Выстрел в лесу - Анелюс Минович Маркявичюс

среди мальчиков и девочек. Дети постепенно перемешались, и возле него оказалась Циле.

Некоторое время они шли рядом, делая вид, что даже не знакомы. Наконец Ромас нарушил молчание:

— Почему ты не пришла в школу?

Циле смотрела на свои ноги, покрасневшие, исколотые сухими ветками, исцарапанные осокой.

— Скажи, если это не секрет.

— Отец не пускал.

— Не пускал? Что ему, жалко?.. Тебя наказали? Когда я что-нибудь натворю, меня тоже гулять не пускают.

— Чем я могу провиниться?

— Почему же не пускал?

— Очень просто, не пускал, да и все. Надо помогать бабушке, она одна не справляется.

— А потом отпросилась?

— Да, но он велел ненадолго.

Желая порадовать девочку, Ромас сказал:

— А знаешь, что случилось с чертиком?

— Утонул. Что с ним еще могло случиться?

— Нет, он вынырнул и сейчас лежит у меня в кармане, — рассмеялся Ромас. — Я принес его тебе. Поставишь куда-нибудь и смотри. На него очень приятно смотреть.

— Как это — вынырнул? — полюбопытствовала Циле. — Ты небось другого купил?

— Нет, тот самый, другого такого не найти.

— Значит, ты достал его из омута?

— Алпукас достал. Нырял, нырял и нашел.

Ромас с Циле не разлучались и около сосны-великана: они вместе разглядывали могучее дерево, слушали рассказ дедушки, вместе шли домой.

На опушке дети, жившие неподалеку, отдали свои папки и кульки товарищам и стали прощаться. Циле тоже собралась идти.

— Погоди, я тебе чертика отдам, — спохватился Ромас. — Только, чтобы никто не видел…

Они незаметно отстали. Голоса ребят уже почти не слышались. Доносились только отдельные возгласы да заплутавшееся эхо. А когда и эхо смолкло, Ромас и Циле посмотрели друг на друга. Они были вдвоем. Шум, смех отзвучали по тропинкам, межам, и теперь в лесу казалось пусто, мрачно.

— Я знаю, где черника уже поспела, большая, — похвалилась девочка.

— Далеко?

— Нет, за ельничком.

Взявшись за руки, они обогнули молоденькие деревца, густой щеткой пробившиеся на холме, и очутились в ложбине, усеянной ягодами. Ромас и Циле набросились на полузеленую чернику, рвали без разбора, лакомились. Потом принялись искать землянику. Под одной из елочек, на солнцепеке, увидели веточку зрелых, налитых солнцем и медом ягод. Опустившись на колени, начали собирать. Когда ягоды кончились, Ромас достал чертика.

Девочка, увидев игрушку, ойкнула, прикрыла глаза рукой, но тут же глянула из-под локтя. До чего же страшен уродец и такой смешной!..

Ромас посадил чертика на ладонь. Казалось, смеющийся уродец вот-вот завиляет хвостом; вдруг он запрыгал, приближаясь к Циле. Девочка сначала пугалась, вскрикивала, а потом попросила:

— Дай я попробую так! — Она стала рассматривать игрушку и снова засмеялась. — Какой хвост, рожки… а язык!..

Девочка поставила чертика на руку и от души хохотала, совсем забыв, что давно пора домой…

Смейся Циле, у тебя мало радости. Слишком часто ты бываешь серьезной и большие твои глаза туманит печальная тень. Пусть надолго останутся в твоем сердце эти короткие мгновения счастья…

За веселым смехом они не сразу услышали шорох. Дети обернулись. К ним приближался отец Циле с хворостиной в руке.

Оба вскочили. Но Керейшис, даже не глянув на Ромаса, повернул к себе Циле и рявкнул:

— Ты что тут делаешь?!

— Ничего.

Девочка стояла присмиревшая, покорная, и в ее голосе уже не было ни радости, ни веселья.

