Чужие маски - Галина Дмитриевна Гончарова

полом мыши, и Лиля полночи дергалась... хорошо хоть без клопов обошлось. Наутро они опять продолжили свой путь. Лиля от души благословила мужчину, на сеновале которого они переночевали, пообещала ему помолиться за здоровье благодетеля в каждом встреченном храме — и две женщины опять зашагали по дороге.

До Турона была еще неделя пути, как бы не больше.

Ативерна, Лавери

Ганц Тримейн присутствовал на похоронах. И предавался размышлениям о торжестве человеческого лицемерия.

Ах, как они страдают.

Как они это изображают!

Зеленые платья, зеленые вуали, зеленое траурное кружево...

Темно-зеленое на мужчинах.

Светло-зеленое на женщинах.

Джолиэтт, в светло-зеленом, казалась жутко болезненной, и кажется, переживала по этому поводу больше, чем о покойном супруге.Старший сын покойного... не то, чтобы скорбел. Изображал приличествующую случаю грусть. Его жена прома- кивала платочком глаза — и косилась на Джолиэтт. Кажется, дама натерпелась от девчонки... взгляды определенно были злорадными, с такой интонацией: «Ужо я тебе!».

Средний сын...

Кажется, он действительно грустил. Лицо у него было своеобразное.

Любил он отца, или любил безбедную жизнь... кто ж его знает? Но горевал. А его супруга находилась рядом с мужем. Вот этой было не до Джолиэтт, она поддерживала супруга под локоток, что-то шептала ему на ухо, за детьми умудрялась следить...

Внуки особой скорби не проявляли. Кажется, дед у них популярностью не пользовался. Джерисон командировал к ним Миранду, за которой тенью следовала Ида.

Кажется, малышка нашла себе кумира... что ж. Это и неплохо. Она учится у Миранды, подражает виконтессе Иртон, старается вести себя, как Мири...

Со временем, она может достигнуть многого.

А вот и младший сын — Стуан Леруа. И что это на его лице?

Скука.

Тоска и скука.

Отдавать какой-то сыновний долг отцу? Да ему и в голову такие мысли не приходят! Стуан откровенно позевывал в кулак, кажется, ночь прошла бурно. Да, и засос на шее...

Интересно, его Джолиэтт поставила?

Ганц наблюдал за всеми, но за этими двумя — больше всего.

И провалиться ему на этом месте!

Джолиэтт за любовником следила.

И он за ней.Но... не как за любовниками!

Ганц готов был поклясться, что между ними что-то есть. Но он также был готов поклясться, что это — НЕ ЛЮБОВЬ! Вот ни разу не любовь!

Никакого тепла...

Просто страсть?

Даже когда делят страсть, есть какие-то взгляды, связи... да просто! Жест, движение, которое говорит о принадлежности... ну хоть что-то!

Но — нет.

Даже когда Стуан, как единственный неженатый член семьи, поддержал Джолиэтт под локоток... даже тогда между ними не возникло... искры.

Ничего между ними не проскакивало.

Вот когда Джерисон и Лилиан стояли рядом, Ингрид и Лейф, Бран и Анжелина... Ганц видел искры чувства между ними. А здесь и сейчас холод.

Но ведь он тоже видел!

Так что происходит?

Притворство?

Но есть язык разума, а есть язык тела. И Джолиэтт...

Можно контролировать себя до идеального, но не так. Какие-то проявления все равно будут. Все равно...

Ганц решительно ничего не понимал.

# $ %

Миранда разгладила кружево на мантилье.

Красиво.

Между прочим, они с мамой сами плели! И Лиля показывала Миранде, как золотую нить вплетать. По широкому полю платка летели белые птицы. Зеленый фон — и белые лебеди...

И золото солнечных лучей.

— Красиво.Голос принадлежал невысокой девушке, явно внучке Леруа. Было у них нечто общее... вытянутые лица, длинные носы. Светлые, чуть жидковатые волосы, темные внимательные глаза.

— Мама делала.

— Твоя мать — Лилиан Иртон?

— Я — виконтесса Иртон, — ушла от прямого ответа Миранда. — Аты?

— Анна Леруа.

— Приятно познакомиться.

Девушка была на год моложе Миранды. И улыбалась вполне дружелюбно.

— Мне тоже.

— Вы еще не выезжаете?

— Нет. Отец сказал, в следующем году. А теперь, после смерти дедушки, может, и еще отложится...

Говорить о том, что у Миранды отец, в принципе, может жить при дворе, а Мири играла с принцессами, девочка не стала. Вместо этого она разгладила кружево.

— Вам бы тоже пошло такое. Только в розовых тонах. Оно бы освежило ваше лицо и глаза стали бы ярче.

— Правда?

Миранда кивнула.

Не то, чтобы Лиля разбиралась в косметологии, но основы знает каждая девушка. Розовые тени могут придать больной вид, перламутровыми тенями хорошо закрашивать внутренний уголок глаза — чуть-чуть выделить и зону под бровью. А вот закрашивать им все веко не нужно.

— Я уговаривала отца съездить со мной в дом Мари- эль... маму тоже, но мама у меня считает, что лучшее укра- 1 шение для девушки — ее душа. И добрый характер.

Миранда хмыкнула.

Душа, характер... а молодой девчонке приодеться хо- ; чется.

Понятно, почему эта сушеная вобла так смотрит на Джолиэтт. Легко ли — быть вдвое старше мачехи, да еще выглядеть рядом с ней, как огородное пугало? А зная Джолиэтт, она не постесняется об этом сказать.

— Душа — это прекрасно, но при дворе очень смотрят на одежду, — наконец сформулировала Миранда. — Моя мать всегда говорит, что по одежке встречают.

Провожают по уму, но первое впечатление было и останется самым сильным. Определенно...

Вот сейчас девочка одета в светло-зеленое сукно.

Дорогое, но простое, в такое и купчиха одеться может. Тесьма на платье, легкая вышивка, манжеты из белого полотна, но ни кружева, ни украшений...

А сама мать?

Хм-м...

А ведь не скажешь, что она разодета, а ребенок в черном теле. Она одета примерно так же. Волосы стянуты в невыразительную фигушку, как называет этот узел на затылке Лиля, и от этого костистое лицо кажется еще более длинным и худым. Платье закрытое, из украшений — только браслет с рубинами на запястье, даже серег нет...

— Твоя мама, наверное, очень набожная?

— Да! Она каждый день ходит на службу.

— Наверное, и ты с ней?

-Да.

— А меня мама учит, — Миранда старательно уходила от опасных тем. — Вот, я умею вести дом, умею лечить людей, умею плести кружево...

— Лечить людей?

— Мама Говорит, что всегда надо уметь оказать первую помощь, или разобраться, чем болен твой ребенок. Вот она меня и учит. А ■ еще — когда мы жили в Иртоне, ее чуть не убил докторус.

-Ой!— Да, он был безграмотным! Представляешь, он даже руки не мыл, и сапоги не снимал, так и шел, весь в грязи, в спальню! Столько народу погубили эти неучи!

— Да... вот, у нас когда бабушка заболела...

— Это