В горах долго светает - Владимир Степанович Возовиков

слепоглазый длинный паук побежать чуток левее или правее, а его несет прямо под кривой кинжал убийцы...

Впрочем, Кара-хан, загубивший большой отряд в той злополучной долине, представлялся его одноглазому телохранителю скорее большим ядовитым скорпионом, а не его жертвой... Да и жертва ли эта мохноногая неосторожная сольпуга, уж не защищает ли она собственные владения? Скорпион вдруг остановился, приняв боевую позу, откровенно похожую на позу защиты. Мохнатые ного-щупальцы сольпуги и шупальцы-клешни скорпиона коснулись друг друга — мгновенный удар ядовитого крючка встречен столь же мгновенно выброшенной вперед клешней-челюстью, и два чудовища сцепились в смертной битве. Следя за ними, Сулейман думал о том, что и на его земле, сколько он помнит сам, сколько слышал от отца и деда, между людьми и племенами всегда шла ожесточенная война за лучшее место под солнцем. Так было, когда эмир для борьбы с непокорными племенами призвал сюда воинственных кочевников и они с помощью войск эмира в длительной и кровавой борьбе разбили отряды прежних хозяев, вырезали их лучших вождей и предводителей, а население оттеснили из плодородных долин в бесплодные горы и степи, обрекая на нищенство и вымирание. Это было еще на памяти деда, а уже отцу пришлось отстаивать плодородные долины от посягательств новых племен. Вот и Сулейман потерял глаз в стычке с иноплеменниками, посягнувшими на чужие пастбища. Теперь иная борьба, она и соплеменников разводит по разные стороны фронта. И может, прав Кара-хан, когда говорит, что безбожники Кармаля и приглашенные ими русские умышленно натравливают дехкан на феодалов, чтобы лишить темный народ его вождей, на которых держатся истинная вера и священные дедовские обычаи, а затем превратить этот народ в стадо и заставить работать на рудниках?

Но зачем бы тогда русские помогали афганцам строить заводы, больницы и школы, давали им машины, учили афганских детей новым профессиям, вооружали афганскую армию таким оружием, какого она никогда не имела? В последнем-то они с Кара-ханом достаточно убедились!

И вечным укором стоит перед Сулейманом тот шурави, похожий на афганца, который голодной зимой передавал им горячий хлеб в армейской палатке. И солдаты, делившиеся с голодными жителями своим пайком. Особенно — плотный сероглазый летчик, что брал на руки детей и ломал шоколад на кусочки — всем поровну. Он все это видел своим глазом, однако не может поверить, чтобы кто-то, у кого имеется много, захотел разделить свое поровну. И все же он видел людей, которые не могли есть свой хлеб, когда рядом голодали люди чужого племени и даже чужой страны.

Куда деваться Сулейману Одноглазому от своих мыслей?!

Между тем схватка на каменной плите закончилась: крючковатое жало скорпиона было отсечено, и сольпуга разрывала врага на части, жадно пожирая. А чем они, «воины ислама», лучше этих ночных пауков? Разве Кара-хан уже не доказал, что ради собственной шкуры готов оставлять на гибель целые отряды приспешников? Разве не нанес он однажды предательского удара душману-сопернику — вождю кочевого племени? И разве от одного Кара-хана таит свои мысли Сулейман Одноглазый? Все здесь связаны пролитой кровью и боятся друг друга не меньше, чем войск правительства. Кровавая круговая порука — вот что крепче цепей привязывает их к своему страшному главарю, заставляет трепетать перед ним, рабски повиноваться ему и молчать, когда он губит даже своих.

В долину Сулейман сошел в темноте, торопясь проникнуть в дом до восхода луны. Ему было достаточно и звездного света — ноги помнили каждый выступ на этой земле. Возле дувала он замедлил шаг, чувствуя стеснение в груди, коснулся стены рукой, прислушался, медленно заскользил, неслышно ступая с пятки на носок.

Позапрошлой осенью в доме за этим крайним дувалом он сватал старшую дочь хозяина, засидевшуюся в невестах. С шестнадцати лет до тридцати пяти откладывал Сулейман по афгани для выкупа невесты и, даже страшно бедствуя в трудные годы, сохранил калымные деньги. Он не раз видел девушку без чадры, когда она ухаживала за деревьями в своем садике. Не очень красива — да он и не искал красавицы. Зато работящая и тихая — такая жена нужна дехканину. Отец ее отказал Сулейману. Конечно, кривой бедняк — партия незавидная, но дело, вероятно, заключалось не в том. Потеряй он глаз в стычке с кафиром — неверным, люди, возможно, скоро бы забыли. Но Сулейман убил правоверного суннита, хотя и кочевника, а потом долго скрывался в горах как душман — это помнилось. Мулла не уставал напоминать ему о великом грехе, а Кара-хан — о своем заступничестве, хотя Сулейман запродался ему в рабство, да и с кочевником схватился по наущению господина.

Всего обиднее — девушку до сих пор не взяли в жены, и живет она в доме отца безответной батрачкой. Да и почем знать: может, отцу даже выгоднее иметь бесплатную батрачку, чем отдать ее за малый выкуп, а грех Сулеймана меньше всего волновал ее отца. Но как часто в этой волчьей жизни Сулейману думалось о том, что в ту роковую ночь он сумел бы повернуть свою жизнь по-другому, будь за его спиной жена и ребенок...

Соседский дувал кончился, Сулейман перешагнул тихо журчащий арык, слабо, волнующе пахнуло прохладной водой, и рука ощутила шершавую стену родного дувала. Он снова замер, прислушиваясь, и вдруг подумал: «А если глаз мой ошибся и совсем не брат живет в моем доме?» Злоба кипятком обдала душу: «Я убью его! Меня рано похоронили, отдав мой дом пришельцу. Посмотрим, кто раньше найдет могилу!» Он снова почувствовал себя врагом людей кишлака, которые жили недоступной ему жизнью, неслышно, по-волчьи проскользнул в ворота, стискивая рукоять длинного кинжала и передвинув на грудь короткий автомат. Большая старая винтовка осталась в банде. Днем он с ней не расставался, а ночью автомат надежнее.

Из открытого оконца жилища сочился свет, и Сулейман, прислонясь к стене, замер, пораженный: детский голос за стеной размеренно, чуть запинаясь, говорил о пуске нового цеха на авторемонтном заводе в Кабуле, налаженного с помощью советских специалистов, называл имена рабочих, техников, инженеров, которые быстро освоили новую линию и могут теперь сами ее обслуживать. Ребенок ненадолго умолк, зашелестела бумага, потом снова послышалось: «Хлеб Сурхабской долины...» Сулейман вдруг поймал себя на том, что с интересом слушает, какой богатый урожай вырастили крестьяне центральных провинций и как они, складываясь и получая ссуды от государства, приобретают малоразмерные трактора и комбайны для работы на узких террасных полях. Мальчишка скоро затих, а Сулейман с нетерпением ждал продолжения. «Уничтожение банды...» Сулейман будто очнулся, переставляя затекшую ноту, задел мотыгу, прислоненную к стене,