Нелюбимая для властного лорда (СИ) - Солт Елена

Мальчик морщит лоб, силясь вспомнить то, что просят. Посылаю ему сочувствующий взгляд, со вздохом смотрю в лежащую передо мной книгу по астрономии. Описания созвездий нагоняют тоску. Зеваю и смотрю направо.

Ой, там намного интереснее! Забавно высунув язычок от старания, Рина выводит буквы, аккуратно и ровно. Смотрю, как чернила мягко ложатся на плотный пергамент. Втайне восхищаюсь аккуратностью малышки.

Тру переносицу и захлопываю свою книгу. Устала.

– Может, попьём у меня чаю? – спрашиваю у напряжённой Ангелины.

– Можно, – легко соглашается та. – Дети, перерыв!

– Ура! – Ричард соскакивает со стула. Спустя секунду мальчика уже и след простыл.

Рина деловито закручивает чернильницу, и только после этого встаёт.

– Поиграйте у себя в комнате, – Ангелина гладит малышку по волосам.

– Угу, – кивает та и убегает вслед за братом.

Оказавшись у себя, нажимаю на сигнальный артефакт. Прошу служанку принести нам чай и чего-то вкусненького. За окном темнеет. Сколько хватает взгляда, повсюду лежит снег.

Зажигаю торшер и берусь за вышивание. Ангелина листает журнал, явно не вникая в его содержимое. Между её бровей напряжённая складка, а глаза смотрят в одну точку.

Невольно любуюсь её чётким профилем и лицом с благородными чертами. Неброская сдержанная красота, которая не поражает с первого взгляда, но раскрывается со временем.

Интересно, о ком она сейчас думает? Вспоминает ли свою прежнюю жизнь здесь? Примеряет ли её на себя? Как бы она вела себя, если бы меня не было? Как бы вёл себя Лэйтон?

Ресницы бросают тени на щёки Ангелины, тронутые золотистым загаром.

Понятно, почему Лэйтон так её любил. И непонятно, как он смог полюбить меня, потому что мы с ней слишком разные! Да и смог ли – вопрос.

Да, нам хорошо вместе, особенно в постели, или когда он строго спрашивает с меня прочитанное, а я нахожу способ его отвлечь и не отвечать… Но разве всего этого достаточно? К тому же слов любви я от него так и не слышала, хотя сама их легко говорила, и не раз…

Внутри неприятно колет ревностью.

Мы обе с Ангелиной погружены, каждая в свои мысли, поэтому подскакиваем на месте от неожиданности, когда за спиной раздаётся знакомый голос:

– Вот вы где! Еле нашёл вас!

Сердце пропускает удар: Лэйтон. На муже тёмно-серый, чётко скроенный по фигуре, камзол. Шейный платок туго затянут. Гладкие пепельные волосы уложены назад.

Стихии, когда я уже перестану робеть перед ним? Когда насмотрюсь на него вдоволь? Каждый раз как первый раз.

И столько вопросов крутится в голове: как прошёл его день, давно ли вернулся, устал ли? Как же я соскучилась. Как я люблю его!

Взгляд льдистых синих глаз скользит по мне, по чайному столику, и останавливается на Ангелине. Блондинка откладывает журнал и встаёт с диванчика:

– Здравствуй, Лэйтон, – сминает ткань своей юбки и наклоняет голову в сторону. – Есть какие-то новости для меня?

Смотрит на моего мужа напряжённо и с надеждой. В ней ни грамма флирта, лишь холодная сдержанность.

Это видно невооружённым взглядом. Это видит и Лэйтон. Мне кажется, или его это задевает?

Супруг поджимает губы, сухо кивает:

– Есть, – произносит с усмешкой, наблюдая за тем, как оживляется лицо бывшей. – Раз уж мы здесь, давай здесь и обсудим. Присаживайся.

Он показывает правой рукой на диван. Только сейчас замечаю в его левой руке кожаную папку с листами пергамента.

– Госпожа? – порог переступает служанка с подносом и нерешительно замирает.

– Оу! Я сейчас! – быстро сгребаю в кучу вышивание и журналы, освобождая стол.

Ангелина садится обратно на диван, складывает ладони на коленях и глаз не сводит с Лэйтона. Супруг опускается в кресло и открывает папку с листами пергамента. Неспешно перебирает их.

Я помогаю расставить на столе чайные чашки и вазочку с печеньем.

– Госпожа, – шепчет служанка.

