Выстрел в лесу - Анелюс Минович Маркявичюс

стояла высокая, нетронутая трава, не видно было следов на тропке: лесные жители больше сюда не заглядывали. Звери чуют кровь и долго обходят места, где сложил голову их родич. Только веселый глазок источника по-прежнему блестел среди мха и по-прежнему отражался в нем опрокинутый небосвод.

— Вот тут его и убили, — показал Ромас на бугорок у куста.

Они подошли к ели, из-под которой следили за оленем. И тут ничего не изменилось: слегка покачивалась перебитая дробью ветка; ранку на ней затянуло смолой.

Ребята переглянулись. Лишь теперь они по-настоящему поняли, какой опасности избежали тогда.

— Чуть-чуть в сторону — и задело бы.

— Ясное дело, гнили бы в земле, как олень.

— Олень в музее, Алпук.

— А-а, я и забыл.

— Уже, наверное, чучело готово. Посмотреть бы когда-нибудь…

— Нет, мне не хочется, живой куда красивее, — отказался Алпукас. — Что толку с чучела? Не прыгнет, не фыркнет. Помнишь, как он принюхивался? И глаза, говорят, стеклянные вставят, попробуй смотри такими…

Все равно интересно.

— Какой там интерес! — презрительно махнул рукой Алпукас. — И смотреть не стоит.

— Почему не стоит? Ноги, морда, рога — весь олень. Чего же еще?

— Да разве это олень? Вот когда бегает, прыгает, играет — это настоящий зверь. А если даже шевельнуться не может, разве это зверь?

Ромас слушал и не понимал Алпукаса. Живой или не живой — какая разница? Все равно зверь. Видно, они по-разному понимают природу.

Переговариваясь, мальчики подошли к засаде. Сухие иглы под раскидистой елью были, как и тогда, разворошены. Сквозь густую хвою не пробивался ветер, не протекал дождь.

— Помнишь, ветка хрустнула? Это он пришел, — восстанавливал события Ромас, опершись о ствол дерева. — А когда зашуршало, это он, наверное, ложился.

— Удобней места не выберешь: тебя не видно, а перед тобой все как на ладони.

Алпукас разгреб руками иглы, лег, чтобы проверить, так ли это, и тут же заметил белый шарик.

— Ромас, глянь-ка, что это?

Тот нагнулся к Алпукасу, и оба стали осматривать находку. Это был круглый, туго скатанный бумажный комок с двухкопеечную монету, только гораздо толще, почерневший, будто обгорелый по краям; Алпукас сдул с него пыль и, желая посмотреть, нет ли чего внутри, поддел ногтем край. Показались буквы. Он хотел было развернуть бумажку, но Ромас схватил его за руку.

— Не тронь, Алпук, не разворачивай.

— Почему? Посмотрим, что там.

— Ты понимаешь… ты понимаешь, что это может быть?!

Мелькнувшее у мальчика подозрение с каждым мгновением росло и крепло… А что, если… если… В приключенческих повестях и романах разбойников, шпионов и грабителей выдавала, казалось бы, самая ничтожная мелочь, самая незначительная улика.

Алпукас ждал. Ромас смотрел на него широко открытыми глазами, словно не мог вместить внезапно нахлынувшие мысли.

Наконец он зашептал:

— Алпук, из-под этой ели стрелял браконьер?

— Из-под этой. А что?

— Больше тут никто не лазил, только сержант, когда осматривали место происшествия… Больше никто…

— Может, и никто…

— Выходит, бумажку потерял браконьер! Точно!

— И впрямь! А мне и в голову не пришло! — вскричал Алпукас. — Он и потерял!

— Значит, это доказательство.

— Но погоди, как же ты узнаешь, кто потерял?

Ромас снисходительно усмехнулся:

— Да очень просто, Алпук. Видишь, там что-то написано. По почерку легче легкого определить, кто писал.

— Давай развернем, может, я определю, — снова взялся за катышек Алпукас.

