До первого снега - Алиса Гордеева

но получается не очень. Липкий ком кажется необъятных размеров, а любое движение только сильнее запутывает в него волосы. В глазах стоят слёзы, подбородок нервически дёргается — я в растерянности и никак не могу сообразить, что делать дальше. Мне нужна помощь, совет, подсказка! Но, как назло, поблизости нет ни Тео, ни Бьянки, ни даже Сальваторе…

Вик! Внезапно в голову ударяет осознание, что он сделал это специально! Жвачка свежая, а значит, Сальваторе просто не мог не видеть, куда меня подталкивает!

Больше не сдерживаю слёз, не различаю лиц, мимо которых бегу по длинным коридорам! И, кажется, не дышу! Сколько ещё испытаний мне уготовил чёртов Тревелин прежде, чем принять меня?

Не отдаю себе отчёта в том, как добегаю до выхода и вылетаю на улицу, позабыв про тёплую одежду. Наплевать! На кону мои волосы! Мои ухоженные, красивые, шелковистые пряди, которыми я всегда гордилась. В лицо бьёт холодный ветер и шум улицы, но им не под силу унять раздрай в моей душе. И только мягкий, как пуховое облачко, голос Дани заставляет остановиться.

— Рита! — окликает он, вальяжно восседая на своём байке возле школы. — Рита!

Заметив моё состояние, он моментально напрягается и срывается с места. Уже через мгновение тёплые и сильные руки держат меня за плечи, немного грубые пальцы бережно стирают с лица слёзы. Толедо смотрит на меня непонимающе и ласково просит всё рассказать, объяснить. А я не могу! Продолжаю держать ладонь в волосах и рыдаю навзрыд.

Дани без разницы, что по местным меркам я изгой, что Сальваторе запретил всем и каждому подходить ко мне. На виду всей школы он крепко прижимает меня к своей груди, такой тёплой, сильной, надёжной, и что-то шепчет тихо, неразборчиво, но до безумия нежно. Постепенно становится легче дышать, а глупая паника понемногу отступает.

— Что стряслось, детка? — Дани слегка отстраняется и заглядывает в мои покрасневшие от слёз глаза. Он взволнован, напуган, хочет помочь. Смотрю на него с нескрываемой благодарностью, на миг отпуская ужасающие мысли из головы.

— У меня… там… там… они все слиплись, Дани, — слова не слушаются, хаотично вылетая на свободу.

— Тише, Рита, — и снова пальцы Дани на моём лице. — Дыши!

— Жвачка там, в волосах.

Толедо уверенно опускает мою ладонь, с силой сжимающую пострадавшие пряди. Чувствую, как вновь за ней липкими дорожками тянется жевательная резинка, которая от тепла стала только мягче и податливее. Мне страшно даже представить, что там сейчас видит Дани.

— Ого, — вздыхает тот, а у меня подкашиваются ноги. — Поехали. Здесь недалеко есть парикмахерская. Придётся тебя брить налысо, детка!

— Что? — вздрагиваю всем телом и судорожно качаю головой. — Нет! Нет! Дани, только не это! Пожалуйста! Скажи, что всё можно исправить!

В моих глазах стоит неподдельный ужас, а Толедо вдруг начинает заливисто хохотать, а потом резко скидывает с себя куртку, ставшую мне почти родной, и, укутав меня в неё, снова прижимает к себе.

— Я пошутил, Рита, пошутил! Поехали, пора спасать твои локоны!

Чувствую, как горят щёки от внимания окружающих, что приковано к нам стальной хваткой, но сейчас вижу перед собой лишь приветливый взгляд Дани и решаю довериться ему.

— На нас все смотрят, — шепчу, уткнувшись лицом в его плечо.

— Тогда не плачь, Рита! Нос выше! Пусть завидуют! — он тянет меня к своему железному коню и помогает взобраться на него. Гордо задираю нос и крепко прижимаюсь к спине Толедо. Рёв мотора оглушает, привлекая к нам ещё больше ненужного внимания. Но моё смущение быстро растворяется в сильном порыве ветра и немалой скорости, с которой Толедо увозит меня прочь.

— Это же не парикмахерская! — ворчу, едва поспевая за парнем, когда тот, спрыгнув с мотоцикла, начинает бесцеремонно тащить меня в сторону своего дома. — Дани, я не пойду к тебе! Не в таком виде, Толедо! Что за шутки?

— Боишься, что мама не одобрит мой выбор? — кидает небрежно и вновь расплывается в улыбке. — Ладно расслабься! Дома никого, зато есть лёд!

— Есть что? Лёд? — никак не улавливаю связь, а потому лишь сильнее брыкаюсь, стараясь воззвать к совести Толедо. — Зачем нам лёд? Дани, мне надо в парикмахерскую! Срочно!

— Чтобы тебе отрезали половину волос? Они могут, Рита! Посмотри, на мою стрижку! Руки бы оторвал! — парень на мгновение замирает и вновь успокаивающе гладит по щеке, а потом ловит одну из моих прядей, что от ветра залетают на лицо. — Давай, мы их спасём. Они такие красивые.

От его слов начинает щипать в глазах: остаться без волос — мой самый страшный кошмар.

— Но как? — в памяти всплывает липкая субстанция, что плотно засела в голове.

— Я однажды плюхнулся на жвачку, — со знанием дела заявляет Толедо и вновь начинает тащить меня в дом. — Думал, всё! Пропали джинсы! Но потом положил их на полчаса в морозилку, и вуаля! Жевательная резинка просто отпала, не оставив и следа!

— Ты и меня в морозилку собираешься положить? — непонимающе возмущаюсь.

— Прости, детка, но у нас нет другого выхода, — кивает Дани, а потом снова заливается смехом. — Глупышка! — щёлкает меня по носу. — Ты мне больше нравишься тёплой и румяной. Мы приложим лёд к волосам!

— Придурок! — едко шиплю и бью его по крепкому плечу. Отдав мне свою куртку, парень остался в одной футболке, и сейчас, прикоснувшись в обнажённой коже, чувствую, как он замёрз.

— Капризуля! — не остаётся в долгу Дани.

Жилище Толедо не сильно отличается от нашего: простая и скромная обстановка, маленькие комнаты. Дом Дани совершенно обычный для этих мест. И всё же весьма уютный. Парень держит меня за руку и ведёт прямиком на кухню, а я не могу отвести глаз от фотографий, которыми увешаны все стены. Цветные и чёрно-белые, огромные и совсем крохотные. Пейзажи, улицы Тревелина и много — много лиц, знакомых и не очень.

— Мика говорила: ты мечтал стать фотографом. Правда? — Дани роется в морозилке, а я с нескрываемым восторгом разглядываю серию карточек отснятых где-то в горах.

— Да, — прилетает ответ. — Фотография помогает совершенно иначе взглянуть на мир! Время утекает сквозь пальцы, но фотограф способен его сохранить, законсервировать на бумаге.

— У тебя талант, — соглашаюсь,