Олимп, штат Техас - Стейси Суон

по поводу того, как поступил с Лавинией. Все в рамках деловых отношений. Его нервировали сцены, которые она закатывала, но с этим он ничего поделать не мог. Но у него нет ни малейшего желания пересказывать эти давние события Арти.

— Тут две отдельные истории. Первая случилась в конце восьмидесятых. Отец Лавинии, Эндрю Манн, был самым крупным собственником недвижимости в Олимпе. Потом, после падения цен на нефть, разорился. Из-за непродуманных инвестиций. Недвижимость ему пришлось распродать, и я купил значительную ее часть.

— В этом вроде нет ничего необычного, — говорит Арти, явно не понимая.

— Ну, он вынужден был продать сильно дешевле рыночной цены, а мне ради покупки пришлось взять кредит, ему же в кредите для погашения долгов отказали. Лавиния решила, что мой успех, вообще вся моя карьера построены на несчастьях ее отца. Вскоре после этого он умер от инфаркта. Семья осталась в долгах, а Лавиния только что вышла замуж, причем муж никаких новых денег в эту ситуацию не принес. За несколько месяцев она из богатой превратилась в неимущую. Ее мать тоже.

— А вторая история?

Питер вздыхает: вторую историю ему хочется рассказывать гораздо меньше.

— Барри раньше жили здесь, в Олимпе: восемь гектаров земли у самой границы города. Я узнал, что целлюлозная фирма из Хьюстона ищет участок для строительства коробочной фабрики — с удобным доступом к автостраде, но не в городской черте. Примерно тогда же мне сообщили, что Барри, не имея на то оснований, оформили освобождение от налога на землю по причине ее использования под сельскохозяйственные нужды. Притом что скот они не держат давным-давно. Возможно, именно я передал эти слухи в налоговую инспекцию.

— Да ты что, папа? — говорит Тея. — Настучал на них и тем самым вынудил продать землю?

Питер тут же щетинится.

— То есть ты считаешь, что обманывать налоговую — это честно? Что ж ты за прокурор при таком отношении к закону? Лавинии донесли о моем поступке, и она отказалась продавать мне землю. Продала другому, за меньшую сумму, из чистой вредности. Полученных денег едва хватило на покрытие долгов, после чего они переехали в Буллингер. Оказалось, Лавиния понятия не имела, что они не платят налоги. Это муж ее так подставил. Однако виноватым в утрате семейных владений она назначила меня.

— Она жила одной жизнью, а потом ты ни с того ни с сего пинком отправил ее в совершенно другую, — недоверчиво говорит Арти. — А теперь то же самое сделали мы с Арло. Она была матерью, у которой был сын. А стала матерью, лишившейся сына. — Арти качает головой даже после того, как договорила.

— Это несчастный случай. И для тебя смерть Райана тоже утрата, — замечает Питер. Он хочет, чтобы Арти почувствовала себя невиновной — как невиновна в его глазах. Он ведь знает, что она не совершила ничего неподобающего. Да и то, что жизнь Лавинии утратила прежние масштабы, почти никак не связано с несколькими его давними поступками. Мир не так устроен. Все совсем не просто. — Мне кажется, Юне стоит завтра съездить вместе с тобой к Айдену. Они с Лавинией вместе учились в старших классах. Лавиния, насколько я понимаю, в обиде на меня, но не на Юну, а тебе может понадобиться помощь в случае, если Лавиния решит на тебе отыграться. Меня вообще удивляет, что они приняли предложение Айдена.

На Ли он при этом не смотрит. Не хочет знать, обидел ли ее намеком на то, что сама она собственную дочь защитить не в состоянии.

— Если с тобой будут Юна и Тея, она поймет, что мы готовы взять на себя ответственность, — добавляет он почти против воли. — Хотя это и был несчастный случай.

— Пусть и несчастный случай, — говорит Арти, — но из этого не следует, что все остальное уже не имеет значения. Если бы ты не донес на них в налоговую, вся жизнь Райана сложилась бы иначе. Я не хочу сказать, что он был бы жив. Тут я виновата. И все же.

Питер видит, что она прокручивает в голове разные варианты биографии Райана и все они лучше реального. Теперь она будет чувствовать себя сообщницей отца.

— В смерти Райана виновата не ты, а Арло, — твердо заявляет Тея.

— Это был несчастный случай, — произносит Ли так громко, что все вздрагивают. Она стоит, вперив взгляд в Тею. — Арло не хотел никого убивать. — Она берет дочь за руку. — Конечно, все имеет значение. И многое меняет. Но речь о твоем брате. Которого ты любишь. Ты с ним сегодня говорила?

Арти качает головой:

— Я пока еще не могу с ним общаться.

Питер заставляет себя вклиниться в разговор:

— Я знаю, что тебе нелегко сейчас об этом думать, но ведь Арло тоже страдает. Он лишил человека жизни. Случайно или нет, не имеет значения, никто из нас не знает, насколько тяжело ему будет с этим жить дальше. — Арти бледнеет сильнее прежнего, но у Питера выбора нет: нужно идти до конца. — И тут ему понадобится твоя помощь. И советы…

— Советы, — повторяет Арти, тем самым обрывая его монолог. — Прекрати, — добавляет она. — Прекрати говорить про Арло. Я и без вас прекрасно знаю, что он сейчас чувствует. Вы думаете, что знаете его лучше, чем я? Хоть кто-то из вас?

Арти выходит из кухни, возвращается с сумкой через плечо и ключами от машины. Тея идет вместе с ней на улицу. Питер остается наедине с Ли, ей на этот раз не удается сдержать слезы. Питер кладет руку Ли на плечо, но на сей раз не поглаживает; видит, что она, превозмогая собственную боль, хочет что-то сказать ему в утешение. И он знает, что очень ждет этих слов, хотя так быть и не должно.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Юна сидит у себя на балконе, якобы дожидаясь заката. В ее распоряжении пиво, которое она не пьет, и возможности, которыми она не пользуется. Мысль о том, что придется весь вечер промаяться в одиночестве, думая о Тее и Арти, Питере и Ли, для нее невыносима. Да, нужно было поехать в аэропорт встречать дочь. Да, Арти, видимо, очень тяжело. Как бы ей хотелось, чтобы рядом был хоть кто-то, тот, кто уже разобрался в происходящем. Только не сыновья — они лишь добавят ко всей этой муторной истории собственные проблемы, о которых она пока старается не думать. Юна решает все-таки выпить пива.

А еще есть Коул. Мысль о том, что придется ему все это рассказывать, кажется не бременем, а облегчением, но приглашать его к себе в дом ей как-то неудобно. И не потому, что