Морской путь в Индию - Генри Харт

«Я, Васко да Гама, которому сейчас вы, высочайший могущественный король и сюзерен, приказали отправиться открывать моря и земли Индии и Востока, клянусь этим знаком креста, на который я возлагаю мои руки что в своем служении богу и вам буду высоко держать его и не склоню его ни перед лицом мавров, язычников или какого бы то ни было народа, который я могу встретить на своем пути, ни перед любой опасностью на море, в огне или в сраженье, буду всегда защищать и хранить его до самой смерти. И я клянусь, далее, что, преодолевая все трудности этого похода, который вы, мой король и господин, повелели мне предпринять, буду служить со всей преданностью, верностью, бдительностью и усердием, соблюдая и выполняя приказы, которые мне даны, пока не вернусь на это место, где я сейчас стою в присутствии вашего королевского высочества, по милости бога, для служения которому вы посылаете меня».

Когда эта присяга была произнесена и знамя передано Гаме, ему были вручены приказы с указанием задач, которые возлагались на него в период путешествия, а также послания к нескольким государям и царям, к которым подобало направить такие послания. Среди них было также послание для священника Иоанна Индийского (так он именовался в этом королевстве) и царю Каликута, в соответствии с теми подробными сообщениями и данными, которые король дон Жуан получил из этих сторон[242]. Когда эти бумаги были вручены, король простился с ним [Гамой].

На этом церемония закончилась Король удалился в свои покои Васко да Гама и его капитаны стояли неподвижно, пока большие двери не закрылись за удалившимся монархом, а после того, повернувшись, покинули зал аудиенции. За ними шли офицеры, неся белый шелковый стяг с большим красным крестом. На следующий день Ортиш ди Вильягаш отслужил торжественную мессу для двора и мореплавателей, а затем Гама и его люди двинулись верхом на лошадях в столицу, где их ожидали корабли и команды.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ.

ОТПЛЫТИЕ ФЛОТИЛИИ

Теряются уже из поля зренья

Любимые, покинутые горы,

Но Синтры[243], Тежу светлого теченья

Еще искали жадно наши взоры

И сердце, что дрожало от волненья,

Осталось там, вдали, в краю, который

Был дорог нам. Когда же он исчез,

Видали мы лишь зыбь и свод небес.

Камоэнс, «Лузиады», V, 3

Великое предприятие началось. Все трудности были преодолены, все приготовления закончены, день выхода в море назначен. Мореплавателям оставалось лишь попрощаться с семьями и препоручить себя богу на время этого опасного плавания

В четырех милях западнее лиссабонского арсенала река Тежу расширяется, образуя посредине широкий рейд для судов. На правом берегу, где плещутся у золотистой песчаной отмели лазурные волны, находится пригород Риштеллу. На широком склоне между берегом и холмами были разбросаны плодовые сады и парки, то тут, то там на возвышенностях виднелись ветряные мельницы, весело махавшие навстречу свежему морскому ветру своими темными крыльями. Южный берег реки, крутой и лесистый, был изрезан глубокими оврагами, спускающимися к самой воде.

Здесь-то — напротив маленькой церкви, стоявшей на берегу, — бросили якоря суда флотилии Гамы — новые, поблескивавшие свежей краской, с флагами и вымпелами, победно развевавшимися по ветру. Церковь была поставлена много лет назад принцем Генрихом Мореплавателем в честь св. Марии Вифлеемской.[244] По обыкновению в ней молились моряки с отплывающих кораблей, прося об удачном плавании и благополучном возвращении. Вечером 7 июля 1497 года Васко да Гама прибыл из Лиссабона в церковь и бодрствовал там всю ночь вместе с братом Паулу, своими офицерами и священником близлежащего монастыря Санту-Тумор, исповедуясь в грехах и молясь о ниспослании силы и удачи.

8 июля, вскоре после рассвета, перед церковью стали собираться мужчины и женщины, так что берег вскоре был переполнен. Здесь были загорелые, босые матросы с каравелл в широких штанах, плотных бумажных блузах и красных шапках. Между ними виднелись солдаты в латах, нагрудниках и шлемах. Матросы и солдаты были окружены семьями и друзьями. Хотя многие женщины были и в ярких платьях, но головы и плечи они покрыли черными платками — их можно было принять скорее за участниц похоронной процессии, чем за провожающих, которые пришли пожелать удачи молодым и здоровым людям, отправлявшимся в смелое плавание. И вдруг (согласно интересному описанию Узориу), словно по какому-то общему побуждению, они дали волю своим чувствам в громком плаче и стенаниях. Обливаясь слезами, они кричали:

«Ах, несчастные смертные! Смотрите, какую судьбу уготовили вам честолюбие и жадность. Какие более страшные наказания могли бы пасть на вас, если бы вы совершили самое ужасное преступление. Через какие отдаленные и беспредельные моря должны вы проплыть, каким огромным и безжалостным волнам должны вы бросать вызов, какие опасности грозят самой вашей жизни в этих отдаленных землях! Не разумней ли было бы для вас встретить любую страшную смерть [какой бы она ни была] здесь, на родине, чем отправляться в сокрытые от нас земли, далеко от отечества, и найти могилы в соленых глубинах моря!»

Был или не был слышен на самом деле этот оперный хор стенаний на берегах Тежу в тот день, этого мы никогда не узнаем, но мы можем быть уверены, что в ту минуту подобные чувства владели многими сердцами. Нам рассказывают, что даже суровый, сдержанный Гама пролил слезу. Он тотчас же, однако, вытер глаза и, собрав офицеров и матросов, повел их в церковь на прощальную мессу[245].

Здание было слишком мало, чтобы вместить всех желающих, и многим из матросов с их семьями и друзьями пришлось стоять снаружи, на солнцепеке с обнаженными головами в течение всей этой торжественной церемонии. В церкви можно было видеть красочное и яркое зрелище. Маленькие окна пропускали лишь немного солнечных лучей, и свечи в полумраке бросали блики на золото и серебро, сталь и драгоценные каменья, выделяя шлемы, эфесы мечей и металлические нагрудники, тускло отражаясь на бархате плащей и шелке освящаемых знамен. Когда замерли заключительные слова мессы, ударили колокола церкви и монастыря. Из церкви участники мессы процессией двинулись на берег, где лежали вытащенные на песок лодки с кораблей. Викарий церкви возглавлял шествие, за ним следовали священники и монахи, сложив руки и преклонив головы, ступая неспешно и торжественно, с пением литании. Затем шли, размахивая курящимися кадилами, церковные служки, далее священник с крестом и другие священнослужители в длинных облачениях. Вслед за ними шагал Гама, один, с высоко поднятой головой, с суровым видом, без тени улыбки. Не оглядываясь по сторонам, он нес зажженную свечу. За ним — офицеры и матросы его флотилии, по два в ряд, и каждый тоже держал зажженную свечу. И вот, окутанная синеватыми облаками курений, с размерным пением литании, под восклицания толпы, отвечающей на возгласы священников, длинная процессия достигла побережья. Викарий обернулся, и тотчас все присутствующие пали на колени, преклонив головы. Прелат принял общую исповедь и даровал полное отпущение грехов[246] всем, кто мог сложить свою голову в путешествии. Служба закончилась, все встали, и по приказу капитанов офицеры и матросы взошли в лодки и отплыли на корабли.