Саксонские Хроники - Бернард Корнуэлл

— Верни их мне, — сказал он, — или я отдам твою женщину своим воинам, а когда они с ней закончат, я сдеру с нее кожу, медленно, и пошлю тебе, чтобы ты сделал себе накидку на седло.

Я повернулся в седле.

— Утред! Подойди!

Мой сын пришпорил коня. Он остановился подле меня, посмотрел на Кнута, а потом вновь на меня.

— Слезай с лошади, — приказал я, — и подойди к стремени ярла Кнута.

Утред мгновение колебался, а потом выскользнул из седла. Я наклонился, чтобы взять его жеребца под уздцы.

Кнут нахмурился, не понимая, что происходит, а потом опустил глаза на Утреда, послушно вставшего рядом с большим серым конем.

— Это мой единственный сын, — сказал я.

— Я думал… — начал Кнут.

— Это мой единственный сын, — зло повторил я. — Если я тебе лгу, можешь забрать его и сделать с ним всё, что захочешь. Клянусь жизнью своего единственного сына, что я не увел твою жену и детей. Я никого не посылал в твои земли. Я ничего не знаю о набеге на Букенстанес.

— Они несли твое знамя.

— Знамя изготовить просто, — сказал я.

Дождь усилился, порывы ветра гнали его вперед и поднимали рябь в лужах в колее на поле. Кнут опустил взгляд на Утреда.

— Он похож на тебя, — сказал он, — уродлив, как жаба.

— Я не ездил в Букестанес, — резко произнес я, — и никого не посылал в твои земли.

— Садись на лошадь, — велел Кнут моему сыну, а потом посмотрел на меня. — Ты мой враг, лорд Утред.

— Да.

— Но полагаю, ты хочешь пить?

— И это тоже, — отозвался я.

Тогда вели своим людям держать мечи в ножнах и скажи им, что это моя земля, и если кто-то будет меня раздражать, то я с удовольствием его убью. А потом приведи их в дом. У нас есть эль. Он не очень хорош, но, наверное, достаточно хорош для саксонской свиньи.

Он развернулся и пришпорил лошадь. Мы последовали за ним.

Дом был построен на вершине небольшого холма и окаймлен древним земляным валом, сделанным, как я предположил, еще по приказу короля Оффы.

На валу возвышался частокол, а за этими крепостными сооружениями стоял высокий дом с остроконечной крышей, дерево потемнело от времени. Кое-где на дереве были вырезаны замысловатые узоры, но теперь их скрыл лишайник.

Над большой дверью были прикреплены оленьи рога и волчьи черепа, а внутри древнего здания высокая крыша поддерживалась массивными дубовыми балками, с которых тоже свисали черепа.

Дом освещался ярким пламенем в центральном очаге. Меня удивило гостеприимное предложение Кнута, но я удивился еще больше, когда прошел в дом, и там, на помосте, с улыбкой слабоумного проныры сидел Хэстен.

Хэстен. Много лет назад я спас его, подарив жизнь и свободу, а он отблагодарил меня предательством. Были времена его могущества, когда его армии угрожали всему Уэссексу, но теперь судьба сломила его.

Я забыл, сколько раз сражался с ни, и каждый раз я побеждал, но он был живуч, как змея, выскальзывающая из-под грабель крестьянина.

Уже многие годы он занимал старую римскую крепость в Честере, мы оставили его там с кучкой людей, а теперь он находился здесь, в Тамворсиге.

— Он присягнул мне, — объяснил Кнут, заметив мое удивление.

— Мне он тоже присягал, — сказал я.

— Милорд Утред, — поспешил поприветствовать меня Хестен, протянув руки и улыбаясь во всю ширину Темеза. Он выглядел старше, он и был старше, мы все состарились.

Его светлые волосы поседели, лицо покрылось морщинами, но глаза по-прежнему были пронзительными, живыми и веселыми. Очевидно, он процветал.

Его руки были в золотых браслетах, на шее висела золотая цепь с молотом, а еще один золотой молот свисал из левого уха.

— Всегда рад тебя видеть, — сказал он мне.

— Не могу ответить взаимностью.

— Мы должны быть друзьями! — объявил он. — Война окончена.

— Правда?

— Саксы удерживают юг, а мы, датчане, живем на севере. Какое ясное решение. Лучше, чем убивать друг друга, а?

— Если ты говоришь, что война окончилась, — ответил я, — то я уверен, что скоро поднимутся стены из щитов. Они бы тоже этого ожидали, если бы я мог бросить им вызов. Мне хотелось выгнать Хэстена из Честера, где он целых десять лет сидел в безопасности, но мой кузен Этельред, лорд Мерсии, постоянно отказывался одолжить мне необходимые для этого войска.