— Нет, нет, у тебя ничего не выйдет, Алпук. Это нужно уметь. Еще порвешь, когда станешь разворачивать. Видишь, как плотно смяли? Отдадим отцу, а тот передаст сержанту.

— Давай поищем, может, еще что-нибудь валяется, — предложил Алпукас.

Они облазили на четвереньках всю землю под деревом и вокруг, перебрали каждую иголку, осмотрели каждую веточку, но так ничего больше и не нашли.

Мальчики помчались домой. Алпукас крепко сжимал находку в правой руке. Возле ворот остановились перевести дух.

— А что, если это никакое не доказательство? Нам опять нагорит? — усомнился Ромас. — Помнишь, как в прошлый раз?

— А мы дедусю покажем, он не заругает.

— Ладно, дедусю можно, — согласился Ромас, который побаивался лесника.

Дети вошли во двор как ни в чем не бывало. Старик, по-видимому, вернулся уже давно; разложив на приступке клети ровно наколотые березовые колодочки, он выстругивал зубья для грабель.

— И вы тут? — завидев детей, спросил старый Суопис. — Набегались?

— Дедусь, а что мы нашли! — разжал кулак Алпукас.

— Ну, ну, что там у вас за находка? — вскинул глаза старик.

— Мы шли и по пути заглянули на полянку, где ключ. Так просто заглянули и нашли вот это.

— На какую полянку? — Старик оторвался от работы.

— Ну, где оленя убили, — выпалил Ромас. — Под елью, в хвое нашли. Браконьер потерял!

Дедушка живо воткнул нож в приступок, отшвырнул недоделанную колодочку:

— Покажь!

Он со всех сторон осмотрел катышек. Старый охотник тотчас признал в комке бумаги ружейный пыж.

— Алпук, слетай-ка в избу, позови отца.

Алпукас стрелой помчался в дом.

Лесник сидел за столом и выписывал квитанции на валежник.

— Что понадобилось? — поднял он голову.

— Идите быстрей!

«Не случилось ли чего с дедом?» — Юрас бросил карандаш и быстро вышел во двор, но, увидев старика на приступке, успокоился.

— Зря пугаешь, сынок, — бросил он через плечо Алпукасу.

— Глянь-ка, что ребятишки нашли, — протянул ему пыж старик. — На полянке, где оленя убили.

— Оленя? — вздрогнул лесник.

Схватив находку, он принялся ее рассматривать. Руки лесника чуть приметно дрожали.

— Не узнаешь? А ты приглядись, приглядись как следует. Видишь, бочок потемнел и ямочки от дроби.

— Там что-то написано. Мы отковырнули немножко, — вмешался Ромас. — По почерку можно узнать, чей он.

— Дай-ка сюда, сейчас глянем!

Старик взял пыж и стал медленно, осторожно отгибать уголки сначала кончиком ножа, затем пальцами. Дети не сводили глаз с комочка; лесник, озабоченный, молчаливый, следил за каждым движением старика. А катышек топорщился, разворачивался. Вот он уже превратился в пухлый шарик, потом в какой-то рыхлый комок. Дедусь расправил край бумажки, и лесник узнал квитанцию, одну из тех, что он сам выписывал покупателям сучьев и сухостоя. Юрас нагнулся, чтобы посмотреть, кому выдана квитанция. Но старик не спешил. Он положил бумажку на колено, тщательно разгладил и, отставив на вытянутую руку, впился в нее глазами.

Отец приник к квитанции. Они почти в один голос прочли:

— П-л-е-п-л-и-с Анта́нас!

— Ну, что скажешь? — заморгал старик и утер со лба пот.

Лесник выпрямился. Глядя прямо перед собой, он глухим, словно идущим из-под земли голосом прогудел:

— Он, га-ди-на!..

И пальцы Юраса медленно сжались в два больших жестких кулака.

Виноват ли Плеплис?

Наконец-то напали на верный след браконьера! И кто напал? Опять они, Ромас с