Волевой порог - Александр Александрович Тамоников

руки уголовника, и они, сцепившись, покатились по полу. Котину в лицо плеснули горячим чаем. Он отшатнулся, но, ударив наугад ногой, удачно угодил в живот уголовнику. Жора вскочил, и в его руке блеснула финка.

— Мочить падаль! — прорычал он.

Но в каптерку следом за своими товарищами уже ввалились Горячин и Игошин. Опытные бойцы штурмовых подразделений мгновенно оценили ситуацию. Схватка проходила между стеллажами, на которых лежала чистая одежда, готовая к выдаче, чистое постельное белье. Горячин схватил подушку и, зажав ею ствол, дважды выстрелил. Звуки пистолетных выстрелов были тише шлепка мухобойки. Один уголовник, получив пулю точно между глаз, рухнул на спину, повалив стол и табурет. Второй, который боролся с Игнатьевым, получил пулю в бедро возле самого таза. Он заорал, но старший лейтенант ударом оглушил его и повалил на спину. С самим Жорой Калмыком тоже не церемонились. Игошин перепрыгнул через убитого и, отбив рукой удар ножом в живот, локтем врезал уголовнику в лицо, а потом рукояткой пистолета ударил по темени. Жора мешком повалился на своих охранников и замер.

Иного выхода не было, и Игнатьев принял решение добить раненого телохранителя. Перевязывать его, тащить куда-то возможности не было. Ситуация требовала избежать такой клоунады. С собой взяли лишь Жору, накинув ему на голову наволочку. Подхватив его под руки, бойцы вытащили оглушенного пленника из каптерки, заперли дверь на замок и ударом ноги сломали ключ, оставив часть его в замочной скважине, Заключенные, та часть, которая вернется в барак, не должна была раньше времени попасть в каптерку и узнать о том, что там произошло.

Жору затащили в кладовку, в которой недавно Коган встречался с профессором Мухиным. Со связанными руками Жору толкнули на стул, плеснули холодной водой в лицо и стали тормошить. Наконец уголовник пришел в себя и стал озираться, бешено вращая налитыми кровью глазами. Он уставился на своих похитителей и прошипел, как змея:

— Что, взяли меня? Погань мусорская! Да вы хоть знаете, что такое, когда зона на ушах стоит, вы знаете, что мои быки с вами сделают? Да весь ваш ГУЛАГ кровью умоется, ваш пахан сам приедет меня успокаивать и гасить эту войну. Вы войны захотели? Будет вам война!

— Заткнись и слушай сюда, Жора, — перебил уголовника Игнатьев, промокая носовым платком ссадину на голове, оставленную табуретом. — Войны уже не будет, воевать тебе не с кем и нечем. Хочешь дожить свою жизнь на нарах, а не лежать с номерком на ноге в морге, быстро отвечай: с кем держал связь, через кого сюда поступала взрывчатка?

— А ты сам догадайся! — расхохотался Жора. — Ты же умный, ты же опер! Вот и скумекай.

— Где взрывчатка, Калмык? — терпение Игнатьева уже кончалось. Он отвел курок в крайнее заднее положение и приставил пистолет к голове уголовника.

— Поищи, ты же легавый! Унюхай! — выдохнул Жора. — А меня ты не убьешь, нет! Тебе твои начальнички с большими звездами кадык вырвут, если ты меня кончишь. Рангом не вышел Жору Калмыка убивать.

— А я не из милиции, — холодно улыбнулся Игнатьев. Он убрал дуло пистолета от виска уголовника и прижал его к переносице своего пленника. Чтобы тот видел, как его палец медленно стал нажимать на спусковой крючок, как шевельнулась собачка курка. — Мы не милиция, не НКВД, Жора. Мы фронтовики. Нас прислали помочь, а потом мы снова уедем на фронт. И хрен нам кто что сделает за дырку в твоей голове. Дальше фронта не пошлют. А ты меня достал хуже фрица. Кончу я тебя!

— Ты что? — заорал Жора, вытаращив глаза. — Ты что, приказ не получил, тебе плохо объяснили? Да только я могу бунт остановить! Ты солдат, ты должен выполнять приказы!

— А в штрафбате тоже воевать можно, — нехорошо оскалился Игнатьев. — А ты меня обидел очень сильно, Жора…

— Тихо, — Котин вдруг схватил командира за плечо и повернул голову, прислушиваясь. — Там кто-то есть.

Игнатьев схватил со стола оставленное кем-то грязное полотенце, сложил его комком и зажал рот уголовнику. Тот зарычал, попытался стучать ногами по полу, но Горячин и Игошин прижали его к стулу с такой силой, что он едва не потерял сознание. Сержант постоял у двери, а потом сильным ударом ноги распахнул ее. Раздался глухой удар двери обо что-то, и на пол коридора полетел невысокий лысоватый мужчина с глубокими скорбными складками около крыльев носа. Котин тут же бросился к нему и приставил пистолет к горлу под подбородком.

— Ты кто такой? — рыкнул он и вдавил дуло пистолета в шею заключенному.

— Я Петя… Петя Чайник я… — залепетал мужчина. — Я ничего не слышал, не убивайте, гражданин начальник.

Котин сразу все понял. Лягнув ногой, он закрыл дверь в каптерку, схватил заключенного за воротник и затолкал в первую же попавшуюся комнату. Это было пыльное грязное помещение, где стояли лопаты, метлы, скребки. Лежали свернутыми какие-то шланги, грязные мешки. Котин повалил заключенного на кучу ветоши, сдавил ему горло рукой и прошептал:

— Ты подслушивал? Шестеришь у Жоры Калмыка?

— Да, участь моя такая, что ж делать. Мне велено…

— Тихо, Чайник, а то прострелю тебе яйца!

— Не надо, — простонал заключенный. — Я все скажу вам, только вы меня защитите потом.

— Что знаешь про взрывчатку?

— Знаю, — обрадовался уголовник, — все знаю. И кто прятал, и где спрятали. Все знаю. Я бегал и обо всем докладывал Жоре. Чтобы, стало быть, порядок был.

— Где взрывчатка? На «жилухе» здесь или там, на стройплощадке?

— Нет, сюда как же ее, нас же шмонают всегда по-черному. Там она, я могу показать, где именно. Но только надо, чтобы никого не было, я тихонько покажу вам. Сегодня последняя пришла. Только я не знаю, гражданин начальник, для чего она. Мне не говорят, и я не слышал. Просто знаю, где тротил, и все.

«Последняя! Ну еле успеваем мы, — подумал сержант. — Значит, ждать нечего, значит, они не сегодня завтра замышляют что-то предпринять. Чего там Жора сгоряча сболтнул? «Войну хотите, я вам устрою»?»

На следующий день Коган начал операцию, которая сложилась пока, увы, только в его голове, но расписывать ее, обсуждать и согласовывать было некогда. Последняя партия тротила была на комбинате. Что и когда произойдет, он не знал. Возможно, что время уже упущено и все его потуги уже бесполезны. Но выяснять это было глупо, и глупо было сидеть, бессильно опустив руки. Любое действие полезно, потому что оно уже совершается, пока враг не нанес свой удар. Значит, любое действие, тем более что оно неожиданное, будет срывать планы диверсантов. Коган знал, что готовится взрыв в горах. Но