Великий Мусорщик - Исай Константинович Кузнецов

если кого-нибудь сжигать – костер из сандалового дерева, подумать только! – то, уж конечно, не Парваза. Так торжественно сжигать можно только меня!

Гельбиш слушал Кандара с возрастающим недоумением. В его словах, вполне справедливых, все же чувствовалась насмешка… Да и голос чем-то похож на голос Гуны. А Кандар смотрел на него с улыбкой, будто ожидая ответа.

– У меня… э… не было иного выхода, – пробормотал Гельбиш.

– Кстати, Гуна… – будто угадал его мысли Кандар. – Зачем понадобилось убивать старую женщину? Нехорошо… Ох, нехорошо… Впрочем, понимаю: в таком деле надо обезопасить себя со всех сторон. Ты всегда был чертовски предусмотрителен! Взрыв вертолета! Недурно придумано.

– У меня не было другого выхода, – снова повторил Гельбиш.

– Гекатомба! Настоящая гекатомба! – почти с восхищением воскликнул Кандар. – Я ухожу из жизни как какой-нибудь древний вождь. Со мной уходят все мои близкие, даже телохранитель! А может, и тогда, в древности, их всех убивали, чтобы не мозолили глаза новому властителю? Кстати, ты назначил Диктатором Барбука. Ты не находишь, что мусорщик, пусть даже и великий, в роли Диктатора, ну, скажем… чуть-чуть смешон?

Гельбиш снова потянулся к ящику.

– Спешишь, Фан, спешишь… – покачал головой Кандар. – Не бойся, я не уйду. Я же понимаю, что после того, как я разуверился в своей собственной идее, мне не остается ничего иного, кроме как умереть. Да… Значит, Грон Барбук. Но почему именно он?

– Барбук – самый популярный человек в Лакуне, – неуверенно ответил Гельбиш.

– И ни в чем тебе прекословить не станет, – усмехнулся Кандар. – А когда он тебе надоест, ты сожжешь его на костре. Ты позаботился оставить для него немного сандаловых бревен?

И снова Гельбишу почудилось, что с ним говорит не Кандар, а Гуна. Треклятая старуха! Ее голос, ее манера издеваться.

– Не сердись, Фан, – примирительно проговорил Кандар уже своим голосом. – Просто я думал, что ты выглядел бы на месте Диктатора более импозантно, чем бедняга Барбук.

– Вы должны знать, Учитель, – мрачно произнес Гельбиш, – то, что я сделал… Я сделал не затем, чтобы самому стать Диктатором! Власть не прельщает меня.

– Врешь, Фан! – строго сказал Кандар. – Власть – единственное, что тебе по-настоящему нужно! Еще с тех пор, когда ты был культуристом и наращивал мускулы. Да и при мне… Кто обладал не номинальной, а подлинной властью? Не ты ли?

Гельбиш неожиданно кивнул в знак согласия. И тут же отрицательно покачал головой.

– Я любил вас, Учитель, – забормотал он. – Всегда любил. И сейчас… люблю… предан вам и вашим идеям… до…

– До последней капли моей крови, – сказал Кандар.

Гельбиш резким движением распахнул ящик и взял револьвер. Кандар только ухмыльнулся.

– Скажи, Фан, а что потом? – спросил он тихо, уже безо всякой насмешки.

– О чем вы, Учитель?

– Что будет с Лакуной? Когда ты станешь ее… хозяином? Куда ты поведешь ее?

– По пути, начертанному вами! – ответил Гельбиш, перезаряжая револьвер.

– Нет, Фан. Мой путь кончается тупиком. Если ты еще не понял, то скоро поймешь. Чтобы вести народ, надо дать ему цель. Я знаю, какую цель ты ему дашь. Ты засадишь в санлаги всех, кто только посмеет противоречить твоей цели, всех, кто мог бы посметь… противоречить…

– Моя цель? – нахмурился Гельбиш. – Вы знаете мою цель?