Вопросительно смотрю на неё, та смущается и краснеет:

– Я не знала, какой чай вы захотите, – показывает на две одинаковые коробочки из эбенового дерева. – Здесь зелёный, белый и чёрный. Какой заварить?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Лэйтон что-то тихо объясняет Ангелине, показывая на листы пергамента. Та подалась вперёд. Их колени практически соприкасаются. Пепельные волосы Лэйтона рядом с золотистой копной волос Ангелины.

Блондинка хмурится и что-то уточняет. Лэйтон улыбается снисходительно. В его глазах, которыми он смотрит на бывшую, огромное терпение и нежность. Сердце скручивает в кровавый жгут.

– Госпожа? – повторяет служанка.

– Что? Ах, да, чай! – улыбаюсь ей. – Я сама заварю. Спасибо тебе, можешь идти.

Девушка приседает и спешит прочь с подносом.

– То есть, я правильно поняла, – хмурится Ангелина. – Писать отказ ты не станешь?

– Я оформлю на тебя доверенность с самыми широкими полномочиями, – произносит Лэйтон. – В повседневной жизни для вас с детьми этого будет более, чем достаточно. Но некоторые виды сделок, например, с недвижимостью, ты сможешь совершать только с моего согласия. Это же касается ключевых решений касательно судьбы детей, будь то поступление на учёбу в академию или брачный договор, включая соглашение о будущем браке в отношении обоих детей.

– Но это вовсе не то, что я хотела! – возражает Ангелина, глядя в упор на Лэйтона.

– Сожалею, но у генерала Файерстоуна на этот счёт имелось своё мнение. И кто я такой, чтобы отказывать ему в его последней воле?

– Бред какой-то! – шипит Ангелина. – Ты всё усложняешь, Лэйтон! Зачем?

Эти двое заняты друг другом, и никто из них не замечает, как я отхожу к шкафчику и возвращаюсь обратно с фарфоровой баночкой.

– Затем, что так решил твой муж! – отрезает Лэйтон. – Если бы я был на его месте, я бы не захотел, чтобы от моей просьбы позаботиться о семье легко отмахнулись отказом!

– Ты не понимаешь! – спорит Ангелина.

– Нет! Это ты не понимаешь! – опасно прищуривается Лэйтон. – Файерстоун хотел вас защитить, значит, чего-то опасался, значит, у него были на то причины!

– Боже, Лэйтон! Просто признайся, что ищешь повод…

Ангелина бросает на меня быстрый взгляд и осекается. Скрещивает руки на груди и сердито отворачивается. Лэйтон прожигает бывшую взглядом, его ноздри зло раздуваются.

Ого, как у нас тут искрит! Интересно, та боль, что я сейчас чувствую – это предел? Или ещё нет?

– Чаю? – спрашиваю как ни в чём ни бывало и, не дожидаясь ответа, наполняю наши три чашки дымящейся синей жидкостью.

По комнате разносится фруктово-цветочный аромат.

Лэйтон делает глоток, не глядя. Морщится и снова возвращается к бумагам. Я нервно грызу краешек рассыпчатого сладкого печенья.

Ангелина отпивает из своей чашки. Внимательно смотрит в неё, затем на меня:

– Какой необычный чай! Никогда такого не пила!

Загадочно улыбаюсь ей кончиками губ. Продолжаю грызть печенье.

– И цвет! – продолжает восхищаться та. – Ммм.

Я боюсь. Смертельно боюсь. Мне кажется, я умру на месте, если увижу… Но я должна. Должна знать правду. Должна.

Беру вазочку с печеньем и приподнимаюсь, чтобы переставить её на другой край стола и под этим предлогом заглянуть в чужие чашки.

Человек может обманывать других и обманываться сам в своих чувствах. Но древний напиток не врёт. Верис никогда не врёт.

Напиток, меняющий цвет и помогающий заглянуть в самую душу того, кто сделал глоток. Синий цвет – цвет гармонии и спокойствия. Чёрный – цвет ненависти. Красный – любви и страсти.

Этот цвет я уже видела в своей чашке, когда мы пили верис с Лэйтоном. Кажется, что это было в прошлой жизни – столько воды утекло с тех пор. Уже тогда я любила, а вот напиток Лэйтона не поменял цвет, так и остался синим.

Ангелина сидит ко мне ближе.

– Спасибо, – с вежливой улыбкой осторожно берёт двумя пальчиками хрупкое печенье.

Я быстро опускаю глаза в её чашку.

Синий! Её верис синий! Любовью и страстью тут и не пахнет.

В ушах шумит. Очень медленно я оборачиваюсь к Лэйтону.