Я даже просил Эдуарда из Уэссекса, но и он сказал «нет», объясняя ответ тем, что Честер находится на территории Мерсии, а не Уэссекса, и распоряжается там Этельред, а Этельред ненавидит меня и скорее предпочтет присутствие датчан в Честере, нежели улучшение моей репутации. Теперь же, судя по всему, Кнут взял Хэстена под свою защиту, что делало захват Честера гораздо более трудной задачей.

— Милорд Утред не доверяет мне, — обратился Хэстен к Кнуту, — но я изменился, разве нет, господин?

— Ты изменился, — сказал Кнут, — потому что знаешь — предашь меня, и твои кости пойдут на корм моим псам.

— Значит, твои бедные псы останутся голодными, господин, — ответил Хэстен.

Кнут прошел мимо него, сопровождая меня меня к основному столу на возвышении.

— Он полезен мне, — объяснил он присутствие Хэстена.

— Ты веришь ему?

— Я не верю никому, но его я запугал и доверяю исполнять мои требования.

— Почему бы тебе самому не удерживать Честер?

— И сколько воинов это потребует? Сто пятьдесят? Так пусть Хэстен их и кормит и избавит от расходов мою казну. Сейчас он мой пес. Я чешу ему живот, и он выполняет мои команды.

Тем не менее, он дал Хэстену место за главным столом, хотя и далеко от нас двоих. Зал было достаточно большим, чтобы вместить всех воинов Кнута и моих людей, а в дальнем конце, далеко от огня и рядом с главным входом, стояли два стола для калек и нищих.

— Они получают остатки, — пояснил Кнут.

Калеки и нищие хорошо поели, потому что Кнут в ту ночь задал нам пир. Были жареные лошадиные бедра, блюда из фасоли и лука, жирная форель и окунь, свежеиспеченный хлеб, большие порции кровяной колбасы, которую я так люблю. И все сопровождалось на удивлением хорошим элем. Кнут сам налил мне первый рог, потом угрюмо посмотрел туда, где мои люди смешались с его.

— Я редко использую этот дом, — сказал он, — слишком близко к вам, вонючие саксы.

— Может, мне стоит сжечь его для тебя? — предложил я.

— Потому что я сжег твой дом? Эта мысль, казалось, позабавила его. — Это месть за Морского Убийцу, — сказал он, ухмыляясь. Морской Убийца был его любимым кораблем, а я превратил его в обуглившиеся головешки.

— Ты ублюдок, — проговорил он, чокаясь своим рогом с моим, — так что случилось с другим твоим сыном? Он умер?

— Он стал христианским священником, поэтому для меня он умер.

Он посмеялся над этим, а потом указал на Утреда:

— А этот?

— Этот — воин.

— Похож на тебя. Будем надеяться, что не в битвах. А кто второй мальчик?

— Этельстан. Сын короля Эдуарда.

Кнут нахмурился.

— И ты привез его сюда? Почему бы мне не захватить маленького ублюдка в качестве заложника?

— Потому что он и есть ублюдок.

— Ага, — понимающе сказал он, — так он не будет королем Уэссекса?

— У Эдуарда есть другие сыновья.

— Надеюсь, мой сын удержит мои земли, — сказал Кнут, — возможно, так и будет. Он хороший мальчик. Но править должен сильнейший, лорд Утред, а не тот, кто вылез между ног королевы.

— Королева может думать иначе.

— Кого волнует, что думают жены? — небрежно произнес Кнут, но подозреваю, что он солгал. Он хотел, чтобы его сын унаследовал его земли и состояние. Все мы хотим этого, и я почувствовал гнев при мысли об отце Иуде.

Но, по крайней мере, у меня был второй сын, хороший сын, в то время как у Кнута был только один, и мальчик пропал. Кнут нарезал конское бедро и придвинул мне щедрую порцию.

— Почему твои люди не едят конину? — спросил он, заметив как много мяса осталось нетронутым.

— Их бог им не позволяет.

— В самом деле? — он взглянул так, как будто пытался понять, не шучу ли я.

— В самом деле. У них есть верховный колдун в Риме, они называют его Папой, и он сказал, что христианам не дозволено есть лошадей.

— Почему же?

— Потому что мы приносим лошадей в жертву Одину и Тору и едим их мясо. Поэтому они не должны.

— Тем больше достанется нам. Жаль, что их бог не учит их отказываться от женщин, — рассмеялся он. Ему всегда нравились шутки, и он удивил меня, рассказав сейчас одну из них.

— Знаешь, почему пердёж воняет?

— Нет.

— Чтобы глухие тоже могли им насладиться. — Он снова засмеялся, а я задавался вопросом, как человек, столь горько опечаленный пропавшей женой и детьми, может быть таким беззаботным.

Возможно, он прочитал мои мысли, потому что внезапно стал серьезен. — Так кто захватил мою жену и детей?