Формула Бога. Восхождение - Юрий Витальевич Яньшин

начала. Это и шокировало и обижало его. Порой складывалось впечатление, что это не он, а она старше его на целую эпоху, и только ее врожденная воспитанность не дает ей откровенно зевать при виде всех его потуг. Наконец, исчерпав все свое терпение и фантазию, он решился напрямую спросить у нее, согласна ли она на официальное оформление отношений с ним. И хотя он не слишком-то надеялся на ее положительный ответ, в свете нынешнего общения, но никак не предполагал, что он будет таким обескураживающим.

— Официальное оформление?! Отношений?! — спросила она, резко выгнув правую бровь.

— Ну да, — как-то неуверенно промямлил он, разом стушевавшись от ее взгляда классной руководительницы. — Мы же с тобой взрослые люди. Понимаем что к чему. В конце концов, у нас имеется сын.

— Теперь, это значит, так называется: «официальное оформление»? А до этого, стало быть, наши отношения носили неформальный характер?! Я правильно поняла?

К манере некоторых людей отвечать вопросом на вопрос, Яхве явно приложил свои ручонки. Господь поморщился, его явно коробили слова о «неформальном характере» отношений:

— Я может быть, суховато выразился, но из-за этого не стоит так придираться к словам. У меня просто нет опыта в разговорах на подобную тему. Мы же, как я уже сказал, далеко не дети. А я не знаю, как еще выразить к тебе мои чувства, и каким еще способом сделать предложение руки и сердца.

— Надо же?! Какие высокие слова: отношения, чувства, предложение руки и сердца… Я сейчас растаю от нежностей, обрушившихся на меня. А где ты был сорок девять лет назад?! Где было твое предложение?! Ты ведь уже тогда не был бездумным юношей. По меркам твоего мира это было всего лишь два года назад.

— Да. Я полюбил тебя со всей искренностью, как только увидел, там у ручья… И да, я уже тогда не был мальчиком, но разве я виноват в том, что ты разожгла в моей душе пламя страсти, и разве я не кинулся в это пламя с головой, презрев все преграды — технические, биологические, пространственные и временные. Разве не бросил я на алтарь своей любви запреты, наложенные ранее, свою репутацию, в конце концов?

— А разве это ты сочинил в честь своей возлюбленной «Песнь песней», которую я могла бы шептать тебе?! Разве отверзлись в ночи твои губы, произнося звуки моего имени? Нет. Не шептали. Вот и сейчас, до тебя спустя две тысячи лет дошла мысль сделать мне предложение. А где ты был раньше?! Где было тогда твое предложение?!

— Не говори, ерунды! — воскликнул он, перебивая ее праведную тираду. — Ты прекрасно знаешь, что я не мог это сделать чисто физически! Мы с тобой были на разных биологических основах. Мы даже сейчас не одной, хоть и гораздо приблизились. Не мог я тебе шептать слов любви, ты бы просто сгорела в муках за пару дней. И появиться в антирадиационном облачении перед тобой тоже не мог. Ты бы просто сбежала, испугавшись моего вида.

— Значит, слов любви сказать не мог, а все остальное смог?! Не постеснялся, не спросив согласия?!

— Я не говорю, что не виноват перед тобой. Да, в тот момент я поступил некрасиво…

— В то момент?! Это, оказывается, был всего лишь момент, помутивший вдруг ненадолго рассудок?! Не букет из тамариска или олеандра ты поспешил мне дарить, а полетел в лабораторию к Яхве! Говоришь, положил на кон свою репутацию?! А что ты думал о моей репутации в это время?! Поручил своему подручному сводне — Гавриилу улестить старика Иосифа, чтобы он принял твой грех на себя?! И что ты ему за это пообещал? Тоже райскую жизнь?

— А разве он не в раю?!

— Рай и так бы от него не ушел. Сын рассказал мне о механизме попадания на Платформу. Так, что ты думал обо мне, выдавая меня быстренько замуж, за нелюбимого и уже ни к чему не способного старика?!

— Он дал обет не прикасаться к тебе.

— До рождения сына, — поправила она его. — А потом?! Ты хочешь сказать, что любил меня, видя, как я делю ложе с нелюбимым мною человеком?

— Не терзай меня больше, чем я сам себя! — огрызнулся он. — Но все же не забывай, что ты, служа в храме, была изначально предназначена Богу.

— А ты у нас значит Бог?! — уперев руки в боки, хрипло засмеялась она неприятным голосом. — Да. Я хотела с детства служить Богу, всеми своими силами. Хотела помогать ему в делах праведных, быть его слугою, а не объектом вожделений.

— Так вышло. Не я назначил сам себя на эту должность, а вы сами, посылавшие мне мольбы на протяжении тысяч лет, — потупив глаза, ответил он.

— А сын?

— Что, сын? — не понял он.

— Ты сказал, что у нас есть сын.

— Разве это не так?! — вскинул он брови.

— Нет. Не так. Какое твое участие в судьбе сына?

— Какое, говоришь? — изумился, и одновременно нахмурился Господь. — А разве не я предупредил вас об «избиении младенцев»? Разве не я послал вам волхвов с дорогими подношениями?!

— Помню. Спасибо. Спас. Но я сейчас не об этом.

— А о чем же? — опять удивился он.

— Ты и вправду думаешь, что на этом заботы отца о сыне заканчиваются? — в свою очередь изумилась она.

— Нет, конечно, но…, — не нашелся он сразу с ответом.

— Вот именно, что «но». Отец не тот кто породил, разбрасывая свое семя семо и овамо, а тот, кто воспитал, отдавая ребенку последний кусок хлеба, тот кто не спал ночами, укачивая колыбель, тот кто учил его ходить и тот, кто учил ремеслу и жизни. И я навсегда буду благодарна Иосифу за это. Это наш с ним сын. Не твой.

— Я тоже внушал ему добродетели, как мог, в тех непростых обстоятельствах. Когда сам, когда через посредников. Но я никогда не упускал его из виду.

— Я не знаю, что ты там ему внушал и как. Зато я точно знаю, что это ты всячески искушал его незадолго до того как его схватили.

— Я укреплял его дух! — не выдержал Господь.

— Да. Укрепил. Ты всех так укрепляешь своими бесконечными искушениями и проверками, начиная с прародительницы Евы! Ты един в двух лицах! Какой же ты настоящий из них?

— Какая еще Ева?! О чем ты?

Вопрос о Еве она просто проигнорировала. Как истинная дочь своего народа, она давала ему возможности хоть как-то перехватить инициативу в этом сложном споре двух правд и двух истин.

— У тебя все кругом неправы. Один ты прав всегда