— Я тебе что велел?..

— Сразу домой.

Отец потряс хворостиной.

— А это видела?

Ромас подскочил к Керейшису:

— Не бейте!

Тот обернулся, оглядел его с головы до ног:

— Что-о-о?!

По тону Керейшиса Ромас понял, что его вмешательство, пожалуй, еще больше повредит Циле, и уже с мольбой в голосе повторил:

— Не бейте ее, это я виноват, она… она… хотела идти…

То ли подействовала просьба, то ли Керейшис передумал, но его рука не поднялась.

Ромас смотрел, как они удаляются — Циле впереди, за ней отец, помахивая хворостиной, — и ему хотелось, чтобы Керейшис бросил розгу. Но тот не бросил.

Долго еще стоял Ромас на поляне. А когда собрался уходить, его взгляд упал на валяющегося в траве чертика. Мальчик поднял его, вздохнул и, сунув в карман, медленно побрел к дому.

На опушке, поджидая его, сидел на камне Алпукас.

Неожиданная находка

Друзья медленно брели тропинкой. Ромас был невесел. Алпукас начал допытываться, что случилось, и Ромас все рассказал.

— Им со Стасисом часто влетает от отца, и гулять выпускают редко, — посочувствовал Алпукас. — Мать у них болеет, помогать надо…

Дома особых дел не было, и мальчики не торопясь пошли не напрямик, а вкруговую. Вначале тропинка бежала вдоль опушки, потом вильнула в кустарник и, наконец, потянулась через луговину. Алпукас вдруг неожиданно сказал:

— Ромас, а наши пчелы?

Ромас даже остановился.

— Алпук, мы же как поставили коробок, так и забыли про них!

— Они вон на том лугу, за кустарником, видишь, — показал Алпукас.

— А меду сколько наносили за это время! Полный коробок, наверное.

— Наверное…

— Пошли, Алпук, перенесем их домой.

— Рано еще, не все слетелись в улей.

— А мы подождем, что нам стоит?

Огибая купы деревьев и кусты, мальчики двинулись прямо по лугу. Трава уже подросла, а местами пробилась так густо, что хоть коси по второму разу. Потом прямиком пошли к отцветшей черемухе. Им представилась грустная картина: разбитый, почерневший коробок валялся на боку, кругом виднелись жалкие клочья мха — иссохшего, пожелтевшего, словно земля высосала все его соки, чтобы напоить оживающие травы.

— А где же пчелы? — поразился Ромас.

— Вороны или сороки поклевали, — объяснил погрустневший Алпукас, глядя на жалкие останки. — Стоит им добраться до гнезда — все разорят.

Мальчики осмотрели ямку, где жили дикие пчелы.

— Помнишь, как ты закатывал соты в коробок, а я здесь вот сидел и смотрел? Потом мед высасывали…

— Эх, лучше и не вспоминать!.. Такое гнездо было!..

Домой пошли теперь прямиком через лес.

— Как же это мы забыли! — не мог простить себе Алпукас.

— Мы бы принесли, если бы не олень.

— Ясное дело…

— А интересно, как теперь выглядит та полянка?

— Мы пройдем мимо.

— А может, заглянем?

— Можем, конечно, да что там делать?

— А ничего, посмотрим — и дальше.

Подойдя к полянке, они робко остановились на краю. Разыгравшаяся здесь когда-то — кажется, уже очень давно — трагедия лесного красавца снова во всех подробностях возникла в памяти, пробуждая тревогу, подозрения, смутный страх…

Первым взял себя в руки Ромас:

— Нет, теперь здесь нечего бояться.

— Ясно, нечего, только вот не по себе как-то…

Подбадривая друг друга, они ступили на полянку, но ступили с опаской, поглядывая по сторонам, готовые каждый миг задать стрекача.

На лужайке было тихо, покойно и как-то грустно. Кругом