– У тебя одна цель – власть! Ты ее получил. Но ты не удовлетворишься властью над крохотной Лакуной. Ты захочешь большей власти! И ты научишь людей считать себя выше других, научишь презирать других. Ты призовешь их заставить этих – других – стать такими же, как они, силой! Ты превратишь народ Лакуны в свое послушное орудие в борьбе за Большую Власть!

Гельбиш поднял револьвер.

– Но ты не Наполеон, Гельбиш! Не Александр Македонский! А Лакуна всего лишь маленькая Лакуна. Несчастная, богом обиженная страна.

– Замолчи! – крикнул Гельбиш.

Он выстрелил. Два раза. Выстрелил точно в сердце. Но Кандар не упал. Он стоял и смеялся.

– Ты погиб, Гельбиш! Во Дворец Нации ворвалась толпа и, смяв караул, вскрыла гроб! – Последние слова Кандар произнес хриплым голосом Маркута.

Гельбиш очнулся и открыл глаза. Перед ним стоял Маркут.

– Что ты сказал?!

– Во Дворец ворвалась толпа и вскрыла гроб Диктатора. – Лицо Маркута было белым как полотно. – С ними… Вэлл, – прошептал он чуть слышно.

– Что?! Вэлл?!

– Да… Вэлл…

Глава тридцать третья

Большинство контрабандистов, промышлявших вдоль южной границы, проживали в горных деревушках близ Гарзана и в обычное время вели жизнь примерных граждан. Старик Бурт, не склонный подчиняться Гигиеническому Уставу и прочим установлениям Нового Режима и, как утверждали его друзья, не желая расставаться со своей когда-то ярко-рыжей бородой, вел жизнь почти отшельническую. Он устроил себе жилище в труднодоступном уголке, на северном склоне Гонша, в пещере, обнаруженной им под небольшим водопадом.

Старик – впрочем, в те времена он был не так уж стар – соорудил наверху небольшую плотину и нечто вроде шлюза, с тем чтобы иметь возможность отводить водопад и таким образом открывать и закрывать вход в пещеру.

Здесь он не только жил, но и держал переправленную через границу контрабанду. В куче вещей, сваленных в углу, можно было обнаружить и ящик с джином, и бутылки виски, и блоки американских сигарет, и транзисторные приемники, и еще множество не дозволенных к употреблению предметов.

Невысокий, коренастый, заросший до самых глаз рыжей с обильной проседью бородой, с неправдоподобно густыми бровями, из-под которых выглядывали острые, внимательные глазки, в мохнатом козьем жилете, он казался Марии каким-то лесным чудищем.

В первое мгновение, увидев его, она вскрикнула от испуга, но вскоре прониклась к нему полным доверием, привыкнув к его устрашающему облику.

Оказавшись в столь романтическом и необыкновенно красивом месте, Мария вдруг воспылала горячей любовью к своей родине и, расплакавшись, заявила, что ее сердце не выдержит разлуки с Лакуной. Но тут же испугалась, что Ален оставит ее, и объявила, что во всяком случае не перешагнет границы, не попрощавшись с отцом.

И вот отец стоял перед ней. Небритый, в каком-то пегом костюме, взятом из гардероба Гарбека, он показался ей таким жалким, что она с трудом удержала слезы.

Кандар слабо улыбнулся и обнял ее.

– Отец, – прошептала она, – прости меня…

За шумом водопада Кандар не расслышал ее слова. Скорее догадался по ее лицу, что она просит прощения.

– Да, да… – проговорил он все с той же слабой улыбкой. – Все хорошо… хорошо…

– Вам надо отдохнуть, дорогой Диктатор, – сказал Ален.

– Диктатор… – с усмешкой повторил Кандар. – Да, да… отдохнуть, если можно.

Мария повела отца в жилище Бурта. Возле костра он заметил рослого саквалара, мирно обсуждавшего что-то с бородачом в грязном меховом жилете, по-видимому, с тем самым контрабандистом, о котором говорил по дороге Ален. Конечно, саквалар, дружески болтающий