя.

ЧТО Ж, ВСЕ ПРАВИЛЬНО. В МОЛОДУЮ И ЗРЕЛУЮ ПОРУ Я ПЕРВЫМ УХОДИЛ ИЗ ДОМА, А ТЕПЕРЬ МЕНЯ БРОСАЮТ НА ПРОИЗВОЛ СУДЬБЫ. Подруга, ха-ха! Знаем мы ваших так называемых подруг! А собственно говоря… разве я не тосковал в последнее время по своему привычному образу жизни? Чего же, спрашивается, мечусь по комнате и бешусь, подобно неразумному Автономову?

… который позвонил мне в девять часов вечера и совершенно осипшим голосом сообщил, что его Милена до сих пор не пришла домой. Впору бы захохотать от таких совпадений, от аналогичности наших ситуаций, но я сдержался и спросил, звонил ли он родителям Милены — может быть, она там?

Да, он звонил. Он звонил, просипел простуженный Автономов, и родители сказали, что Милена заходила около шести, привела дочку и оставила ее у них, а сама — так она сказала — поспешила к заболевшей подруге.

Тут уж я задохнулся от смеха — еще бы! Но Автономов его не услышал, ибо я захохотал внутренне. А вслух успокоил его:

— Ну, пошла и пошла! Какая в этом трагедия? Как ты себя чувствуешь?

— Слышишь, хриплю? Глотку дерет. Температура тридцать восемь и пять. А она, видишь ли, подругу лечит! Какая подруга? Кто она? Нет у нее настоящих подруг. Вранье это!

— А может, и не вранье, Костя. Подожди, не паникуй. Лекарства у тебя есть? Жаропонижающее, к примеру?

— Есть, есть, да что толку!

— Ну, хочешь я приду? Поухаживаю за тобой.

— Так твоя тебя и пустит! Как же!

— Пустит! Почему не пустит? Наташа! — крикнул я как бы в сторону, как это иногда делают артисты в спектаклях. — Автономов заболел. Я схожу проведаю беднягу, ладно?

— Ну вот, разрешила, — сообщил я в трубку. — Она у меня покладистая, не то что твоя Милена. Жди. Скоро буду.

— Спасибо, Аиатоль. А то я тут испсиховался.

— Держись, Костя. Приеду, и будем вместе психовать, — пообещал я.

На дорогу понадобилось тридцать пять минут. Я проделал весь путь пешком, чтобы сэкономить на автобусе. Зато потратился в ларьке на бутылку «Столичной» местного производства (апробированная!) за двенадцать тысяч рублей.